Вольная типография «Народной воли», находившаяся в квартире 9 дома 10 по Саперному переулку, располагалось в районе, заселенном обеспеченными людьми. Четыре комнаты на четвертом этаже имели два выхода, в самом доме не было швейцара. Отставной канцелярский служитель Лука Лысенко с женой, они же народовольцы Николай Бух и Софья Иванова, на двух ломовых подводах перевезли дорогую мебель и сундуки, в которых спрятали разобранную типографию. Два наборщика Сергей Лубкин и специально вызванный из Европы Абрам Цукерман жили в квартире без прописки и выходили в город не чаще двух раз в месяц. Роль прислуги и кухарки играла Мария Грязнова. Адрес типографии, успешно проработавшей в условиях тотального полицейского контроля полтора года, знали только три члена Исполнительного Комитета.
Ежедневно в квартиру-типографию приносил дрова дворник и видел в открытую дверь гостиную, на стене которой висел написанный маслом портрет Александра II. Типографский станок стоял в дальних комнатах на мягком диване, рядом – кассы со шрифтами. В течение нескольких минут все типографическое оборудование могло быть скрыто от чужих в стенные шкафы и сундуки.
В начале декабря 1879 года полиция закончила разбор бумаг Александра Квятковского, взятых во время обыска в квартире в Лештуковом переулке. По ним определили квартиру Сергея Мартыновского, державшего «небесную канцелярию», паспортное бюро народовольцев. Жандармы начали проверять сотни находившихся там бланков паспортов, на некоторых из которых были написаны фамилии. В бумагах оказался рукописный текст свидетельства о браке Луки Лысенко и Софьи Рогатиной. Адресный стол выдал справку, где в Петербурге проживают супруги Лысенко. Полиция проверяла сотни квартир по методу снежного кома и в Саперный переулок проверить случайный адрес пришел, как обычно ночью, околоточный надзиратель с городовыми. Пока полицейские посылали за подкреплением, отстреливавшиеся народовольцы успели сжечь все бумаги и выбили все окна деталями типографского стана, чтобы предупредить товарищей по партии. С жандармской ротой брать революционеров прибыли петербургский градоначальник Зуров и прокурор судебной палаты Плеве. При штурме погиб Лубкин, остальных типографщиков сразу отвезли в Петропавловскую крепость. При обыске квартиры-типографии жандармы украли все, что могли унести, деньги, часы, вещи, белье, посуду.
С утра полицейские в штатском арестовывали всех, кто подходил к подъезду дома 10 в Саперном переулке. Александр Михайлов днем 18 января 1880 года прошел по противоположной стороне Саперного, увидел разбитые окна на четвертом этаже, в которые полицейские из-за своей обычной лени не вставили стекла, все понял, и позже под видом газетного репортера за деньги выяснил у дворника все подробности ночного штурма. В жандармскую ловушку, конечно, никто не попался. Только через три месяца Михайлов с соратниками организовали новую типографию «Народной воли» на Подольской улице. Сделать это было чрезвычайно трудно, потому что после взрыва Халтуриным Зимнего дворца 5 февраля 1880 года жандармы и полиция начали тотальную борьбу с революционерами.
Империя торжественно готовилась к двадцатилетнему юбилею вступления на престол Александра II. Программа празднования с приглашением множества иностранных делегаций была очень обширной, и столяров в подвале Зимнего дворца предупредили, что их переведут в другое место. В начале февраля 1880 года Степан Халтурин, он же краснодеревщик Батышков сообщил об этом в Исполнительный Комитет. О перетаскивании его сундука с динамитом по Зимнему дворцу не могло быть и речи, не говоря уже о царской столовой. Еще полтора года назад он вовсю ругал «Народную волю»: «Чистая беда! Только наладится у нас дело – хлоп! Шарахнула кого-нибудь интеллигенция и опять провалы. Хоть немного бы вы дали нам укрепиться». Когда он попросил Анну Якимову познакомить его с Исполнительным Комитетом, он уверенно сказал: «Падет царь и царизм и наступит новая эра свободы. Смерть Александра II принесет с собой политическую свободу, а при ней рабочее движение у нас пойдет по-другому».
Рабочий подвал в Зимнем был разделен на несколько небольших помещений, в каждом из которых жили по тр плотника и столяра. После ноябрьского взрыва под Москвой в подвале поселили отставного жандарма-наблюдателя. Рабочим выдали бляхи-пропуска, гостей жестоко контролировали, в подвалах проводили поверхностные обыски, и в таких условиях Халтурин три месяца и еще два месяца носил и носил динамит в Зимний дворец.
Желябов передал Халтурину решение взрывать царя, но Халтурин тянул до последнего, потому что до необходимого центнера не хватало еще половины: «Человек пятьдесят перебьешь, без сомнения, так уж лучше класть побольше динамита, чтобы хоть люди недаром пропали, чтоб наверняка свалить самого». В начале февраля тянуть больше было нельзя, но пять дней Халтурин никак не мог без свидетелей поджечь бикфордов шнур точно в шесть часов вечера, когда царь садился за обед в малиновой комнате-столовой. За месяц до этого ему приказали отремонтировать стену кабинета Александра II. Он стоял с топором и молотком, когда в кабинет неожиданно вошел император и стал просматривать бумаги на столе. Халтурин не стал рубить Александра II сзади топором по голове. Убийство царя по приговору Исполнительного Комитета было одно, а шарахнуть не ожидавшего этого человека в императорском мундире по затылку – совсем другое.
