В своем неприятии терроризма Засулич исходила из того, что волнующее впечатление, которое производят террористические акты, отвлекает внимание от других форм революционной деятельности. Они начинают казаться тривиальными. Энергия террористов сосредотачивается на достаточно узкой сфере и никогда не выходит за ее пределы. Их «достижения» бессмысленны, поскольку в России нет социальных сил, способных использовать дезорганизацию и перестановки в правительстве, вызванные террористами. Единственная польза, которую приносят террористы, заключается в том, что они демонстрируют зависимость всех законов и учреждений в России по-прежнему от узкого круга лиц, находящихся у власти и, в конечном счете, от одного человека.
Обращаясь к временам, которые все еще были живы в ее памяти, Засулич писала, что более чем двадцать лет назад террор был порожден разочарованием в возможности поднять крестьянство на восстание. Для многих из террористов террор тогда был «оружием отчаяния». В настоящее время, писала первая русская террористка, для тех русских людей, которые хотят свободы, нет оснований предаваться отчаянию. Все сторонники свободы и враги нагайки знают, что теперь победа возможна, если каждый примет участие в борьбе[639].
В рецензии на брошюру Зеленского Засулич подчеркивала губительное воздействие террора на организацию революционных сил: «Террор не увеличил числа нелегальных революционеров, — вспоминала она о событиях двадцатилетней давности, — а лишь сосредоточил их работу на одном пункте и усилил интенсивность деятельности центральной организации». Парируя образное утверждение Зеленского, что террор явился искрой для уже собранного и сложенного горючего материала, Засулич с иронией писала: «Вот именно это-то и сделал террор. Явившись симптомом начавшегося конца движения, он сжег на ярком костре «уже собранный» и «сложенный» в нелегальные организации «горючий материал»[640].
В майском номере «Искры» был напечатан ответ Ю.О.Мартова на «Исторический поворот» Кричевского, в котором ставился якобы «новый» для социал-демократии вопрос о терроре. Мартов, ссылаясь на историю «Народной воли», писал, что «народовольцы ценили всякое общественное движение и особенно надеялись на движение рабочих. Но во всяком таком проявлении общественного движения масс они видели только вспомогательную силу, способную усилить дезорганизацию правительства, главные же удары его организации должна была наносить заговорщическая борьба, в которой террор был главным средством»[641].
Критикуя эсеровские теории о том, что террористы будут лишь «застрельщиками» народного движения, Мартов указывал на опыт «Народной воли», которая ставила вопрос таким же образом, что не мешало ее террору в силу внутренней логики, присущей этому средству борьбы, быть на деле отрицанием всякого народного движения»[642].
По вопросу о терроре наметились серьезные разногласия между теоретиками-эмигрантами и местными партийными организациями, которые отнеслись к эсеровскому терроризму, не говоря уже о покушении Гирша Леккерта, рабочего, стрелявшего в Виленского генерал-губернатора В.В. фон Валя в ответ на жестокую и унизительную расправу с демонстрантами — массовую порку, гораздо более лояльно. Д.Ньюэлл проанализировал прокламации местных организаций РСДРП, а также другие «отклики с мест» по поводу известных террористических актов. Они свидетельствуют о сочувственном отношении к террористам и одобрении в целом терактов.
Так, в прокламации по поводу убийства Сипягина Саратовский комитет отвергал мысль, что убийство преступника делает преступником самого убийцу. Сипягин был только частью системы, говорилось в прокламации. Сипягин убит, но Сипягины не перевелись на Руси. Политический строй остался неизменным и место Сипягина занял Плеве. Идет беспощадная война, но она вступила в завершающий период — когда имеют значения дела, а не слова. Заключительным требованием было ответственное правительство, которое будет прислушиваться к трудящимся и на которое трудовой народ сможет оказывать влияние. «Долой царских министров! Долой самодержавие!» — такими традиционными требованиями завершалась прокламация. Нетрудно заметить, что требования прокламации перекликались с требованиями террористов и что в ней преобладали конституционные требования за счет социалистических[643].
Напряженность между местными партийными организациями и партийными лидерами по вопросу об отношении к терроризму нарастала. Это отчетливо заметно, если сравнить тексты, печатавшиеся в «Искре» и «Заре» с еженедельными бюллетенями, издававшимися в качестве своеобразного приложения к ним. В бюллетенях отражались наиболее интересные события, которые произошли в русском революционном движении за неделю, печатались письма с мест и т.п. Они отражали чувства и настроения рядовых участников движения или же социал-демократов «среднего звена» больше, чем партийных теоретиков.
