положительно обречена на бессилие против тайного, анонимного врага, врага, который может крыться в каждом гражданине». Жандармы и сыщики могут затруднить пропаганду среди рабочих и интеллигенции, могут сделать ее «почти невозможною», но «самопожертвование той части русской интеллигенции, которая силой самой жизни призвана к этой (террористической. — О.Б.) борьбе, не поддается никаким преследованиям и розыскам; именно террористическая деятельность, требующая для каждого отдельного акта содействия ограниченного числа лиц, имеет всегда возможность ускользать от самого сильного и бдительного надзора»[189]. Нетрудно заметить, что Штернберг воспроизводит «теорию неуловимости» Морозова. Заключенный в каменном мешке Шлиссельбурга, Морозов брал реванш у своих оппонентов.
Участники группы П.Я.Шевырева — А.И.Ульянова красноречиво назвали себя «Террористической фракцией партии "Народная воля"». Обоснование террористической тактики, которое давалось в программе группы (в изложении А.И.Ульянова) представляет, по нашему мнению, своеобразный синтез идей, сформулированных в народовольческих документах («Программа Исполнительного комитета», «Письмо Исполнительного комитета к Александру III») и «Террористической борьбе» Морозова. Террор характеризовался Ульяновым как «столкновение правительства с интеллигенцией, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь», т.е. возможность вести социалистическую пропаганду[190].
Формулируя минимальные требования в духе «Письма ИК», Ульянов далее писал, что главное значение террора — это средство «вынуждения у правительства уступок путем систематической его дезорганизации». Не есть ли это та самая фактическая свобода слова и т.д., о которой говорил Морозов? Ведь несколько выше в своих показаниях Ульянов пояснял, что для него и его товарищей политическая борьба есть борьба «за тот минимум свободы, который необходим нам для пропагандистской и просветительной деятельности». Кроме того, «полезные советы» террора Ульянов видел в том, что «он поднимает революционный дух народа; дает непрерывное доказательство возможности борьбы, подрывая обаяние правительственной силы; он действует сильно пропагандистским образом на массы»[191].
В силу пропагандистского эффекта террора Ульянов считал полезной «не только террористическую борьбу с центральным правительством, но и местные террористические протесты против административного гнета». Он был сторонником децентрализации «террористического дела», полагая, что «сама жизнь будет управлять его ходом и ускорять или замедлять его по мере надобности»[192]. Возможно, нежелание излишней централизации объяснялось грандиозными провалами, доконавшими старую «Народную волю» и разрушившими иллюзии относительно неуловимости террористов.
После ареста «вторых первомартовцев» терроризм в России почти на пятнадцать лет стал делом чистой теории или полицейских экспериментов. Однако эта теория разрабатывалась очень активно.
II. От «Народной воли» к партии социалистов-революционеров
1. Эпигоны: 1887—1897
Полтора десятилетия «затишья» между двумя мощными волнами терроризма в России в идейном отношении явились, возможно, важнейшими для дальнейшего развития этого способа революционной борьбы.
Крах «Народной воли» и неудачи попыток ее возрождения требовали пересмотра ее идейного багажа и тактических приемов. Бурное развитие социал-демократии и критика, которой со стороны адептов нового для России учения подверглось народовольческое «наследство», требовали от «наследников» адекватного ответа. Дискуссии, которые велись на страницах нелегальной — преимущественно эмигрантской — печати, способствовали, прямо или косвенно, утверждению террористических идей в умах и душах немалого числа русских революционеров. Некоторые публицисты, отстаивавшие террористическую тактику в 1890-е годы, оказались впоследствии среди основоположников и идеологов крупнейшей революционной партии России, взявшей на вооружение террор. Среди них были Н.С.Русанов, Х.О.Житловский, В.М.Чернов и другие.
Одной из первых «пост-народовольческих» групп стали «социалисты-федералисты», издавшие заграницей четыре номера газеты «Самоуправление». В редакцию входили А-С.Белевский, О.Н.Флоровская-Фигнер, «каракозовец» П.Ф.Николаев, позднее Н.К.Михайловский. Номера первый и второй были напечатаны при содействии В.К.Дебагория-Мокриевича, третий и четвертый — В.Л.Бурцева. В газете сотрудничали П.Л.Лавров, С.М.Степняк-Кравчинский, И.И.Добровольский, М. П. Драгоманов[193].
