— И не гоняют вас жильцы?
— Гоняют. Но я выработал график. Прихожу и ложусь спать в подъезде в 2 часа ночи. А в 5–6 уже встаю, собираюсь и ухожу. Так меня никто не замечает. Организм уже привык, успевает выспаться за эти 3–4 часа.
— С девушками в «вольной» жизни встречались?
— С теми, которые бомжуют, я даже не общался. Меня такие не привлекают. Приличные знакомые дамы были, но всегда вставал главный вопрос — куда я их приведу? Надо сначала себя на ноги поставить.
Был случай, полюбил одну. Она студентка музучилища. Нежная, красивая, светлая. Не только душой светлая, но и волосы у нее — почти белые. Говорит мне: «Пойдем жить ко мне». Я не пошел.
— Почему?
— Я не могу позволить себе сидеть на чьей-то шее, тем более любимой девушки. Гордость у меня есть.
— Простите за нескромный вопрос: интимной жизни у вас вообще не было?
— Ну почему же. Летом, на природе. Я знаю такие красивые романтичные места в Москве! А с наступлением холодов — у меня перерыв.
Все думают, что раз я бездомный, то в тюрьме мне будет лучше. Но это не так! И это несправедливо. Я не виноват ни в чем.
— Зачем вы вообще пошли на ВВЦ в День десантника?
— Я люблю это место. Пошел в гости к своему другу, который работает на ВВЦ. А этот десантник увидел и погнался за мной. Я убегал, звал на помощь, но никто не откликнулся. Забежал в павильон. Там в туалет, закрылся. А он стал дверь ломать. Он здоровый, убил бы меня, вот я его открывалкой и ударил. Только так и спасся. Выходит, надо было умирать от рук пьяного десантника?
Я вот думаю: когда выйду, то начну копить деньги. Найти бы только надежного человека, которому можно деньги отдавать. Насобираю миллион. Вернусь в Астрахань, куплю квартиру и начну новую жизнь. Вот тогда семья появится, детишки. А на День ВДВ я больше по ВВЦ гулять не буду. Честное слово.
Леденящие душу истории матерей
2020 год запомнится, пожалуй, особенной жестокостью со стороны правоохранителей по отношению к матерям и их малышам. Силовики стали себе позволять обыски на рассвете в доме, где живут маленькие дети, а суды шли у них на поводу и арестовывали обоих родителей. Один из самых страшных случаев: люди в масках и с оружием ворвались в квартиру семьи, где двое детей-аутистов, забрали маму и папу, а больных малышей оставили одних.
Родителей отвезли в Москву на самолете, где суд обоих отправил в СИЗО (хотя супруги обвиняются не в насильственном, а в экономическом преступлении). Маму апелляционная инстанция, слава богу, освободила, сейчас женщина с детьми под домашним арестом. Но ведь большинство таких женщин по-прежнему сидят в СИЗО. А наказывает государство не только их, но и их детей, в том числе новорожденных.
СИЗО № 6. Мы сидим в комнате краткосрочных свиданий. Из-за коронавирусных ограничений по камерам ходить не можем, все разговоры с заключенными здесь только через стекло. В томительном ожидании, пока выведут женщин-арестанток, разглядываю стены. А там в разных местах шариковой ручкой написано «МАМА» и нарисованы сердечки.
Мы с коллегами опрашиваем женщин из карантинных камер. У кого дома остались маленькие дети? Практически у всех. При этом только одна из женщин обвиняется по тяжкой, 105-й статье («Убийство»), и про нее разговор отдельный. Почему же в других случаях суд не избрал более мягкую меру пресечения? Кто-то из задержанных рассказывает: задержание произошло так быстро, что никаких документов, в том числе справок о том, что ребенок инвалид или просто тяжело болеет, они просто не успели представить в суд. Все надеются, что апелляция их освободит — ведь дома дети!
Увы, скорее всего, большинство так и останутся в СИЗО — ведь так удобно следователю. Так он может рассчитывать на признания, манипулируя любимой фразой: «Пойдешь на сделку — и сразу к ребенку отпущу!».
Екатерина Петровна обвиняется в мошенничестве (статья 159, часть 3, УК РФ).
— Дома четверо детей, — говорит многодетная мать членам ОНК. — Возраст? 10, 9, 7 и 4 года. Понимаете, это все какие-то дела мужа. А я занималась продажей постельного белья. Но, когда пришли силовики, я решила взять вину мужа на себя. Думала, что меня не посадят, потому что ведь многодетная мать. А в итоге они и меня в СИЗО отправили, и его. Дети лишились обоих родителей.
Историю про задержание и арест матери двух аутистов (надо сказать, что недавно ее из СИЗО № 6 отпустили, но пробыла она здесь достаточно долго — с июля 2020 года) стоит рассказать отдельно. Родителей подозревают в продаже контрабандной черной икры. Поскольку дело находится в производстве следственного управления УВД по Центральному административному округу Москвы, правоохранители решили привезти обоих родителей из Махачкалы, где живет семья, в столицу.
— Вызывать повесткой на допрос они их не стали, а в шесть утра ворвались в масках, с оружием, — рассказывает адвокат Мария Эйсмонт. — У одного малыша от страха случился приступ: он начал биться головой, глаза закатились. Мама пыталась его успокоить, просила, чтобы дали ей побыть с ним наедине. Но никто из правоохранителей не обращал внимания, все продолжали обыск. А потом и вовсе арестовали обоих родителей, лишив больных детей поддержки единственных людей, которые их понимали. Вы можете себе это представить? Конечно, быстро прибежали соседи, родственники. Дети в итоге оказались у родственницы, а мама в СИЗО еще долго не решалась пожаловаться на свою участь. Боялась, что малышей могут забрать в сиротские учреждения.