Так, в бюллетене от 1 мая 1902 г. было напечатано письмо из Петербурга, в котором утверждалось, что «настроение очень поднялось» в городе, особенно в связи с покушением Степана Валериановича Балмашева. В третьем листке, вышедшем в июне того же года, поднимался вопрос о судьбах народовольцев, отбывавших с 1880-х годов заключение в Шлиссельбургской крепости. Отмечалось, что здоровье многих из них, приговоренных к пожизненному заключению, оставляет желать много лучшего. Д.Ньюэлл справедливо замечает, что сообщения о здоровье, возрасте и перспективах известных русских террористов, таких, как Михаил Попов, Морозов, Фроленко на страницах социал-демократического листка, в то время как партийные лидеры вели яростную кампанию против распространения терроризма, говорит о наличии симпатий к террористам[644] в довольно широких кругах партийных активистов .
Бюллетени, вышедшие в июне, подтверждают это впечатление. В номере от 10 июня напечатана сочувственная заметка из Полтавы о покушении на харьковского губернатора Оболенского. В номере от 19-го — прокламация одесских социал-демократов, озаглавленная «Ко всем», по поводу убийства Сипягина. В прокламации задавался риторический вопрос: как можно не схватиться за оружие, если кровь жертв и позор народного угнетения взывают к отмщению? Это и приводит к покушениям Карповичей, Лаговских и Аллартов; это заставило убийцу Сипягина положить свою юную жизнь на алтарь свободы. В прокламации выражалась уверенность, что число подобных убийств будет не сокращаться, а расти, так как сама жизнь приводит к таким актам насилия.
Далее в прокламации отдавалась дань партийной ортодоксии и говорилось, что социал-демократы признают, что средствами индивидуального террора нельзя достичь свободы; что сила господствующего класса может быть сломлена только силой организованных трудящихся масс. Но мы не можем не отдать дань этим борцам за народную свободу (т.е., террористам.— О.Б.), говорилось в завершение прокламации. «Честь и слава вам, дорогие товарищи! Ваши святые имена навсегда останутся в памяти народной, ваша смерть не останется неотомщенной: посреди дворца Романовых мы воздвигнем знамя Российской Республики. Долой самодержавие! Да здравствует организованная борьба за свободу!»[645]
Разногласия отчетливо отразились и на страницах первого номера «Летучего листка», выпущенного в июне 1902 года социал-демократической группой «Борьба». В статье «Объединение», написанной В.Даневичем (псевд. Э.Л.Гуревича), указывалось на угрозу раскола социал-демократической партии по вопросу об использовании террора. Не отрицая настроения возродить терроризм, он напоминал об опыте четвертьвековой давности, когда тактика, направленная против «мясников» самодержавия переросла в систему политической борьбы, которая, по мнению автора, угрожала рабочему движению. А именно рабочее движение должно быть центром, ведущей силой в борьбе против самодержавия.
Раскола, который террор угрожает произвести, можно избежать путем укрепления связей внутри социал-демократической организации. Вера в силу и эффективность партии должна быть восстановлена. Отдельные партийные организации могут быть слабыми и отдельные члены партии могут быть склонны к индивидуальным действиям, но эти действия должны быть в рамках тактических установок партии. Большее единство партии будет способствовать привлечению других оппозиционных элементов. Пока же разногласия ослабляют партию и продолжают вредить ей. В этих условиях «интеллигенция постепенно теряет веру в силу пролетариата и опять берется за старое оружие — террор...»[646]. Объединение принесет РСДРП гегемонию, предрекал Даневич.
Недостаток единства легко можно было заметить, если сравнить первую статью с последующими. На следующей странице, в статье Юрия Невзорова (псевд. Ю.М.Стеклова-Нахамкеса), посвященной делу Балмашева, террорист, без обычных для социал-демократической печати оговорок, провозглашался героем, его поведение на следствии сравнивалось с поведением Андрея Желябова. Сочувственно цитировался ответ Балмашева на вопрос о мотивах убийства Сипягина: «Спросите всех русских людей, почему не убили до сих пор; почему я убил — для всех слишком ясно»[647].
В третьей статье даже отрицалось утверждение Даневича о том, что террористические методы борьбы выбраны революционерами. Ответственность за террор несут «царские опричники», которые сами своим поведением вкладывают пули в револьверы революционеров. Правда, автор уточнял, что он говорит не о «так называемом террористическом методе борьбы» и что покушения недавнего времени не могут быть определены как систематический террор, проводящийся по инициативе и под контролем революционной организации. Под средством политической борьбы автор понимал только систематический и заранее планируемый террор. То же, что происходит в России — это «громкие крики общественной совести»