Проснулся он от тревожной мысли: слили ли сыновья охлаждающую жидкость из мотора «Делики»? Пора ее ставить в гараж. Зима на дворе. И колеса надо снять. А то будет, как в прошлый раз, когда колеса за зиму примерзли к доскам. Бат-Очир оделся и вышел. Повозился с машиной часа полтора. Вернулся в дом. Попил чаю. Выгреб золу из печки. Полез на крышу поправить покосившуюся трубу.
– Ты чего это? – осторожно спросила жена.
– А что?
– Голова не болит?
– Ага, болит. Вот тут. Где это я приложился? Ну что, поедем сегодня на рынок?
Жена что-то пробормотала в ответ.
И они поехали на рынок. Бат-Очир не вспоминал больше, что он – Мандавасарпини. Но изображения Нагарджуны и Миларэпы, которые встречались в книжках, продолжал путать. Наверное, точный удар сковородкой поставил на свои места все нейроны, выбитые падением в яму. А вот последствия промежуточного падения исправить не смог.
Зеленая Тара испаситель мира Гоша Русаков
История Зеленой Тары печальна и поучительна. Послушайте.
Зеленая и Белая Тары дружили с рождения. Они появились на свет почти одновременно из цветов лотоса, которые росли недалеко друг от друга в заводи священного озера. Детство девочек-богинь было странным. Странным в нашем, людском, понимании. До совершеннолетия они не могли покинуть свой цветок лотоса, будучи прикрепленными к нему магическими нитями высшей буддовости. Именно здесь они напитывались соками святости, обретали божественную суть. Здесь девочки превращались в богинь – как из куколок вылупляются бабочки. Но пока они не напитались, не превратились и не вылупились, им страстно хотелось оторваться от дурацких стеблей лотосов и выбраться за пределы надоевшего священного озера. Это бурлила в них еще девичья, не божественная сила. Так однажды, верта головами в разные стороны, они заметили прекрасного юношу. Это был Авалокитешвара. Он пришел омыть ноги и глаза, чтобы лучше видеть страдания живых существ и быстрее бежать к ним на помощь. Девочки-богини обомлели и чуть не вывалились из своих соцветий, рассматривая бодхисаттву. Он был бесподобен – ступни плоские, бедра полные, губы алые. Тогда-то обе и влюбились в него. Так началось соперничество подруг.
Зеленая Тара была, конечно, привлекательнее. Одно то, что она была зеленая, уже пленяло воображение окружающих. Яркая, но нежная, блестящая, но сдержанная, чувственная, но скромная.
Белая Тара была попроще – откровенно обольстительная, немного надменная, строгая. Что называется, «без изюминки».
После того, как богини обрели святость, оторвались от стеблей лотоса и вознеслись, они встретили в обители света бодхисаттву Авалокитешвару. Обе сразу узнали его, и что-то девичье колыхнулось в их душах. Но Авалокитешвара изменился. Главное ― его голова раскололась на одиннадцать частей. Это было странно. Хоть он оставался все так же прекрасен, все так же плоск ступнями и полон бедрами, а одиннадцать голов
изумляли красотой, Зеленой Таре теперь он был неприятен. Ей хотелось чего-то возвышенного, она мечтала о будде Амитабхе – сияющем, в радужном ореоле.
Амитабха пребывал в обители безграничного блаженства, а Авалокитешвара, отказавшись от буддства, принужден был изыскивать страдающих и помогать им. Собственно говоря, и голова его раскололась от сострадания к живым существам. Зеленой Таре не хотелось всю жизнь отдать вызволению людей из мира страданий. Авалокитешвара же, наоборот, проникся чувством любви именно к ней, хотя Белая Тара не скрывала от него своей приязни.
Однажды Зеленая Тара сидела в задумчивости. Мысли летели как бабочки. «Господи, этот человек, что идет впереди, сумасшедший. Как можно с такими кривыми ногам носить желтые брюки… Хорошо бы иметь браслетик, как у Сарасвати… Авалокитешвара, пожалуй, всем хорош, но эти бедра… Конечно, я стану его шакти109, это предписано всеми знаками судьбы, но не сейчас. Когда-нибудь позднее». Как раз в это мгновение вошел Авалокитешвара. Весь его вид говорил, что он настроен более чем серьезно.
– Зеля! Ты должна, наконец, решить. Станешь ты моей шакти или нет? Больше ждать невозможно. Будды благо времени требуют, чтобы я выбрал шакти и отправился с ней вместе в сансару110, творить дело милосердия. Если я не найду срочно подобающей шакти, эту миссию будды отдадут другому —бодхисаттвам Манджушри или Ваджрапани. А я не могу позволить им обойти меня. Я столько трудился для воплощения своей мечты! – седьмая голова на голове Авалокитешвары дрогнула.
– Авик, послушай, зачем спешить? Нам так весело вместе. Будды ждали, подождут еще.
– Нет, Зеля, я должен исполнить свой долг сейчас. Если ты мне отказываешь, если не хочешь вершить дело добра в сансаре, я возьму в шакти Белую Тару!
– Белку? Эту дуру? Ха-ха! Вот новости. Да бери кого хочешь, отправляйся куда хочешь. Мне-то что? Белку он возьмет в шакти…
– Прощай, Зеля.