Вечером 5 февраля 1880 года Александр II ждал на парадный обед приезжавшего из Германии родственника принца Гессенского. Железную дорогу замело снегом, и поезд опаздывал на полчаса. За три этажа внизу Халтурин отчаянно ждал, когда же наконец его соседи по комнатке закончат пить свой нескончаемый чай. Столяры прогуливали работу, и Халтурин ничего не мог сделать. Внезапно погасла керосиновая лампа на столе, столяры попросили у соседа керосин, его и свечей вдруг не оказалось и соседи, наконец ушли на работу. В подвале было тихо и Халтурин быстро подошел к своему сундуку, в котором в специально грязных подштанниках, рассчитанных на брезгливость обыскивающих, лежали сорок восемь килограмм динамита. Сундук стоял у топившейся русской печи, в углу между двумя капитальными опорами. Вмонтировать кучу динамита прямо в стену так, чтобы направить силу взрыва вверх, в царскую столовую, не было никакой возможности, ни сейчас, ни ранее. Халтурин посмотрел на часы, специально купленные для него Исполнительным Комитетом, и столяр-взрывник всегда очень волновался, чтобы их не украли. Циферблат показывал восемнадцать часов шесть минут. Халтурин успокоился, насколько это было возможно вообще. Александр II всегда обедал не менее часа и все, наконец, сложилось. Халтурин вдруг сильно закашлялся, еле остановился, сплюнул изо рта кровь, аккуратно соединил бикфордов шнур с запалом в сундучном динамите, аккуратно и очень, очень тихо закрыл крышку так, чтобы не передавить шнур, который не было видно от входа, затем достал спички, поджег шнур, подождал, пока вроде бы зашипело и ушло внутрь огоньковое пламя, и пошел из подвала. Бикфордов шнур должен был гореть двадцать минут, а на Дворцовой площади его уже неделю каждый день с шести часов вечера ждал Желябов, осуществлявший акцию прикрытия. У Халтурина еще был запас времени, и он не хотел ошибиться в самом конце пройденного им сумасшедшего пути. Столяр и плотник и взрывник и агент Исполнительного Комитета спокойно вышел на Дворцовую и встретился глазами с Андреем Желябова: «Получилось!» Народовольцы в колоссальном напряжении стояли на главной площади империи, забитой гуляющими, и ждали, когда же, когда же, когда же ахнет Зимний.
Родственник опоздал на полчаса и Александр II, конечно, задержал парадный обед до приезда принца. Наконец, императору сказали, что Александр Гессенский с сыном Александром Болгарским приехал и идет в малиновую столовую. Гессенского сопровождал встречавший его на Варшавском вокзале цесаревич и наследник российского престола. Четыре Александра одновременно подошли ко входу в парадную столовую, и двинулись навстречу друг другу по желтой комнате. Вдруг раздался страшный гул, загремел гром, под ногами венценосцев заходил пол, газовое освещение Зимнего потухло сразу все и в кромешной тьме что-то с грохотом рушилось и падало. Ужасный смрад взрыва заполнил весь Зимний дворец. Царь стоял, держась за косяк двери в малиновые покои, почти рядом с ним находились немецкая родня. Под ногами вздыбился паркет, стены треснули в нескольких местах, на парадный накрытый стол рухнула тяжеленная люстра и посыпалась битая посуда, все стекла в окнах третьего, второго, первого этажей полопались, в воздухе столбом стояла известь и пыль и невозможно было ее вздохнуть. Перегородки и свод между подвалом и первым этажом просто унесло, но двойные своды между вторым служебным и третьим императорскими этажами остались почти целы. Нижний свод обвалился весь, но верхний был слегка поврежден и устоял. Большая караульная комната второго этажа провалилась в подвал, на груде плит, кирпичей, глыб, в известке вповалку лежали израненные солдаты-гвардейцы Финляндского полка из дежурного караула, все в пыли и крови. К Зимнему спешили пожарники, и солдаты, и полицейские, и жандармы, и высшие сановники. Вся Дворцовая площадь быстро забивалась каретами, и на ней уже не было ни Халтурина, ни Желябова. Александр II перешел в целое крыло Зимнего дворца, а в императорском Петербурге началась чиновная паника. На следующее утро ошарашенная столица вместе с «Правительственным вестником», сообщавшем, что «5 февраля в седьмом часу пополудни в подвальном этаже Зимнего дворца произошел взрыв и начато выявление его причин», читала завесившую весь блистательный Петербург листовку «Народной воли», и никто не знал, как ее смог напечатать Александр Михайлов после недавнего разгрома Вольной типографии.
«От Исполнительного Комитета.
По нашему постановлению 5 февраля в шесть часов двадцать две минут вчера совершено новое покушение на жизнь Александра Вешателя с помощью взрыва в Зимнем дворце. К несчастью родины, царь уцелел. С глубоким прискорбием смотрим мы на гибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей венчанного злодея. Но пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя, такие трагические столкновения неизбежны. Еще раз напоминаем всей России, что мы начали вооруженную борьбу, будучи вынуждены к этому самим правительством, его тираническим и насильственным подавлением всякой деятельности, направленной к народному благу.