Потресов выражал также опасения, что одновременно с терроризмом может возродиться и вера в крестьянское восстание — за счет пролетариата. Либеральную интеллигенцию привлекает терроризм, полный романтических чувств и переживаний. Потресов писал, что он еще может понять привлекательность тактики «Народной воли», но не в состоянии понять «некритическую», «детскую» веру поддерживающих «так называемую» Боевую организацию и ее символические выстрелы. В статье Потресова особенно бьет в глаза сочетание антитеррористического пафоса с на редкость ошибочной оценкой перспектив этого способа борьбы в русском революционном движении: «Террор! — восклицал он, — Возможно ли, однако, сомневаться в том, что террор допевает свои песни? Противники террора, мы можем еще понимать обаяние народовольческой тактики, но мы изумились бы нетребовательности и терпеливому чувству молодой демократии, продолжающей хранить свою детскую веру в символические выстрелы так называемой «боевой организации». Однако, в кои веки раздающийся револьверный разряд, — есть ли что общего у этого случайного гостя общественной сцены с тем, что называется тактическими приемами политической партии?»[686]
Потресов среди социал-демократических критиков террористической тактики отличался особым умением в своих прогнозах попадать впросак. В статье по поводу процесса Гершуни он уверенно констатировал, что «террористический цветок был простым пустоцветом»; Гершуни, по его мнению, был террористом-одиночкой, никакой боевой организации на самом деле не существовало, по той причине, что для нее не было подходящего «персонала», как в 70-е годы для Исполнительного комитета. А для террориста-одиночки «исключена даже возможность развития, возможность того нарастания сенсаций, без которого террор — мертворожденное детище. Что другое, а охранять своих членов, находящихся на важнейших политических аванпостах, самодержавная бюрократия умеет и при малейшем намеке на опасность создает такие условия, при которых наиболее «заинтересованные» лица достаточно гарантированы от действий упрощенного террора. Недаром, посмотрите, — начав оперировать с министров, «боевая организация» принуждена была затем отступить... к губернаторам и — вне всякого сомнения — только дальнейшее ее небытие спасло ее от печальной необходимости — поддерживать свое существование истреблением квартальных...»[687]
Статья Потресова была опубликована в «Искре» 18 апреля 1904 года, менее чем за три месяца до убийства министра внутренних дел В.К.Плеве, возглавлявшего по должности имперскую полицию, осуществленного среди белого дня в столице империи... Политически этот террористический акт имел более чем серьезные последствия.
В общем, позиции лидеров и теоретиков российской социал-демократии, несмотря на отдельные оговорки и временные, едва заметные колебания по отношению к терроризму, в 1901 — 1904 годах были более бескомпромиссны, чем когда-либо прежде или впоследствии. Антитеррористическая кампания на страницах «Искры» и других печатных органов российской (и иногда германской) социал-демократии, то обостряясь, то несколько затухая, была постоянным фактором идейной борьбы в русском революционном движении. Аргументы, выдвигаемые против терроризма, в общем, варьировались незначительно и поскольку повторять одно и то же было не с руки, то полемика временами выливалась в уличение идейных противников в исторических неточностях или сокрытии тех или иных фактов от международной социалистической общественности[688].
Раскол российской социал-демократии на большевиков и меньшевиков не привел, по крайней мере на первых порах, к сколько-нибудь существенным расхождениям в вопросе о терроризме, и позиция обеих фракций оставалась солидарной. Вряд ли кто-нибудь протестовал бы против подготовленной Лениным ко II съезду РСДРП, но так и не голосовавшейся, резолюции о терроре, суммирующей главные идеи, высказывавшиеся на страницах «ортодоксальных» партийных органов по этому вопросу: «Съезд решительно отвергает террор, т.е. систему единичных политических убийств, как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный в настоящее время, отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы, разрушающий связь революционеров с массами революционных классов населения, поселяющий и среди самих революционеров и среди населения вообще самые превратные представления о задачах и способах борьбы с самодержавием»[689].
Среди работ, посвященных проблеме терроризма, несколько особняком стоит опубликованная Плехановым в августе 1904 г. в органе германских социал-демократов «Форвертс» статья «Социал-демократия и терроризм». Парадокс ситуации, по поводу которой была написана статья, заключался в том, что на процессе против социал-демократов, проходившем незадолго до того в Кенигсберге, прокурор, в качестве доказательства приверженности русских социал-демократов терроризму, ссылался на «Наши разногласия» Плеханова! Плеханову пришлось потратить немало усилий, чтобы найти объяснение своей известной фразы в пользу терроризма таким образом, чтобы изменить задним числом ее смысл на прямо противоположный. «Цель этих моих слов заключалась не в том, чтобы направлять революционные силы на террор, а в том, чтобы отвлечь часть их на дело пропаганды и агитации в среде пролетариата»[690].
