лина и Витька. Повар подбежал к борту, закричал:
— Во дает мужик! На хрен ты ее спасаешь?! Сама выгребется!
Александр вынырнул, увидел вдалеке собаку и поплыл к ней.
— Круг спасательный давайте! Круг есть? — кинулась к повару Полина.
— Да есть где-то… — Повар тяжело побежал на корму.
Выскочил на палубу матрос, тоже посмотрел:
— Пальму смыло, во дела!
Александр подплыл к собаке. Она отчаянно молотила воду лапами, и умоляющие глаза ее были устремлены на человека. Александр посмотрел наверх, крикнул:
— Круг давайте!
К спасательному кругу повар и матрос привязали веревку, и повар долго примеривался, стоя у борта.
Прибежали еще двое матросов, дергали повара за куртку:
— Дай я брошу! Я умею, дай я!
— Не крякайте мне под руку — конец лучше держите! Вместе поднимать будем.
Наконец повар швырнул круг. Он шлепнулся в воду метрах в десяти от Александра, и он поплыл к нему, загребая одной рукой, а другой держа за шкирку собаку. Волна была сильная, била в лицо, накрывала с головой. Собака фыркала и таращила глаза. Александр отплевывался и загребал.
Сверху следили за ними. Капитан в рубке (ему, видно, доложили) сбавил ход.
Наконец Александр доплыл до круга, продел в него руку, голову, потом уже двумя руками подтащил к себе собаку, крикнул:
— Тащите!
К пароходу их подтащили быстро, вчетвером подняли на борт. Александр смеялся и прижимал к себе мокрую собаку, ставшую вдруг тощей и тщедушной.
Потом на палубе все веселились — дворняжка подпрыгивала на задних лапах и старалась лизнуть в лицо Александра. Тот сидел на корточках, смеялся, отмахиваясь от собаки, и вода стекала с них ручьями.
— Спасателю полагается магарыч! — объявил повар. — Прошу ко мне — будем от простуды лечиться! Пальма, за мной, паразитка! Сколько народу переполошила!
Но Пальма и ухом не повела, будто не слышала приказа хозяина.
Матросы пошли за поваром — ветер крепчал, и брызг становилось больше. И вот все ушли — остались только Александр, Полина, Витька и собака. Александр сидел на корточках, смеялся и отбивался от наскакивавшей на него Пальмы. Но она все-таки прорвалась к его груди, ухватилась передними лапами за плечи и стала с отчаянной торопливостью лизать его лицо. А Витька стоял на коленках рядом и гладил собаку, счастливо улыбаясь. Александр не удержался на корточках, упал на спину, а собака все не отпускала его и лизала ему лицо, благодарно повизгивая. Александр и Витька смеялись, собака вертелась между ними и тоже взвизгивала от счастья, и Полина улыбалась, глядя на них…
…Полина очнулась от воспоминаний, бросила окурок в мусорный бачок, подняла сумку и медленно пошла по улице.
Витька наелся крыжовника и вышел из кухни. Дед сидел в широкой качалке, укрытый пледом, и спал. На носу были очки, на коленях лежала раскрытая книга.
Витька осторожно прошел мимо деда. Стеклянная дверь веранды была открыта, и Витька вышел на участок. Он был ухоженный — дорожки посыпаны песком, кусты крыжовника, смородины и малины, несколько яблонь, груш и вишен, небольшой участочек, засаженный картошкой и огурцами. Везде чувствовалась заботливая рука хозяина. И вдруг из кустов вышла огромная лохматая овчарка и встала перед Витькой, разинув зубастую пасть и вывалив розовый большой язык. Витька вздрогнул и отступил назад…
…И мгновенно вспомнилась детская площадка перед его домом в Москве, песочница, качели, резной деревянный домик на курьих ножках, деревянная горка — все затянуто утренним зыбким туманом. И послышался далекий, но отчетливый голос:
— Ну-ка, попугай во-он того пацаненка…
Мужчина в спортивной куртке сидел на корточках перед собакой, поглаживал ее по голове, а собака нервно перебирала передними лапами и рвалась вперед.
— Попугай его… ну, фас! — Мужчина с улыбкой отстегнул карабин поводка, и ротвейлер, почувствовав свободу, понесся вперед большими прыжками.
Витька обернулся и увидел, как из белесого мутноватого тумана вынырнула громадная черная блестящая собака с желтыми точками над страшными яростными глазами и оскаленной пастью, в которой сверкали белые острые клыки.
Мужчина что-то кричал и бежал следом за собакой, размахивая зажатым в руке поводком. Перепрыгивая через низкую оградку площадки, он зацепился носком ботинка и растянулся на земле, сильно ударившись коленями и локтями. Он с трудом поднялся и теперь не бежал, а со страхом смотрел, как собака стремительными прыжками нагоняет мальчика.
Витька побежал изо всех сил, закричал истошно, и когда обернулся снова, собака была совсем близко, пасть ее раскрылась еще шире, и она прыгнула на Витьку, издав утробный протяжный рык, и этот рык смешался с отчаянным криком мальчишки…
Витька снова вздрогнул всем телом и очнулся, облизнул пересохшие губы, продолжая со страхом смотреть на собаку. Но лохматая овчарка смотрела на него без злобы и даже приветливо махала хвостом.
— Деда! — громко позвал Витька. — Деда, проснись!
— Что, Витя! Что ты орешь так? Дед вздремнул, а ты орешь. Ты такой же беспокойный, как твоя мамаша.
