азве лишь одно колесо . Спора нет, коляска была недурна в свое время, но оставшееся от нее 2 колесо все-таки не экипаж, и в нем нельзя ездить»[242]. Колесо, однако же, доехало не только до Москвы, но и до Казани...
Известный народнический публицист, в прошлом близкий к «Народной воле», а в 1890-х годах — один из лидеров парижской «Группы старых народовольцев», Н.С.Русанов, на страницах «Материалов...» также оценил опыт народовольческого террора вполне положительно. В статье «На рубеже двух царствований (Александр III — Николай II)» он писал, вспоминая предыдущую смену монархов, что «под свежим впечатлением трагедии на Екатерининском канале самодержавие было наиболее склонно к уступкам». И если этого не произошло, то виноваты опять-таки либералы, которые после цареубийства втайне потирали руки в ожидании реформ, а на «стогнах и торжищах» яростно обличали революционеров и холопствовали перед «прахом «царя-мученика». По наблюдениям Русанова, «в душе либералы рассчитывали на бомбы гораздо более, чем сами народовольцы». В результате пассивности либералов самодержавие, «вытолкнутое на время динамитными взрывами из отвесной линии, покачалось некоторое время направо и налево и затем пришло в прежнее положение»[243].
Главным трубадуром терроризма в эмигрантской печати выступал В.Л.Бурцев. В 1897 году он издал в Лондоне три номера журнала «Народоволец». Основным автором был сам Бурцев, печатались в журнале также И.Н.Кашинцев, В.П.Жук (Маслов-Стокоз), П.Ф.Алисов. Даже на не отличавшихся умеренностью русских революционеров «Народоволец» произвел несколько шокирующее впечатление.
На сакраментальный для русских революционеров вопрос: «Что делать?» на страницах журнала давался категорический ответ: «возобновить партию «Народной воли», и другого ответа нет»[244]. «Боевую «программу предлагалось свести «к одному пункту: цареубийству, — а, если бы оказалось нужным, то к целому ряду цареубийств и к систематическому политическому террору»[245]. Возобновление террористической борьбы в России, по мнению Бурцева, являлось «не только наиболее настоятельной потребностью революционного движения, но и его неизбежнымусловием»[246].
Бурцев подчеркивал, что он и его соратники выступают за террор «не потому, что он нам нравится, а единственно потому, что, по нашему мнению, в настоящее время нет других средств борьбы с правительством, которые могли бы — без помощи террора — заставить его пойти на уступки». Причем Бурцев был готов удовлетвориться весьма скромными уступками — он собирался выступить против террора, если в России «будет возможна честная, уверенная в себе политика, независимая ни от каких Победоносцевых, хотя бы такая, какая началась под давлением революционеров при Лорис-Меликове, и будет открыто заявлено, с достаточными гарантиями, о наступлении новой эры для России — эры свободного развития...»[247].
В каждом номере «Народовольца» встречаются выпады против российских социал-демократов. Как бы в ответ на слова Плеханова из доклада Лондонскому конгрессу II Интернационала: «...В настоящее время все более и более становится ясным, что движение в среде наших рабочих есть единственное истинно-революционное движение в современной России»[248], во втором номере «Народовольца» напечатано: «Пора убедиться всем, что революционная деятельность в России не может сводиться к одной пропаганде социализма и организации рабочих... Социал-демократизм нам не ко двору... Признаем же недостаточность социал-демократических программ и пойдемте на выучку к "Народной воле"»![249]
Учиться у «Народной воли» надо было, по Бурцеву, разумеется, прежде всего терроризму. Он не отрицал, что народовольцы «много занимались социалистической пропагандой среди рабочих, их организацией, устройством стачек, создавали нелегальную литературу, организовывали молодежь и так далее». Но «слава "Народной воли", — резонно писал Бурцев, — ее место в истории обусловливается, конечно, не этим, а ее террористической борьбой»[250]. «Отметился» в «Народовольце» и еще один присяжный апологет терроризма — П.Ф-Алисов. Он напечатал в журнале «Письмо в редакцию», в котором без обиняков заявлял: «Террористическая партия была самой могущественной, самой идеальной и самой практической партией. Она претворила в себе все лучшее всех партий, и, полная набранных живительных сил, пошла далее и, свершив чудеса героизма, расшатала тысячелетний строй до самого основания... Ужасный промах террористической партии заключается в том, что она после своей победы 1-го марта, на минуту оставила систематический террор, на минуту вложила свой меч в ножны. Приготовь она все заранее и расплюсни Александра III в день похорон Александра II, и в России одно из двух: или вспыхнула бы революция или была бы объявлена широкая конституция»[251].