Еще раз, в лапидарной и весьма жесткой форме Плеханов высказал свое отношение к терроризму. «Возвращаясь к терроризму, — писал он, — я повторю еще, что наша партия в настоящее время относится к нему с самым решительным отрицанием... Убежденный социал- демократ, полный веры в свое дело, никогда не станет террористом». Он в очередной раз подчеркивал, что террору могут сочувствовать только люди, разочаровавшиеся в массовом движении. Террористические действия скорее вредны для революционного движения, ибо провоцируют «белый террор» и создают тем самым дополнительные препятствия для агитационной и пропагандистской работы в массах. Увлечение террором, отвлекая профессиональных революционеров от пропаганды и агитации, замедляет распространение революционных идей в рабочей массе[691].
Плеханов упрекал западноевропейских социал-демократов за то, что они, даже отвергая террор в принципе, отзываются нередко о террористах как о героях par exellence. «Эти люди не знают, что при русских полицейских условиях деятельность пропагандиста и агитатора требует гораздо больше самоотвержения, чем самый смелый аттентат». Современный социалист, заключал свой «обвинительный акт» Плеханов, «никогда (разрядка моя. — О.Б.) не признает нашего террора серьезным средством революционной борьбы, нашего террора, который всегда был и останется делом отдельных лиц или в лучшем случае — делом отдельных и по необходимости небольших революционных организаций»[692].
Когда Плеханов уже закончил статью, пришло сообщение об убийстве Плеве. Как известно, этот самый громкий теракт Боевой организации вызвал едва ли не всеобщее одобрение в обществе и привел к повороту во внутренней политике самодержавия, став одним из наглядных образцов того, что терроризм при определенных обстоятельствах является вполне эффективным оружием. Однако первая реакция Плеханова на убийство Плеве была весьма настороженной. В кратком послесловии к статье в «Форвертсе», так и озаглавленном — «После убийства Плеве», он писал, что удачное покушение на жизнь всесильного министра нисколько не изменяет его взгляда «на роль террора в нашей освободительной борьбе». Он выразил опасения, оказавшиеся беспочвенными, что покушение еще более усилит «политический гнет царизма» и увеличит трудности «нашего рабочего движения»[693].
Уже после отсылки статьи в «Форвертс» Плеханов писал А.Н.Потресову по поводу, по-видимому, больше встревожившего, чем обрадовавшего его убийства Плеве: «по моему мнению, в № 70 "Искры" необходимо поместить хоть небольшую заметку о Плеве[694]... Помоему, надо выругать Плеве, но немедленно закричать: товарищи, помните, что террор не наше дело и что теперь больше, чем когда-нибудь, нам необходимо сосредоточить наши силы на нашем рабочем деле. Я думаю, что теперь всякая нота сочувствия террору была бы очень для нас опасна во всех отношениях»[695].
Трудно вообразить, что человек, столь бескомпромиссно высказывавшийся против терроризма в августе 1904 года, менее чем полгода спустя, в феврале 1905го, признает чрезвычайно важной роль «дезорганизаторской деятельности» и призовет социал-демократическую партию к соглашению с «разными террористическими группами». Такой решительный (и стремительный!) пересмотр тактических установок должен был быть вызван чем-то чрезвычайным. Чрезвычайное действительно случилось — в России началась революция.
3. «Вместе бить!» (Революция 1905—1907 годов, терроризм и русская социал-демократия)
Революция 1905 года, поставившая для социал-демократов в порядок дня вопросы о вооруженном восстании и других способах насильственного свержения существующего строя, привела и к существенному изменению подходов к проблеме терроризма. Диктовалось это и вполне реальными успехами эсеров на террористическом поприще, явно, в период политической нестабильности, расшатывавшими устои режима, и настроениями «рядовых» революционной армии. Они стремительно радикализировались и временами действия боевых дружин и им подобных вооруженных формирований большевиков, меньшевиков или эсеров мало чем отличались друг от друга. Отсюда естественным было желание скоординировать действия различных революционных партий, что предполагало учет взаимных интересов и более лояльное отношение к истинным или мнимым теоретическим заблуждениям партнеров по революционной борьбе.