В программной статье первого номера газеты была предпринята, по сути, ревизия народовольческого наследства. Ставя своей целью завоевание политической свободы, «социалисты-федералисты» не считали пригодным для достижения ее не только путь народной революции, но и захват власти революционной партией: «Мы не думаем, чтобы своевременно и экономично было затрачивать силы на дворцовую или городскую революцию: такой способ действия, не говоря уже об его трудности, может привести к нежелательным результатам, — мы не хотим менять одну деспотию на другую»[194].
Предпочтительнее «самоуправленцам» казался «путь легальной агитации в печати, земствах и т.д., организация легальных общественных протестов и легального давления на правительство». Однако тут же следовала оговорка, что «едва ли он один поведет к значительному успеху. Поэтому, в числе путей борьбы с абсолютизмом мы считаем нужным включить путь, избранный уже людьми 1-го марта. Мы уверены, что если не отдельный террористический факт, то ряд таких фактов, система их, при некоторой общественной поддержке, заставит монархизм, держащийся только разрозненностью общества и традицией рабства, положить оружие...»
Современникам, наблюдавшим нечто противоположное — разгром террористических групп и усиление реакции, пояснялось: «Нечего и думать, что монархизм сразу положит оружие. Напротив, он употребит сначала все силы, чтобы задавить врага и сохранить свое положение. И только тогда, когда, перепробовавши все средства, он убедится, что враг сильнее его, что на место погибших бойцов встают новые, — только тогда решится он капитулировать. Перед смертью его мы вправе ожидать усиление реакции и гнета. Это тяжелое время надо пережить, оно не должно никого смущать...»[195]
К вопросу об эффективности рекомендуемого способа борьбы вновь обратился автор напечатанной в том же номере статьи «По поводу 1-го марта 1881 года». В самом деле, пропагандировать терроризм, не объяснив внятно, почему после крупнейшего успеха террористов — цареубийства — не последовало ожидаемых революционной партией благих для дела свободы результатов, было невозможно. Отвечая скептикам, говорившим, что «террористическая борьба русской социально-революционной партии была ошибкой, что жертвы принесены ею напрасно и что партия этой борьбой нанесла громадный вред делу свободного развития родной страны», автор статьи писал: «Забывается здесь то обстоятельство, что борьба часто в первые периоды не дает и не может дать прямых положительных результатов, что она, вызывая реакцию, тем самым создает условия для борьбы в более широких размерах, а потому и приближает день торжества победы»[196].
Условия для борьбы, созданию которых способствовало цареубийство, автор усматривал, во-первых, в том, что оно освободило общество от иллюзий относительно намерений власти. Поначалу «диктатура сердца затуманила умы». Террористический акт 1-го марта «заставил правительство отказаться от... призрачной либеральности, заставил политику его сделаться откровенной до циничности и показал обществу, что вся мудрость этой политики направлена лишь на самосохранение, что до нужд и потребностей общества правительству нет никакого дела». Одной из причин того, что последствия цареубийства не принесли ожидаемых результатов, публицист видел в неподготовленности общества, замороченного либеральными поползновениями правительства и не оказавшего поэтому поддержку революционерам в решающий момент.
Второй положительный результат цареубийства — «известие о казни царя никак не отразилось в народе». Факт, по мнению автора «Самоуправления», тем более знаменательный, что «с личностью покойного царя в народе связывалось воспоминание о полученной воле». Следовательно, «у интеллигенции теперь развязываются руки, она смело теперь может идти вперед и не бояться, что народ будет против нее»[197].
Избежать разгрома, постигшего Исполнительный комитет, «социалисты-федералисты» намеревались, построив свою партию «на началах единства и неуловимости». Единство мыслилось как одинаковое понимание всеми членами партии ее целей и идеалов, а неуловимость должна была обеспечиваться децентрализацией партии. «Партия слагается из отдельных местных групп, работающих совершенно самостоятельно в зависимости от местных условий. Эта организационная обособленность особенно строго должна быть проведена в жизнь боевых групп... Боевые группы составляются из разбросанных в обществе отдельных террористов. Лишь при надобности совершить какой-либо террористический акт быстро сплотившись, они, как бы с лету, совершают политическое убийство и вновь распыляются и тонут в обществе»[198].
Отчетливо выраженная террористическая тенденция в программных статьях первого номера «Самоуправления» не позволяет согласиться с мнением В.Я.Лаверычева, что «террористический элемент» в программе «социалистов-федералистов» был «существенно приглушен»