На V Совете партии весь состав ЦК, признавший свою политическую и моральную ответственность за азефовщину, ушел в отставку (А.А.Аргунов, Н.Д.Авксентьев, М.А.Натансон, Н.И.Ракитников и В.М.Чернов). Тогда же была образована судебно-следственная комиссии по делу Азефа. В комиссию вошли А.Н.Бах, С.М.Блеклое (Сенжарский), С.А.Иванов (Берг), В.В.Лункевич (Араратский). Председателем комиссии был избран старый народоволец Бах. По-видимому, это было не случайным. Бах, еще в 1900—1901 гг. принимавший участие в «объединительных» попытках, приведших к образованию партии социалистов-революционеров, в партию формально вступил лишь в 1905 г., поскольку был не согласен с тактикой индивидуального террора, ею применявшейся. С началом революции, когда началось массовое движение, он счел возможным пренебречь своими антитеррористическими настроениями[462].
Возглавляемая Бахом комиссия провела достаточно дотошное следствие; свою задачу комиссия понимала широко; ее интересовали не только конкретные обстоятельства провокации Азефа, но и то, как это в принципе стало возможно, почему террор и его руководители заняли столь исключительное положение в партии. Кстати, протоколы показаний, которые давали комиссии видные деятели партии эсеров, составляют бесценный материал для ее истории. Комиссия «сняла показания» с В.М.Чернова[463], А.ААргунова, Н.Д.Авксентьева, С.Н.Слетова, Н.И.Ракитникова, Б.В.Савинкова, Н.С.Тютчева, В.М.Зензинова, Б.Н.Моисеенко и др. Были опрошены едва ли не все члены ЦК и другие руководители партии, члены Боевой организации, включая заместителя Азефа — Савинкова, предоставившего в распоряжение комиссии рукопись своих, ставших впоследствии знаменитыми, воспоминаний. В дополнение к «Воспоминаниям» Савинков дал подробные показания. В 1911 г. «Заключение судебно-следственной комиссии по делу Азефа» было опубликовано. Оно представляло из себя брошюру объемом свыше 100 страниц. Это был исторический анализ, начинавшийся со времени образования партии и весьма нелицеприятный для ее прежнего руководства. Комиссия пришла к выводу, что для руководителей партии вопрос о терроре был решен в положительном смысле с самого начала ее существования и проблема заключалась лишь в том, как ввести его в программу, поскольку партийные массы не смотрели на террор столь однозначно. Что же касается «центральных элементов партии», то «террористическое настроение проходит красной нитью» через всю их историю, «вплоть до самого последнего времени»[464].
Комиссия выяснила, что финансирование Боевой организации шло зачастую за счет сокращения расходов на другие отрасли партийной работы; «преувеличенно-террористическое» настроение партийного руководства создало благоприятную почву для азефовщины. Удачная, с точки зрения ее создателей, конструкция взаимоотношений ЦК и БО, когда последняя была связана с партией по существу лишь «личной унией» ее руководителя, комиссии представлялась совершенно ненормальной и способствовавшей тому, что БО стала орудием в руках Азефа. С другой стороны, комиссия обращала внимание на атмосферу поклонения и безграничного доверия, сложившуюся «вокруг лиц, удачно практиковавших террор», прежде всего вокруг Азефа. Особое положение террористов в партии привело к складыванию у них «кавалергардской» психологии, к их отрыву от общепартийной работы[465].
Выводы и рекомендации комиссии свелись к трем основным моментам:
«1) Что партия с.-р., как социалистическая по существу, может отводить в своей деятельности террору лишь строго определенное место и не должна допускать развития террора за счет других отраслей партийной деятельности;
2) Что, сообразно с этим, боевое дело, как и всякая другая отрасль партийной деятельности, должно быть поставлено в строго партийные рамки; существование надпартийных и даже внепартийных боевых организаций, пользующихся партийными силами и средствами, не подлежащих действительному контролю центральных органов партии, абсолютно недопустимо;
3) Что, в интересах партийной этики, необходимо избегать продолжительной специализации партийных работников на боевом деле, что создает в них известного рода профессиональные навыки, идущие вразрез с социалистическими идеалами партии; такого рода уменьшение специализации, может быть, до некоторой степени ослабит производительность боевого дела, но, несомненно, благоприятно отразится на общей экономии партии»[466].
Несмотря на оговорки, что комиссия исходит из положения о том, что в большинстве своем партия стоит за террор и что потому террор «ввиду современных политических условий в России, ею применяться будет»[467], это было фактически надгробное слово эсеровскому терроризму. Точнее, террористической легенде, над созданием которой столь много потрудились эсеровские литераторы, в особенности Борис Савинков. А без «легенды» террор терял в значительной степени свой романтизм, привлекательность. «Заключение...» ликвидировало последнюю надежду на чудо; не удивительно, что оно вызвало взрыв возмущения в партийной среде.
