Последнее сомнительно: если о политике и власть предержащих не говорили, то зачем писать об этом?
Расстались довольные друг другом. Александр Сергеевич писал графу Толстому: «Он был до крайности мил».
Ермолов со своей стороны уведомлял Д. В. Давыдова, своего двоюродного брата: «Был у меня Пушкин. Я первый раз видел его и, как можешь себе вообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я не нашёл в себе чувства, кроме невольного уважения. Вот это поэзия! Это не стихи нашего знакомого Грибоедова, от жевания которых скулы болят».
Ещё раз Пушкин виделся с Алексеем Петровичем в декабре 1831 года, когда он приезжал в Петербург, а в апреле 1833-го пытался получить его «Записки». «Собирая памятники отечественной истории, — писал Александр Сергеевич прославленному военачальнику, — напрасно ожидал я, чтобы вышло наконец описание Ваших закавказских подвигов. До сих пор поход Наполеона затемняет и заглушает всё, и только некоторые военные люди знают, что в то же самое время происходило на Востоке».
«Записки» Ермолова были опубликованы вскоре после его кончины. Они вышли в пяти (!) изданиях и в двух редакциях. То есть имели большой читательский успех.
Уволенный в отставку Ермолов прожил в вынужденном бездействии ещё 35 лет. Единственный раз ему предложили вновь поступить на службу — возглавить военный аудиториат, то есть военно-судебную часть армии. Алексей Петрович резко отклонил эту «честь»:
— Единым своим утешением считаю любовь войск и наказителем их быть не могу.
…Лейб-медик Вилье называл Алексея Петровича человеком больших возможностей (Homme aux grands moyens). В России Николая I полностью реализовать их оказалось нереально. И, к сожалению, не одному Ермолову.
16 сентября 1829 года в родовом имении Болтышка в возрасте 58 лет скончался генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский. Две трети своей жизни он прослужил в армии. Наполеон говорил о нём:
— Этот русский генерал сделан из материала, из которого делаются маршалы.
В своей стране Раевский не удостоился этого высокого звания — умер, подозреваемый властями в связи с героями 14 декабря. На кончину прославленного генерала широко откликнулась общественность России. В «Русском инвалиде», «Санкт-Петербургских ведомостях», «Московском телеграфе», «Московских ведомостях» и «Военном журнале» была напечатана «Некрология генерала от кавалерии Николая Николаевича Раевского». Автором «Некрологии» был опальный генерал М. Ф. Орлов, поэтому её опубликовали без подписи.
Откликнулся на это скорбное событие и А. С. Пушкин. В первом номере «Литературной газеты» он поместил заметку о «Некрологии генерала от кавалерии Н. Н. Раевского», в которой писал: «Сие сжатое обозрение, писанное, как нам кажется, человеком, сведущим в военном деле, отличается благородною теплотою слога и чувств. С удивлением заметили мы непонятное упущение со стороны неизвестного некролога: он не упомянул о двух отроках, приведённых отцом на поля сражений в кровавом 1812 году! Отечество того не забыло».
Поэт не только почтил память Раевского откликом в своей газете, но и подтолкнул правительство к тому, чтобы обеспечить семью усопшего материально. 18 января 1830 года он направил следующее письмо шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу: «Весьма не вовремя хочу прибегнуть к благосклонности Вашего превосходительства, но священный долг меня к тому обязывает. Я связан узами дружбы и признательности с семейством, которое ныне находится в большом несчастье. Вдова генерала Раевского пишет ко мне и просит предпринять шаги в её пользу перед теми, кто мог бы довести её голос до престола Его Величества. Уже то, что она с этим обратилась ко мне, свидетельствует, до какой степени у неё мало друзей, надежд и способов. Половина семьи в ссылке, другая — накануне полного разорения. Доходов едва хватает на уплату процентов громадного долга. Г-жа Раевская ходатайствует, чтобы полное жалованье её мужа было обращено ей в пенсию с переходом, в случае её смерти, к её дочерям. Этого будет достаточно, чтобы предохранить её от нищеты. Обращаясь к вам, генерал, надеюсь заинтересовать скорее воина, чем министра, и скорее человека с добрым сердцем, чем государственного мужа, судьбою вдовы героя 1812 года, великого человека, жизнь которого была столь блистательна, а смерть так печальна».