Свадьба была пышной. Пришли все почетные персоны – будды, бодхисаттвы, идамы, дхармараджи, даже дагини, наряженные кто во что горазд. Под конец банкета противная Шридэви подошла к Зеленой Таре:
– Тарочка, милочка, а тебя когда мы будем отдавать в шакти? На примете-то есть уже кто-нибудь? Смотри, долго не засиживайся. Видишь, какого бравого жениха твоя подруга отхватила?
«Господи, тоже мне "бравый". Одни бедра чего стоят! Это Белке все равно, лишь бы обрести своего шиву, лишь бы пристроить свою йони. Пусть тащатся в сансару и возятся со всякими больными и страдающими, если им так охота!» – думала Зеленая Тара.
К ней подошел Ваджрапани. Этот бодхисаттва был совсем другого толка, чем Авалокитешвара. Мощный, брутальный. Он не будет лить слезы веками. Просто пойдет и все порушит. У него были стройные бедра, а главное – совершенно нормальная голова, не расколотая.
– Ну что, красавица, скучаешь?
– Чего это ты решил, что я скучаю? Мне скучать некогда. Думаю, как обустроить свою мандалу.
– Брось! Полетели со мной. Мне что-то надоело здесь.
Зеленая Тара долго жила в веселье и развлечениях, пока однажды ее не призвали будды. Они сказали:
– Авалокитешвара вместе с Белой Тарой великолепно творят дело милосердия. Мы видим их усилия, ценим их и одобряем. Однако кармой в шакти была ему предназначена ты. С тобой в качестве шакти его энергия, его милосердие были бы в тысячу раз сильнее. Отказавшись от своей миссии, ты лишила его высшей силы и тем самым оставила многих живых существ в пучине страданий. Мы вынуждены наказать тебя. Мы хотим явить тебе мучения людей, чтобы ты на собственном опыте поняла, каково это – быть человеком.
Так Зеленая Тара родилась в мире людей в образе девушки Виолетты. Имя ей дали будды: хотели, чтобы ее звали как-нибудь покрасивее. Они же устроили, чтобы Виолетта встретила в пончиковой Гошу Русакова и влюбилась в него страстно и бесповоротно. Таким образом будды желали наглядно показать Виолетте, что такое страдания. Потому что влюбляться в Гошу Русакова девушкам нельзя ни за что и никогда, это сулит печаль. Гоша Русаков был лингвист. Если человек увлечен своим делом до предела – а таким был Гоша Русаков – он не очень пригоден для создания счастливой семьи. Ведь у него на первом месте дело, а не забота о жене и детях. Но если его дело – лингвистика, да не просто лингвистика, а монгольская лингвистика, то дело и вовсе швах.
Жизнь с Гошей Русаковым оказалась безрадостной. Есть такой штамп: «счастье и мука». Но у Виолетты счастье испарилось быстро, осталась одна мука. Бедность была жесточайшая. Гоша получал в институте мизерную зарплату на полставки, ночами что-то грузил, но этого едва хватало, чтобы снимать замшелые углы в коммуналках. Брать деньги у родителей он считал оскорбительным. Виолетта устроиться на работу никак не могла. Прибирать в дешевых забегаловках или ухаживать за больными стариками не позволяла божественная сущность, неясные воспоминания о которой бередили душу. А для другого не хватало знаний, умения, таланта. Кроме того, даже малые доходы Гоша Русаков тратил, как казалось Виолетте, необдуманно. Однажды на все деньги, что у них были, Гоша купил… нет, не путевку в Турцию для усталой Виолетты, и даже не утюг, которого у них не было, а – не поверите! – антикварную машинку для считывания звуков, записанных на восковых валиках.
– Как ты не понимаешь? – строго сказал Гоша (он был еще и строгий), – в Пушкинском доме лежат восковые валики с записями 1912 года, сделанными среди шира-югуров111, которые давно забыли родной язык. Валики никто не может прослушать, потому что на современных аппаратах они плавятся и бесценный материал исчезает.
–А-а, тогда конечно, – ответила Виолетта.
Но главное – Гоша Русаков не замечал, что рядом с ним живет прекрасная, добрая, умная девушка. Если бы Виолетта была не прекрасной, не доброй и не умной, он все равно рассказывал бы ей о нерегулярной агглютинативности, об укоренившейся диглоссии некоторых монгольских народов, о недостатках структурной лингвистики.
Однажды с соседкой из третьего подъезда Виолетта пошла на рынок.
– Смотри-смотри, – сказала Виолетта подруге. «Здравствуйте, Гоша», – поздоровалась она с Гошей Русаковым, шедшим им навстречу. «Здравствуйте», – вежливо кивнул головой Гоша и прошел мимо них.
– Вот так и живем. Он даже не заметил, что это я.
– Да-а, – согласилась подруга.
В другой раз Виолетта нажарила сырников. Творог был дешевый, кисловатый, просто так его есть было невозможно, а сырники получились замечательные.
– Вкусно? – спросила она Гошу.
– Ага, – пробурчал Гоша. – А на чем это стоит сковородка?
– Подставки же нет. Нашла какие-то бумажки.
– А-а-а! – завопил Гоша Русаков, – это же мои записи с алгоритмом употребления неустойчивого н в восточных диалектах монгольского языка! Ты что, совсем дура?!