— Собака… она не кусается?
— Это же соседский Джек… ты что, не помнишь его? В заборе есть большая дыра, он часто приходит ко мне в гости.
— В прошлом году он был маленький, а теперь… такой большущий…
— Ты тоже в прошлом году был меньше, чем сейчас. Видишь, хвостом виляет — он с тобой здоровается… Только не вздумай его ничем кормить. Чужих собак кормить нельзя — сосед рассердится. Подойди и погладь его, не бойся.
— Нет… — мальчик отступил назад. — Не хочу.
— Джек! — позвал Иван Витальевич. — Иди ко мне, Джек!
Собака решительно пошла на веранду, чуть не оттолкнув Витьку с дороги, и встала перед Иваном Витальевичем, а тот стал гладить ее, трепать по холке, приговаривая:
— Хорошая собака… очень хорошая собака…
Витька оглянулся на них и не спеша побрел по дорожке к калитке. Выйдя с участка, он остановился, достал из кармана записку матери и вновь прочитал: «Любимый сыночек, дружок! Привыкай жить один… Целую, мама». Он сунул записку обратно в карман и быстро пошел по узкой улочке между дачными заборами.
Он пришел на станцию как раз, когда подкатила электричка. Прошел в вагон и сел на свободное место у окна. Яркое солнце било в глаза, вагон покачивало, и за окном мелькали полустанки, дачные поселки с красивыми домами. Витька смотрел в окно…
Керим Тулегенов и Андрей Голубев сидели за своими столами и явно скучали. Голубев лениво раскладывал в компьютере пасьянс и курил, Тулегенов листал глянцевый журнал с многочисленными фотографиями знаменитых артистов и шоу-звезд, время от времени причмокивая языком и качая головой, когда фото были особенно пикантны. Три других стола в комнате были пусты.
Через зарешеченное распахнутое окно доносился шум улицы. С первого этажа, из дежурки, доносились громкие голоса. Иногда звонил телефон, и офицеры по очереди брали трубку.
— Капитан Тулегенов слушает. О, привет, привет. А когда едете? Завтра? Нет, не смогу. Дежурю. Ладно, в другой раз. Пока.
И снова звонок.
— Возьми трубку, Андрей, твоя очередь, — сказал Тулегенов.
— Старший лейтенант Голубев, — нехотя произнес старлей. — Гражданка, по этому вопросу к своему участковому обращайтесь, здесь занимаются серьезными делами. Какими? Убийствами, вот какими! — Он положил трубку, чертыхнулся и вновь защелкал «мышкой», перекладывая карты.
— О, анекдот хочешь? — оживился Тулегенов. — Мужик говорит бабе: «Зина, выходи за меня замуж». А она ему: «Ты утром протрезвеешь и передумаешь». «Нет, Зина, клянусь, нет», — говорит мужик. «Не передумаешь?» — спрашивает Зина. «Не протрезвею», — отвечает мужик. — Керим Тулегенов громко захохотал.
Голубев лишь улыбнулся. Тут зазвонил мобильный, и старлей поднес его к уху:
— Да, слушаю. Ну сказал же, не могу раньше. В шесть освобожусь, в шесть. Если какого-нибудь ЧП не будет. Я перед выездом позвоню. Ну, пока, обнимаю.
— Ты отчет закончил? — спросил Тулегенов.
— Еще вчера. Смотри, Пилюгину не ляпни. А то он еще что-нибудь на меня повесит.
И снова в комнате наступила тишина.
— Странная какая-то пятница, — произнес Голубев. — Ни одного вызова, а уже скоро по домам сваливать…
— Смотри, не сглазь, — ответил Тулегенов.
Витька шел по улице, но шаги его становились все медленнее, и наконец он остановился, в мучительной растерянности оглядываясь по сторонам. Достал мобильный телефон, быстро набрал номер.
— Тетя Клава? Здравствуйте, это Витя Иванов говорит. А мамы на работе нету? Да, знаю, что выходная, я думал, может, просто так зашла… Да я чего-то беспокоюсь… да не знаю… ладно. Да, пока. — Витька сунул мобильник в карман джинсов, снова посмотрел по сторонам.
Женщина с черной сумкой в это время вошла в здание районного отдела милиции, проследовала по узкому коридору. За большим окном сидели дежурные — один что-то записывал в толстый журнал, другой пил чай. Оба не обратили на нее никакого внимания, и женщина быстро прошла мимо окна на лестничную площадку и стала подниматься по узкой лестнице на второй этаж.
В комнату, где сидели опера, вошел старлей Игорь Тимонин с тяжелым целлофановым пакетом в руке.
— Орлы, по бутылю пива и пирожки с капустой, годится?
— Он еще спрашивает! — Тулегенов отбросил журнал. Через несколько секунд все трое с аппетитом ели горячие пирожки и прихлебывали пиво.
— Класс! — промычал Голубев. — И все-таки странная сегодня пятница — ни одного вызова… А что, Пилюгина совсем не будет?
— Не знаю. В роддом поехал — жена рожать должна, — ответил Тулегенов. — Хотя сказал, обязательно к концу рабочего дня заглянет.
— Еще сорок минут — и конец рабочему дню, — усмехнулся Голубев.
Дверь без стука открылась — на пороге стояла женщина. Тонкими длинными пальцами она сжимала ручку большой черной сумки.
— Вам чего, гражданка? — спросил Тимонин.
— Майор Пилюгин здесь? — спросила Полина без всякого выражения.