«Вождь несчастливый»
Царь Николай I много сделал для популяризации истории Отечественной войны. Знаковым событием на этом поприще стало открытие 25 декабря 1826 года в Петербурге Военной галереи Зимнего дворца. Оно было приурочено к ежегодному празднованию изгнания иноземных захватчиков из пределов России.
По стенам галереи размещалось 332 погрудных портрета русских генералов. М. И. Кутузов, М. Б. Барклай де Толли, цесаревич Константин Павлович и британский фельдмаршал А. Веллингтон были изображены в рост; Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III и австрийский император Франц I — на лошадях. Автором этих произведений искусства был английский художник Джордж Доу, использовавший в своей работе труд русских художников В. А. Голике и А. В. Полякова.
Пушкин посвятил Военной галерее следующие проникновенные строки:
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата,
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом,
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Её разрисовал художник быстроокий.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жён,
Ни плясок, ни охот, а всё плащи да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года (3, 330).
Приведённые строки — начало стихотворения «Полководец». Пушкин написал его 7 апреля 1835 года, а опубликовал в третьем томе «Современника» (им этот том открывался). По признанию поэта, он нередко бывал в великолепном зале галереи, внимательно вглядываясь в лица знаменитых военачальников:
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет, другие, коих лики
Ещё так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой.
Но в сей толпе суровой
Один меня влечёт всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжёлой.
Чей же это портрет и почему он вызывал у Пушкина особые чувства и мысли?
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла.
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Любители истории легко догадаются, что речь идёт о портрете генерал-фельдмаршала М. Б. Барклая де Толли (1757–1818). Михаил Богданович происходил из шотландского рода, известного с XI столетия и в XVII веке переселившегося в Лифляндию. Службу начал в восемнадцать лет и участвовал во всех войнах, которые вела Россия с последнего десятилетия XVIII столетия.
Не имея связей в высших кругах, по службе Михаил Богданович продвигался медленно: только в 1799 году получил первый генеральский чин. Тем не менее фельдмаршал Н. В. Репнин говорил о нём:
Барклай де Толли
— Меня уже не будет на свете, но пусть вспомянут мои слова: этот генерал много обещает и далеко пойдёт.
Под Прейсиш-Эйлау (1807), командуя арьергардом русской армии, Барклай де Толли задержал главные силы французов во главе с Наполеоном, о чём доносил: «Во всяком другом случае я бы заблаговременно ретировался, дабы при таком неравенстве в силах не терять весь деташемент (отряд) мой без пользы, но через офицеров, которых посылал я в главную квартиру, осведомился я, что большая часть армии ещё не была собрана при Ландсберге, находилась в походе, и никакой позиции взято не было. В рассуждении сего я почёл долгом лучше со всем отрядом моим пожертвовать собою столь сильному неприятелю, нежели, ретируясь, привлечь неприятеля за собой и через то подвергнуть всю армию опасности».
На следующий день Барклай де Толли был тяжело ранен и пятнадцать месяцев находился на излечении в Мемеле. Там его посетил царь. Состоялась продолжительная беседа, которая определила последующую карьеру Михаила Богдановича.
В Русско-шведскую войну 1808–1809 годов Барклай де Толли командовал уже корпусом, который по льду перешёл пролив Кваркен. Это была блестящая операция, способствовавшая успешному развитию дальнейшего хода военных действий, по окончании которых Михаил Богданович был назначен генерал-губернатором Финляндии.
В январе 1810 года новое назначение — военный министр. Барклай де Толли провёл ряд реформ и осуществил ряд мероприятий по подготовке к войне. Было разработано первое в России положение о полевом управлении войсками — «Учреждение для управления Большой действующей армией» и введён новый Устав о пехотной службе.
Отечественную войну Михаил Богданович встретил командующим 1-й Западной армией. Как военный министр, он имел право давать указания командующему 2-й Западной армией П. И. Багратиону. Обе армии отступали. Это возмущало экспансивного грузина, и он с раздражением писал начальнику штаба 1-й армии А. П. Ермолову: «Я не понимаю ваших мудрых манёвров. Мой манёвр — искать и бить. За что вы срамите Россию и армию? Наступайте, ради бога! Ей-богу, неприятель места не найдёт, куда ретироваться. Они боятся нас… Нет, мой милый, я служу моему природному государю, а не Бонапарте. Мы проданы, я вижу, нас ведут на гибель. Наступайте! Ей-богу, оживим войска и шапками их[139]