– Не заругает! – равнодушно ответил малолетка, продолжая меня с интересом разглядывать, а потом неожиданно спросил: – Тетя, ты больная?
– Здоровая, – ответила я удивленно.
Тут тетка в халате ухватила Мишку за шкирку и покатила его в проулок, напоследок бросив на меня испуганный и неприязненный взгляд. А я, недоуменно пожав плечами, двинулась дальше.
И вскоре мое терпение было вознаграждено: забор, вдоль которого я шла, оборвался, я увидела массивные ворота, а над ними – долгожданную табличку с надписью: «Полевая улица, дом семь».
Вот здорово, я пришла к тому самому дому, который искала!
Однако странно: я думала, что увижу обычный жилой дом – деревянную дачную постройку или даже современный коттедж, но никак не таинственный трехметровый забор…
Интересно, что может скрываться за таким забором? И почему покойный Петр Кондратенко регулярно переводил сюда деньги?
Я чувствовала себя как-то неуютно, однако поворачивать назад вовсе не хотелось. Рядом с воротами имелась калитка, а над ней – кнопка обыкновенного дверного звонка. Я нажала на эту кнопку и застыла в ожидании.
Прошло две или три минуты, в калитке приоткрылось смотровое окошечко, и я увидела глаз.
Глаз был маленький, тускло-серый. Он смотрел на меня подозрительно и настороженно.
– Чего надо? – осведомился обладатель глаза хриплым простуженным голосом.
– Войти, – ответила я лаконично.
Как ни странно, лязгнул засов, и калитка открылась.
Я увидела рослого толстого дядьку в белом халате не первой свежести, с грубой небритой физиономией и большой бородавкой на носу.
Не говоря ни слова, он пропустил меня внутрь и запер за мной калитку.
Я огляделась.
Передо мной был большой запущенный сад, в котором тут и там были разбросаны несколько одноэтажных кирпичных зданий с забранными решеткой окнами. Возле одного из этих зданий, самого большого, стоял микроавтобус с красным крестом на борту.
Микроавтобус, белый халат привратника и общая планировка этого уединенного заведения наконец объяснили, куда я попала: за высоким забором, несомненно, скрывалась больница.
В пользу этой догадки говорило и то, что среди деревьев кое-где прогуливались бледные личности в выцветших больничных пижамах.
Привратник мрачно взглянул на меня и направился к тому зданию, возле которого стоял микроавтобус, сделав мне знак идти следом.
Я подчинилась. Мы поднялись на невысокое крыльцо и вошли в комнату, выкрашенную унылой бледно-зеленой краской и обставленную с типично больничной скромностью, если не сказать хуже.
Оставив меня в этой комнате, привратник вышел, не сказав на прощание ни слова.
Я села на шаткий стул и приготовилась к ожиданию.
Впрочем, ждать пришлось недолго.
Распахнулась дверь в дальнем конце комнаты, и вкатился низенький человечек с черной бородкой клинышком, с черными кустистыми бровями и стоящей дыбом густой черной шевелюрой. Одет он был в белый халат, только чистый и накрахмаленный.
– Что тут у нас? – проговорил он, потирая маленькие ручки. – Вы к кому, барышня? По какому делу?
– Я хочу увидеть Ларису Алексеевну Кондратенко! – заявила я решительно.
Человечек остановился, посмотрел на меня, и черные брови поползли вверх.
– Решительно невозможно! – воскликнул он раздраженным голосом. – Что вы себе думаете? Приезжаете без звонка, без предупреждения… да вообще, позвольте узнать…
Он не успел закончить свою фразу, потому что дальняя дверь снова распахнулась, и в комнату вбежал крупный молодой детина в голубом полотняном комбинезоне.
– Иван Карлович! – выкрикнул он с порога. – Сигильдеев беснуется! Требует панамского консула и генерального секретаря ООН! Решетку на окне чуть не выломал!
– Что вы, голубчик, прямо как дитя неразумное! – строго проговорил бородач, повернувшись к вошедшему. – Первый раз, что ли? Вколите ему коктейль номер четыре, и смирительную рубашечку, конечно! Если не справитесь, вызовите санитара Бухтеева, он сейчас в котельной, помогает кочегарам!
Молодой врач испарился, как пиво на солнцепеке, а бородач повернулся ко мне и продолжил как ни в чем не бывало:
– Сами видите, пациенты у нас сложные, проблемные, так что нельзя вот так, без предупреждения… и вообще, позвольте узнать, кто вы такая? Кем приходитесь нашей пациентке?
– Племянницей, – ответила я немного неуверенно.
– Вот видите – родство неблизкое, так что ничего не могу для вас сделать… следующий раз предварительно звоните, тогда, возможно, мы что-нибудь попробуем сделать…
Он демонстративно взглянул на часы, давая мне понять, что я отнимаю его время, и начал теснить меня к выходу.
– Что же делать… – проговорила я расстроенно. – Выходит, я зря сюда приехала… такая дорога…
– Выходит, – отрезал бородач. – Ничего не могу поделать! Следующий раз звоните!
– Такая дорога… – продолжала я, отступая перед его напором. – Я на работе отпросилась, специально, чтобы сюда съездить, деньги привезти за два месяца…
Бородач вдруг остановился, как будто налетел на стенку, и заинтересованно переспросил:
– Деньги? Вы сказали – деньги?
