– Хорошо. Травы полно.
– Понятно, – повторила мать. – Учиться не пойдешь?
– Нет. А как мой Серый?
– Ой, он же скачки выиграл. Скакал соседский малый, а выезжал твой брат Джага. Вскоре после того, как ты исчез, он пришел. Усталый, без седла. Мы решили, раз без седла, ты где-то бродишь на другой лошади.
– Где он?
– Джага отогнал на склоны.
– Пойду посмотрю.
– Пойди, пойди.
Серый встретил его взволнованно. Задрожал, заржал, закосил глазом. Шолохов вскочил на него и понесся. Как это описать? Невозможно. В голове у Шолохова ничего не было, только ветер и ветер. Серый летел ровно, счастливо. Сейчас они бы выиграли все скачки мира. А через несколько дней Серый лег и больше не поднялся. Смотрел на Шолохова большим коричневым глазом. Что-то хотел сказать. Шолохов лежал рядом и ничего не мог понять.
– Сердце не выдержало, – сказал дядюшка Пэрэнлэй, знаток лошадей.
– Да я же и скакал-то совсем не много, – пробормотал Шолохов.
– Да не от скачки. От другого.
– От чего же?
– Может, от счастья, – хмыкнул дядюшка Пэрэнлэй.
Через несколько лет Шолохов, будучи в городе, решил зайти к друзьям детства. Застал Рамзию Рахимовну Янбухтину дома.
– Как вы?
– Хорошо. Как ты?
– Хорошо.
Вот и все. Рамзия Рахимовна Янбухтина толкнула сына:
– Подойди к отцу-то…
Тот насупившись подошел. Шолохов погладил мальчика по голове и подарил деньги.
– А Молотов где?
– Не знаю. Мы давно не живем вместе. Пьет он. Дирижировать не может. Музыканты смеются, что у него особая манера, а это у него руки трясутся. Сейчас вообще бродягой уличным стал. Давно его не видела. Иногда заходит денег попросить. Ты бы его не узнал.
– Мда… Ну ладно, пойду я.
– Посиди, сейчас муж придет. Поужинаешь.
– Да нет, надо уже на автобус.
Быстро-быстро наступили «взрослые» годы. Молотов стал «лопаткой». Так в Улан-Баторе называют опустившихся пьяниц, стоящих у магазина и просящих деньги, вытянув руку «лопаткой». Рамзия Рахимовна Янбухтина вышла в третий раз замуж и стала академиком химических наук. Видная дама, немногословная и жесткая. А Шолохов? Шолохов продолжает готовить хороших лошадей. Сейчас у него отличный Чалый. С Серым не сравнить, но лошадь редкая.
Ах да, следует, наверное, объяснить, почему мои герои носят такие странные имена. Понятно, что никто не звал Рамзию Рахимовну Янбухтину Рамзией Рахимовной Янбухтиной. Люди все-таки не такие чудаки. Чудаком был ее отец. Он очень любил слушать радио, и особенно Московское. В то время по нему для монгольских слушателей передавали викторину «Знаешь ли ты СССР?». Отец Рамзии Рахимовны Янбухтиной очень хорошо знал СССР и однажды победил в викторине. Из Москвы приехала редактор и ведущая этой викторины, моя незабвенная подруга, которую как раз и звали Рамзией Рахимовной Янбухтиной.
Победителя привезли в Улан-Батор, и Рамзия Рахимовна Янбухтина вручила ему телевизор и грамоту. Это сразило мужчину. Грамота. Телевизор. А главное – сама Рамзия Рахимовна Янбухтина из радио приехала ради него, жала его руку и даже целовала в щеку. Вот он и назвал свою дочь, которая как раз тогда родилась, этим великолепным именем. Люди же звали ее по-домашнему Джиджий. Когда девушка закончила университет и поступила в аспирантуру, ей посоветовали сменить официальное имя Рамзия Рахимовна Янбухтина на красивое монгольское имя тибетского происхождения – Балджордашиймаа. Но все равно она осталась Джиджий. Даже ее ученики говорят: «Джиджий гуай». Хотя какая она Джиджий? Джиджий – от слова «джиджиг», «маленькая», а она – толстая тетка с тяжелым взглядом. Но все равно…
Шолохов получился еще проще. Когда мама его рожала, папа читал «Поднятую целину». Поэтому его и назвали Шолоховым. Роман хороший, папе нравился, мама не возражала.
А Молотов – ну просто красивое имя. Из радио тогда неслось: «Молотов, Молотов»…
Третья волна
Судьба Гэнэнпэли буддийская карма
Дадал-сомон. Родина Чингис-хана. Мы с моими молодыми коллегами в экспедиции. Изучаем хамниган84. В домике туристической базы жужжат мухи, но здесь не так жарко, как снаружи. Я лежу и слушаю – соседняя компания празднует двадцатилетие окончания школы. Господи, какие же они неугомонные. Пьют с утра. Потом играют в волейбол, потом поют песни, потом устраивают конкурс, кто первый добежит, кто больше поднимет и т.д., потом снова пьют, потом дерутся, потом… в семь утра истово поклоняются обо85 в «энергетическом» центре, где, якобы, родился Чингис-хан. Я смотреть-то на них устаю. Мои молодые коллеги что-то расшифровывают, что-то переписывают. Тоже неутомимые… Мне ближе мухи. Жу-жу-жу, жу-жу-жу, здесь посидят, там полежат, каких-то гадостей поклюют, глазами повертят…
Стук в дверь нарушает мой полусон. Выхожу. На скамеечке сидит унылый человек с пачкой книг. Местный журналист на пенсии, предлагает что-нибудь купить. Господи, как мне это надоело! Я уже не могу с книгами иметь дело. Писать еще кое-как, а читать… Однако приходиться держать марку. Мол, интеллектуал, дочь известного отца. Ах, как интересно, да что вы говорите! Покупаю самую тонкую книжку из пачки – потом ведь таскать на себе. Открываю первую страницу. И… Нет, вы не так поняли – я засыпаю. А потом про книжку забываю.
