самостоятельных террористических обществ»[159].
Особо Морозов останавливался на таком отличии «современной террористической борьбы» от тираноубийств былых времен, как возможность для террориста избежать неотвратимого ранее возмездия. Теперь «правосудие совершается, но исполнители его могут остаться и живы. Исчезая бесследно, они могут снова бороться с врагом, снова жить и работать для своего дела. Мрачное чувство не примешивается к сознанию восстановленного человеческого достоинства. То была борьба отчаяния, самопожертвования; это — борьба силы с силой, равного с равным; борьба геройства против гнета, знания и науки — против штыков и виселиц»[160].
Целью террористической борьбы Морозов считал завоевание фактической свободы мысли, слова и безопасности личности от насилия — необходимых условий для «широкой проповеди социалистических идей»[161]. Как точно отметила В.А.Твардовская, «речь у Морозова идет именно о фактических свободах, а не о законодательно закрепленных. Террор мыслится им как своеобразный регулятор политического режима в стране»[162]. Террор прекращается при ослаблении режима и возобновляется в случае его ужесточения. Следовательно, террористы не должны стремиться захватить власть, писал Морозов П.Б.Аксельроду, «ибо тогда такой же террор будет всемогущим со стороны врагов и против нового революционного правительства»[163]. Очевидно, что взгляды Морозова на захват власти революционерами отличались от ортодоксально-народовольческих. Не верил он и в то, что большинство предполагаемого Земского собора пойдет за социалистами[164].
Морозов не сомневался, что «косвенным продуктом террористической борьбы в России до ее окончания будет между прочим и конституция». Однако это не отменяет необходимости террористического «регулятора», ибо «под покровом общественной воли» может «практиковаться такое же бесцеремонное насилие, как в настоящее время в Германии», писал Морозов, очевидно, имея в виду бисмарковские «чрезвычайные законы» против социалистов, проведенные через рейхстаг. Таким образом, «террористическая борьба одинаково возможна как при абсолютном, так и при конституционном насилии, как в России, так и в Германии». Правда, в России, «где самое грубое насилие и деспотизм сделались традиционными в существующей династии, дело террора значительно усложняется и потребует, быть может, целого ряда политических убийств и цареубийств». Морозов выражал уверенность, что победа «террористического движения» будет неизбежна, если будущая террористическая борьба «станет делом не отдельной группы, а идеи, которую нельзя уничтожить, подобно личностям»[165].
Идеи Морозова выходили за рамки конкретной ситуации России рубежа 1870—1880-х годов. Он считал, что русские террористы должны «сделать свой способ борьбы популярным, историческим, традиционным… Задача современных русских террористов... обобщить в теории и систематизировать на практике ту форму революционной борьбы, которая ведется уже давно. Политические убийства они должны сделать выражением стройной, последовательной системы»[166].
В заключение своего трактата Морозов сформулировал две «в высшей степени важные и серьезные задачи», которые, по его мнению, предстояло решить русским террористам.
«1) Они должны разъяснить теоретически идею террористической борьбы, которую до сих пор каждый понимал по-своему. Вместе с проповедью социализма необходима широкая проповедь этой борьбы в тех классах населения, в которых благодаря их близости к современной революционной партии по нравам, традициям и привычкам, пропаганда еще возможна и при настоящих неблагоприятных для нее условиях. Только тогда будет обеспечен для террористов приток из населения свежих сил, необходимых для упорной и долговременной борьбы.
2) Террористическая партия должна на практике доказать пригодность тех средств, которые она употребляет для своей цели. Системой последовательного террора, неумолимо карающего правительство за каждое насилие над свободой, она должна добиться окончательной его дезорганизации и ослабления. Она должна сделать его неспособным и бессильным принимать какие бы то ни было меры к подавлению мысли и деятельности, направленной к народному благу»[167].
Самое занятное в программе Морозова то, что в значительной степени революционное движение в России пошло по предсказанному им пути. Прежде всего это касается народовольцев, неоднократно открещивавшихся от морозовской брошюры. Так, А.И.Желябов говорил в речи на процессе по делу 1-го марта о брошюре Морозова: «к ней, как партия, мы относимся отрицательно... Нас делают ответственными за взгляды Морозова, служащие отголоском прежнего направления, когда действительно некоторые из членов партии, узко смотревшие на вещи, вроде Гольденберга, полагали, что вся наша задача состоит в расчищении пути через частые политические убийства. Для нас, в настоящее время, отдельные террористические факты занимают только одно из мест в ряду других задач, намечаемых ходом русской жизни»[168]. При организации в 1883 году склада революционных изданий заграницей член Исполнительного комитета М.Н.Ошанина (Полонская) даже потребовала исключить из списков литературы «Террористическую борьбу»[169].