Все четыре месяца, пока мама и папа были в разных СИЗО в Москве, следователь не давал им звонить родственнице, чтобы рассказать, как правильно понимать практически не говорящих шестилеток. Чтобы дать детям хотя бы в трубке услышать родные голоса. Суды механически продлевали меру пресечения обоим родителям, несмотря на то, что с самого начала защита представила медицинские документы детей, справки об инвалидности. Да и преступление, в котором обвинялись родители, ненасильственное.
Если бы не шум, который подняли правозащитники и члены организаций помощи детям-инвалидам, мать до сих пор была бы в СИЗО. Недавно при очередном продлении меры пресечения суд выпустил женщину под домашний арест в Подмосковье. Дети сейчас с ней. Муж по-прежнему в СИЗО.
К слову, иногда и арест отца может стать роковым. И вот вам новая история. Как и в первой, оба родителя подвергаются уголовному преследованию, на этот раз по обвинению в мошенничестве (ч. 4 ст. 159 УК), вину оба не признают.
В семье Сергеевых четверо детей, самый маленький — трехлетний Саша — с особенностями развития. Как следует из медицинской выписки, самые большие проблемы начались как раз после обыска в доме и ареста папы. Ребенок замкнулся, перестал говорить. Маму задержали спустя полгода после ареста отца, но, слава богу, забрали в ИВС всего на сутки, а потом суд избрал ей домашний арест. Повезло Саше. Повезло дважды, потому что сотрудники органов опеки в данном случае повели себя по-человечески: вызванные следователем для изъятия детей (пока мама была в ИВС), они просто составили акт, а ребят оставили с родной бабушкой.
— Но это не прописанный в законе механизм, а человеческое отношение конкретных сотрудников органов опеки, — говорит Эйсмонт. — То есть гарантий, что в похожей ситуации дети смогут избежать помещения в специализированное учреждение, никаких нет. Представляете, какой это инструмент в руках следствия для манипуляций родителями?
В случае с Сашей Сергеевым даже то, что он сейчас с мамой и бабушкой, не решило проблемы. У ребенка еще и особенности крови (химера по резус-фактору), и ему нельзя делать прививки без донорской плазмы. Единственным подходящим ему донором по фенотипу крови является родной отец.
— Чтобы определить метод лечения и реабилитации, ребенку нужна госпитализация, но ее уже в четвертый раз отменяют, — рассказывает Евгения Сергеева, мама Саши. — Вакцинация Саши возможна только при наличии запаса донорской плазмы, ее нет. Все это говорили на суде, но ничего не изменилось! Судья считает, что папа может скрыться за границей — такую справку предоставил оперативник ФСБ. Но у папы нет даже загранпаспорта. И какой отец бросит четверых детей, жизнь одного из которых зависит от него напрямую?!
Ну и третья леденящая душу история, в которой отца задержали в Казани с трехлетней дочерью, которую он взял с собой выбросить мусор в 200 метрах от дома.
«Недалеко от детской площадки произошло задержание с грубыми криками и матом. Меня тут же скрутили, надели мешок на голову и нацепили наручники. Дочь закричала в истерике, начала плакать. Я стал сопротивляться, чтобы успокоить ребенка. Но оперативники никак не реагировали на происходящее. Нас закинули в машину» — так потом из камеры СИЗО описывал случившееся обвиняемый. Девочке в итоге пришлось «участвовать» в следственных действиях вместе с отцом на протяжении 7 часов. С самого начала мужчина просил, чтобы оперативники дали ему возможность завести ребенка домой и отдать семье. Получил отказ: силовики сочли, что родные смогут подготовиться к обыску, и он уже не будет внезапным. Семичасовое нахождение маленькой девочки среди незнакомых мужчин, рядом с закованным в наручники отцом с мешком на голове сочли, видимо, меньшим злом.
— Вы ведь часто выступаете перед властью с законодательными инициативами, — говорит очередная мамочка в СИЗО № 6. — Можете помочь нам и нашим детям?
Мы попробуем побороться за то, чтобы законодательно прописать, как могут проходить обыски в квартирах, где маленькие дети. О чем может идти речь? О запрете агрессивного поведения правоохранителей, возможно, приезде на обыск со специалистом-психологом, который будет помогать с детьми, и т. д.
И, конечно, законодательно нужно запретить арестовывать сразу обоих родителей или единственного родителя малолетних детей, если он обвиняется в ненасильственном преступлении.
32-летняя Юлия в марте вынесла из московского магазина корзину с продуктами на 5 тысяч рублей, а супруг при этом еще и устроил погром. Задержали обоих, вменили сразу два преступления — кражу и грабеж. Коптевский суд отправил женщину в СИЗО (и следователь, и прокурор на этом настаивали), несмотря на признание вины и раскаяние. Несмотря на то, что у Юлии дома 4-летняя дочь. Уже в следственном изоляторе выяснилось, что женщина еще и беременна. 3 ноября она родила сына. Зная, что для малыша нет никакой одежды, мы принесли новому человеку теплые вещи, а еще игрушку, сделанную руками осужденных в одной из колоний.