Все-таки я ее прочитала. В Улан-Баторе шел проливной дождь. Было уютно лежать на диване и читать. Тяжелые тома не подходили, планшет надоел. Я взяла из стопки книг ту, что потоньше. Это оказалась книжка унылого журналиста из Дадала. Написана довольно непритязательно. Слог, близкий к газетному. В этом смысле ничего замечательного. Потрясала судьба, рассказанная в ней.
Научные мои интересы далеки от истории ХХ века. В годы ученичества об этом времени говорили предвзято и очень неинтересно. Позднее мое любопытство утухло, я перестала поглощать сведения отовсюду, нужны они или нет. В общем, я ничего не слышала о второй жене Богдо-хана, а книжка была о ней. Видимо, журналист написал ее потому, что она родилась в Дадале.
Осталась лишь одна фотография Гэнэнпэл. Во всяком случае, только она представлена в книгах и интернете. Есть среди монголок женщины, обладающие особой грацией, неторопливыми движениями, прирожденным достоинством. Мне кажется, Гэнэнпэл отличали именно эти качества.
Гэнэнпэл была уже замужем, имела сына, когда к юрте ее отца, местного князя, подскакала кавалькада нарядных всадников. Это были гости из столицы во главе с сановником Навааном. Они долго беседовали с князем, громко смеялись, много выпивали, ели, курили…
Лидер монгольской церкви Богдо-гэгэн был своеобразной личностью. Тибетец по происхождению, он являлся твердым монгольским националистом, выступал за независимость Монголии от Цинской империи, что и было достигнуто при его жизни (1911). Без ожидаемого почтения, а напротив – с ревностью и неприязнью отнесся он к Далай-ламе, приехавшему в Ургу в 1904 г. со своими геополитическими прожектами. Одним из поступков Богдо-гэгэна, выходящих за рамки канонического поведения главы ламаистской церкви, было то, что, будучи провозглашен главой государства – Богдо-ханом, он добился, чтобы его верную подругу, с которой он жил с молодости, возвели в ханши как Улсын их дагиню86. До него это не удалось никому из буддийских иерархов Тибета или Монголии, даже Далай-ламе, фактическому главе тибетского государства. Хотя все они, я уверена, «жили-поживали и добра наживали» с разнообразными женщинами.
Но вот его Их дагиня умерла, Богдо остался один. Это был 1923 г. Он был очень нездоровым человеком. Пьянство, слепота, сифилис. А тут совсем стал чахнуть. Вельможи из государственного и церковного аппарата решили, что ему надо найти вторую жену. Они свято верили в идеи китайской, да и тибетской доктрины о здоровье и витальности – что сексуальные утехи оздоровляют человека, дают ему новые жизненные силы. Поэтому в разные части Монголии послали группы разведчиков с задачей найти достойную замену Их дагини.
Одну из таких делегаций возглавлял сановник Наваан. Он обратил внимание на дочь своего дальнего родственника в Хэнтийском аймаке. Гэнэнпэл была из аристократического рода потомков Чингис-хана, обладала красивым лицом, ровным нравом. Позвали ламу-астролога. Тот долго вычислял. По расчетам выходило, что все мэнги, ороны, хулилы и прочие знаки годов рождения Богдо-хана и Гэнэнпэл находились в полной гармонии и предвещали счастливую жизнь. Через несколько дней Гэнэнпэл увезли в Ургу. Отца с матерью распирала гордость – в случае благорасположения Богдо они становились тестем и тещей самогó святого хана. Муж был растерян. Сынишка плакал.
В Урге ее поселили у Наваана. Тот начал подковерные игры, продвигая Гэнэнпэл в число претенденток, которых представят Богдо-хану. Таких набралось много. Еще нужно было, чтобы придворные ламы вычислили года их совместимости подобающим образом. Дел хватало.
Наконец, была устроена аудиенция. Мимо трона проводили девиц. Богдо-хан ощупывал их лица, руки, гладил и нюхал. «Эта!» – указал он на Гэнэнпэл.
Гэнэнпэл переехала в ставку Богдо. Ей выделили служанок. Стали шить наряды. Много было споров о рукавах праздничного дэли новой ханши. Делать отвороты такого же размера, что были у Улсын их дагини? Или меньше? А может, больше? Наваан требовал, чтобы рукава были такие же, как у почившей правительницы. Меньше никак нельзя. Настоятель Дзун-хурэ87, большой приятель Богдо-хана и вечный противник Наваана, настаивал на том, что Улсын Их дагиня была великая хубилганша, и Гэнэнпэл не может равняться с ней. Все-таки решили делать такого же размера. Сколько жемчуга нашить на жилетку, сколько соболиных опушек – на зимний наряд… Все это требовало государственных обсуждений и решений.