Но на практике... Тот самый Желябов, который отвергал взгляды Морозова, вынужден был констатировать: «Мы затерроризировались»[170]. Своей славой и влиянием «Народная воля» была обязана преимущественно террору. «Террор, — справедливо пишет В.А.Твардовская, — вопреки его программному обоснованию стихийно все определеннее выдвигался как основной способ борьбы. Поглощая все больше сил и средств, он вызывал надежды, исполнение которых молчаливо предполагало ненужность иных форм деятельности»[171]. Совсем по Морозову, который писал, что «всякая историческая борьба, всякое историческое развитие... идут по линии наименьшего сопротивления... Террористическая борьба, которая бьет в наиболее слабую сторону существующего строя, очевидно, будет с каждым годом приобретать все большие права гражданства в жизни»[172].
М.Н.Ошанина, столь сурово отнесшаяся к брошюре Морозова, свидетельствовала, что вначале по вопросу о терроре среди народовольцев «разногласий почти не было, но чем дальше, тем становилось яснее, что из-за террора страдают все остальные отрасли деятельности. Тогда от времени до времени поднимались голоса, требовавшие уделения больших сил на организацию и пропаганду. В сущности никто не протестовал против справедливости этих требований, и всякий хотел бы, чтобы террор не поглощал столько сил. Но на практике это оказывалось невозможным. На террор шло столько сил потому, что без этого его вовсе не было бы»[173]. Почему же народовольцы не отказались именно от террора? Ответ очевиден — они шли по пути, который приносил им наибольший успех, т. е. «по линии наименьшего сопротивления».
Мы не можем согласиться с мнением В.А.Твардовской, что «ни один из предрассудков терроризма, которые отстаивал Морозов в брошюре «Террористическая борьба», не был подтвержден жизнью»[174]. Разумеется, некоторые его предположения, вроде пресловутой «неуловимости», были вполне фантастичны. Однако многие его прогнозы, увы, оказались достаточно реалистичны. Во-первых, идея терроризма получила свое дальнейшее развитие и детализацию. В течение последующих 30 лет она служила не только предметом дискуссий, но и руководством к действию. Во-вторых, террористические акты действительно влияли на политику правительства — в зависимости от обстоятельств, они могли привести к ее ужесточению или, напротив, к либерализации. Достаточно указать на «диктатуру сердца» М.Т.Лорис-Меликова или на «весну», наступившую при министре внутренних дел П.Д.Святополк-Мирском после убийства его предшественника В.К.Плеве. Не думаю, чтобы кто-либо из эсеровских лидеров, обсуждавших вопрос о приостановке или продолжении террора в период Первой Государственной Думы вспоминал о брошюре Морозова. Но логика их поведения была созвучна идеям автора «Террористической борьбы» о необходимости терроризма в случае «конституционного насилия». В-третьих, четверть века спустя оправдались надежды Морозова на широкое распространение местных террористических групп — вспомним «летучие боевые отряды» эсеров или «боевые дружины» социал-демократов. В-четвертых, политические деятели, неизбежно ведущие публичный образ жизни, остаются достаточно уязвимыми для террористов, как и сто лет назад. Это в равной степени относится к «деспотам» и лидерам демократической ориентации. Охрана не смогла предотвратить очередного покушения на Александра II, хотя всем было известно, что на него ведется настоящая «охота». В начале века столь же бессильной оказалась охранка перед эсеровскими террористами, методично уничтожавшими министров и губернаторов. «Успехи» современных террористов хорошо известны. В-пятых, трудно оспорить слова Морозова о «бесконечной человеческой изобретательности», дающей террористам преимущество в оружии. «Прогресс» и здесь налицо. От револьверов Каракозова и Соловьева и кинжала Кравчинского к «кибальчичевским бомбам» и динамитным мастерским эсеров и большевиков — таков путь развития террористической практики. Современные террористы уже перешли к использованию пластиковой взрывчатки и даже радиоуправляемых ракет.