Редактор, несомненно, был согласен с автором письма, ибо, по выражению самого же Бурцева, напечатанного несколькими страницами ниже текста Алисова, «страницы революционных изданий не фонарный столб, на котором можно наклеивать все, что вздумается»[252].
Ультратеррористическая программа «Народовольца» вызвала негативную реакцию со стороны других заграничных групп народнического и народовольческого толка. Парижская «Группа старых народовольцев» поспешила отмежеваться от бурцевского издания.
От ее имени П.Л.Лавров заявил, что «никто из известных «Группе» лиц, активно действовавших в рядах «Народной воли» в 1879—1883 гг., в редакции «Народовольца» участия не принимает»[253]. Деятели лондонского «Фонда вольной русской прессы» также отнеслись к программе «Народовольца» отрицательно[254].
Однако, если среди сотрудников «Народовольца» и не было видных деятелей эпохи «великого» Исполнительного комитета, то товарищи Бурцева были все таки достаточно известными революционерами Один из них, И.Н.Кашинцев, был осужден по делу киевского «Южно-русского рабочего союза» в 1881 г., после окончания срока каторги в 1886 г. вышел на поселение. Однако в Якутской губернии он долго не задержался и в 1888 г. бежал заграницу. В Париже Бурцев и Кашинцев жили на одной квартире. Именно в их квартире была оборудована мастерская по изготовлению бомб, средства на которую через своего агента Ландезена выделил Департамент полиции. По делу «парижских бомбистов» Кашинцева приговорили к трем годам тюремного заключения, которые он отбыл в Анжерской тюрьме. После освобождения уехал в Лондон, а в 1894 г. перебрался в Болгарию, где и прожил около двадцати лет. Кстати, Кашинцев перевел на русский язык знаменитую «Сибирь и ссылку» Джорджа Кеннана. Издал ее в 1890 году в двух частях, разумеется, Бурцев. Несколько статей Кашинцева впоследствии было опубликовано в эсеровской «Революционной России»[255].
В «Народовольце» Кашинцев под псевдонимом «Сибиряк» опубликовал статью «К вопросу о причинах падения «Народной воли»[256]. В письме к Бурцеву он отчетливо сформулировал политическую «сверхзадачу» своей статьи: «Я пытаюсь указать в ней истинные причины падения «Нар[одной] воли».., заключающиеся не в программе «Народной] в[оли]», а скорее в недостаточной верности этой программе со стороны самих народовольцев, а в ряде случаев, крайне неблагоприятных обстоятельствах времени. Цель статьи — устранить наконец в большей или меньшей степени те возражения против «Н[ародной] в[оли]», которые опираются чуть ли не исключительно на факт ее поражения, и которые на этом факте строят свое заключение, что «Н[ародная] в[оля]» была «не ко двору», и что, значит, все попытки воскресить ее — невозможны»[257].
В статье Кашинцев более подробно изложил свою аргументацию. Он писал, что «причины поражения «Народной воли» лежали не в ее программе, а, напротив, в недостаточно полном и систематическом воплощении этой программы в деятельности партии». Народовольцы приостановили террор после 1-го марта, и это позволило правительству собрать силы. Причем они приостановили террор не от недостатка сил или разочарования в этом способе борьбы, а по тактическим соображениям — пошли, по существу, на «компромисс» с обществом, ждали от правительства уступок — и в этом заключалась главная ошибка народовольцев. Гибель партии — случайность, подобная убийству излечимо больного человека молнией. Ее краху способствовали факторы, которые невозможно предусмотреть — дегаевщина и лопатинский провал. В дальнейшем возрождению «Народной воли» мешала марксистская критика, не без оснований утверждал Кашинцев[258].
Бурцев, подобно своим соратникам, объяснял неудачу «Народной воли» приостановкой террора после 1-го марта и бытовавшими «у некоторых народовольцев» мечтами о захвате власти, поглотившими немало энергии, а в 1881 году погубившими результаты всей прежней деятельности «Народной воли»[259].
Характерные размышления — записи «для себя» — сохранились среди бумаг А.Л.Теплова, близкого к издателю «Народовольца». Теплов был старым революционером, участвовал еще в «хождении в народ». В период кульминации борьбы «Народной воли» он находился в сибирской ссылке, откуда вернулся в 1883 году. Таким образом, он застал «эпилог» народовольчества, и принял позднее личное участие в группе С.М.Гинсбург, носившей преимущественно террористический хара