– Ну да, деньги… – уныло пробормотала я, лихорадочно придумывая, как выкрутиться из сложившейся ситуации.
– Что же вы сразу не сказали… – Иван Карлович потер маленькие ручки и отступил на середину комнаты. – Деньги – это меняет дело…
– Но только я сначала хочу увидеть тетю! – выпалила я, почувствовав перемену в его настроении. – Я хочу убедиться, что у нее все в порядке, что она всем довольна…
– Само собой, само собой! – проговорил доктор и схватил телефонную трубку. – Марья Федоровна, зайдите, пожалуйста, в приемную… да, прямо сейчас!
Положив трубку на аппарат, он повернулся ко мне и указал на прежний стул:
– Присядьте пока! Сейчас мы все уладим!
Дверь снова открылась, и в комнату вошла дородная женщина средних лет с пухлыми щеками и неприязненно поджатыми губами всеобщей свекрови.
– Вызывали, Иван Карлович? – проговорила она глубоким контральто.
– Да, Марья Федоровна, душечка, вот приехала родственница к одной из наших пациенток, хотела бы получить свидание…
– Как? Без предварительного звонка? – Брови Марьи Федоровны удивленно поднялись. – Но ведь вы знаете…
– Знаю, Марья Федоровна, все знаю, но девушка привезла деньги, так что, уж будьте любезны, постарайтесь ей помочь…
– Прямо даже не знаю, как быть… – Женщина еще больше поджала губы. – Хотя, конечно, деньги…
Она взглянула на меня и осведомилась:
– Как фамилия вашей родственницы?
– Кондратенко, – ответила я с готовностью, – Лариса Алексеевна Кондратенко…
Лицо Марьи Федоровны удивительным образом переменилось третий раз за наше недолгое знакомство. Теперь на нем проступила некоторая растерянность и даже, как мне показалось, испуг. Она приблизилась к бородатому доктору, пригнулась к его уху (для этого ей пришлось довольно низко наклониться, поскольку Иван Карлович был гораздо ниже ее ростом) и что-то ему прошептала.
Теперь уже Иван Карлович изменился в лице.
Он захлопал глазами, вскинул маленькие ручки, как петух, собравшийся взлететь на забор, и удивленно воскликнул:
– Как? А что же Илья Ильич?
– Проглядел! – негромко отозвалась Марья Федоровна.
– А что же санитар Бухтеев?
– Ничего не смог сделать!
– Как неудачно! Как неудачно! – Он забарабанил пальцами по столу, повернулся ко мне и проговорил с фальшивой улыбкой: – Вам придется немного подождать! Мы должны подготовить вашу тетю к посещению. Вы понимаете, наши пациенты, они такие ранимые, тонко чувствующие натуры, никогда нельзя знать, как они отреагируют на то или иное событие…
– Понимаю, – ответила я неуверенно, хотя на самом деле ровным счетом ничего не понимала.
Оба доктора вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь и оставив меня в одиночестве.
Впрочем, это одиночество было недолгим.
Дверь снова открылась, и в комнату вошла пожилая тетка в заляпанном йодом и зеленкой когда-то белом халате, с ведром воды и шваброй.
Не обратив на меня внимания, она принялась старательно тереть шваброй пол, недовольно бормоча:
– Ходют и ходют, топчут и топчут, следят и следят, а мне за всеми вытирать…
Я слегка оживилась – с уборщицами мне всегда везет, они испытывают ко мне необъяснимое доверие и начинают рассказывать все секреты своего учреждения.
Планомерно двигаясь по комнате, тетка наконец добралась до меня и только тут с явным удивлением заметила мое существование.
– А ты тут кто? – спросила она сердито. – Что конкретно делаешь? Кто позволил?
– Иван Карлович, – начала я с ответа на последний вопрос. – Я приехала тетю свою навестить…
– Это какую такую тетю? – продолжала допрос настырная уборщица.
– Ларису Алексеевну Кондратенко, – ответила я заученно.
Уборщица попятилась, посмотрела на меня недоверчиво, переспросила:
– Ларису, говоришь?
На этот раз я просто кивнула.
– То-то они так переполошились, забегали, как тараканы перед побудкой! – Уборщица сделала значительное лицо и плотно сжала губы, приняв вид «знаю, да не скажу».
– А что, что такое? – забеспокоилась я. – Что случилось с моей тетенькой?
Уборщица молчала, но я решила не сдаваться. Схватившись за сердце, я изобразила крайнюю степень волнения и проговорила срывающимся голосом:
– Скажите, скажите мне, что с ней случилось! Я хочу знать! Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!
Уборщица, видимо, и сама очень хотела поделиться ценной информацией. Для вида еще немного выразительно помолчав и повозив по полу шваброй, она приблизилась ко мне и сообщила, трагически понизив голос:
– Сбегла твоя тетя!
На этот раз настала моя очередь удивляться.
– Как «сбегла»? – повторила я за теткой. – Что значит сбегла… тьфу, то есть сбежала?
– То и значит! – с торжествующим видом проговорила уборщица. – Еще три дня назад сбегла!
– Но Иван Карлович только сейчас об этом узнал…