Р.А.Городницкий, посвятивший специальную статью анализу показаний Б.В.Савинкова и его взаимоотношениям со следственной комиссией, высказал предположение, что за кулисами следственной комиссии стоял М.А.Натансон, стремившийся занять руководящее положение в партии. Он вступил в партию в ноябре 1905 г. и менее, чем другие члены ЦК, был связан с Азефом. Поэтому компрометация других лидеров партии выдвигала его на первый план. К тому же он, по мнению Городницкого, испытывал давнее недоверие к эсеровским методам боевой работы. Направление и стиль работы комиссии были предопределены позицией Баха и тесно связанными с ним по народовольческому прошлому Ивановым и Блекловым; в работе комиссии царил дух корпоративности и обвинительный, по отношению к Боевой организации и вообще постановке террористической борьбы в партии, уклон. Городницкий обращает также внимание на то, что Блеклое был в партии человеком новым, вступившим в нее только в 1909 г., ни с кем в ней, кроме Баха, тесно не связанным и потому «особо рьяно» выполнявший его указания[468].
С нашей точки зрения, исследователь некритически воспринял версию, высказывавшуюся в письмах Савинкова и П.В.Карповича, а также оказался под известным влиянием показаний «первого пера» эсеровского терроризма[469]. В результате причина и следствие поменялись местами; Городницкий соглашается с Карповичем, что «Заключение...» Судебно-следственной комиссии — «это удар для террора почище Азефа». С точки зрения исследователя, такую роль «Заключения...» определили «активное стремление отвлеченного моралиста Баха покончить с БО в целом, как со структурой» и «нетерпеливое желание «генерала от революции» Натансона единолично обосноваться наверху партийной иерархии, оттерев всех возможных конкурентов». В результате «после окончания работы Судебно-следственной комиссии партия эсеров с молчаливого одобрения ее руководства перестает практиковать центральный террор»[470].
На самом деле в прекращении «практики» центрального террора главную роль сыграли не происки Баха или Натансона, а, как уже говорилось выше, разочарование и усталость общества от насилия, деморализация партии и, в этих условиях, постоянные неудачи попыток восстановить БО и предпринять нечто на практике[471]. Разумеется, ничего странного не было и в
том, что в Судебно-следственную комиссию включили старых революционеров с незапятнанной репутацией, не связанных с БО и прежним составом ЦК; их выводы об обособленности БО от общепартийной деятельности, об особой, «цеховой» психологии террористов, о приоритете террора по сравнению с другими видами партийной работы трудно было оспорить.
Но чем точнее были наблюдения комиссии, тем болезненнее они воспринимались заинтересованными лицами. Кстати, среди тех, кто резко негативно отреагировал на «Заключение...» был и Натансон, которому Карпович приписывал «постановку» деятельности комиссии. В марте 1911 г., когда «Заключение...» было в основном готово, с ним ознакомили бывших членов ЦК с тем, чтобы они внесли фактические поправки. В отличие от Чернова и некоторых других, Натансон отказался сделать это. Он писал в комиссию 1 апреля 1911 года: «Уважаемые товарищи! Ввиду того, что ваш доклад является обвинительным актом и в то же время судебным приговором, а между тем вы не только лишили нас права защиты, но даже отказались выслушать по существу, — я нахожу совершенно бесполезным делать мелкие фактические поправки (поправки по существу исключаются, ведь, вами)»[472].
По тону это письмо Натансона ничем не отличается, скажем, от возмущенных высказываний и писем того же Савинкова по поводу «Заключения...». Год спустя после публикации «Заключения...», когда страсти, казалось, могли бы и улечься, он писал ветерану революционного народничества Ф.В.Волховскому о том, что БО и он лично были оскорблены «Заключением...» Судебно-следственной комиссии. Поскольку ЦК партии официально не опроверг выводы комиссии, то он фактически устраняется от дел. «Не скрою, — писал Савинков, — что если бы ЦК официально пригласил меня на работу, я бы отказался по приведенной выше причине: моральная связь порвана, — БО оскорблена, а ЦК промолчал, т.е. санкционировал оскорбление»[473].
Старый народник испытывал сходные чувства: «Заключение» С.С.Комиссии «я считал с самого прочтения его во всех отношениях несостоятельным и вредным. Комиссия, кроме порученной ей Партией определенной и конкретной задачи — расследовать происхождение азефской измены и провокации с ее последствиями, присвоила себе функцию суждения о смысле, практике и