благословил принимать крупное пожертвование на обитель от одного известногополитика из области: не всякие деньги монастырю на пользу.
В чём тут загадка, и закакие-такие достоинства отец Захария и настоятель монастыря игумен Савватий привечаютВениамина Петровича?
Отец Валериан тряхнул головой инапомнил себе слова преподобного Амвросия Оптинского: «Знай себя и будет стебя». Ну вот, только осуждения ему, иноку, и не хватало! Да ещё так мгновенноон впадает каждый раз в осуждение при виде этого бизнесмена! Стал усиленномолиться, чтобы прогнать дурные помыслы, и ещё быстрее заработал лопатой.
Но искушения, связанные с ВениаминомПетровичем, на этом не закончились. Целый день этот самый Вениамин так ипопадался на пути у инока.
На трапезе бизнесмена почему-тоне было, зато, когда после обеда отец Валериан как келарь занимался подготовкойпродуктов для дежурных трапезников на следующие несколько дней, тот появился иуселся за стол.
Послушник Дионисий, домывавшийпосуду, быстро поставил перед гостем тарелку грибного супа, положил на второетушёную капусту, налил компот.
А Вениамин Петрович громкоспрашивает:
— Брат Дионисий, рыбы нет? Такчто-то рыбки хочется!
Отец Валериан даже перестал сосвоими крупами возиться, только что вслух не фыркнул: «Ишь, рыбки ему!» АДионисий вежливо отвечает:
— Нет, Вениамин Петрович, сегоднярыбу не готовили.
Только он так сказал, как дверь втрапезную распахивается, заходит трудник Петр и вносит на чистом листекопчёного судака:
— Вениамин Петрович, тут ребятаотцу Савватию рыбку приготовили, так он благословил вас угостить!
Бизнесмен снисходительно кивает испокойно ест судака. Отец Валериан от удивления дар речи потерял. А тотдоедает кусок рыбы и опять громко спрашивает:
— А пирожков нет? Сейчас пирожковбы!
Дионисий опять вежливо отвечает:
— Нет, Вениамин Петрович, непекли пирогов сегодня.
Отец Валериан уже на дверькосится. И что выдумаете? Тут снова дверь открывается, и заходит послушникПётр с тарелкой, полной пирожков:
— Мама приезжала, пирожкипривезла! Одному не справиться —налетайте, братия! Вениамин Петрович,угощайтесь, пожалуйста!
И Вениамин Петрович не спеша, судовольствием ест пирожки и компотом запивает.
Отец Валериан опешил. Думает просебя:
— Это что ещё заскатерь-самобранка в нашей обители?! Прямо по щучьему велению, по моему хотению...За какие-такие заслуги?!
В общем, сплошное искушение, а неВениамин Петрович! Поел, встал, помолился, снисходительно кивнул братии и пошёлсебе из трапезной.
Отец Валериан свои дела келарскиезакончил и в храм отправился в очередь Псалтирь читать. У него очередь как разперед всенощной была. Читает он, значит, Псалтирь за свечным ящиком, а саммыслями по древу растекается—всё ему бизнесмен представляется. Не выдержал иноктакого искушения, прямо за ящиком на колени опустился:
— Господи, вразуми, избавь отискушения и осуждения!
Слышит: дверь открывается, а ктов храм заходит — из-за свечного ящика не видно. Только слышно: поступьтяжёлая. Прошёл человек вглубь храма.
Выглянул отец Валериан из-заящика, а это опять Вениамин Петрович. Подошёл прямо к Казанской иконе БожиейМатерии на колени встал. Икона та непростая, она явилась людям на источнике ввосемнадцатом веке, в обители почитается как чудотворная.
Отцу Валериану теперь из-засвечного ящика и показываться неудобно, как будто он специально прятался. Незнает, что и делать. Смотрит за гостем, наблюдает: чего это он по пустому храмуразгуливает, не дожидаясь службы? С добрыми намерениями зашёл ли?
А бизнесмен самоуверенный стоитна коленях перед иконой и молчит. Молчит-молчит, а потом вдруг всхлипываетгромко, как ребёнок. А в пустом храме всё далеко разносится. И слышит инок, какВениамин Петрович молится со слезами и повторяет только:
— Матушка... Матушка... ПресвятаяБогородица... Ты мне как мама родная! Прости меня дерзкого грешника...Недостойного милости Твоей... Ты знаешь, как я люблю Тебя, Матушка! Знаешь, чтоне помню я своих родителей... Один, совсем один на земле... Только на Тебя, наТвою милость уповаю и на Сыночка Твоего, Господа нашего! Матушка, а я вотподсветку для храма сделал, старался очень... Хорошо ведь с подсветкой будет...И отец Савватий благословил, разрешил мне пожертвовать на обитель... Прими,Матушка, в дар! Прими от меня, недостойного!
Отец Валериан густо покраснел ина цыпочках вышел из храма. Встал на дорожке, как будто он только в церковьвойти собирается. Стоит, ждёт, когда можно вернуться будет, дальше Псалтирьчитать. Стоит и чувствует—а он никогда сентиментальным не был,— как дыханиеперехватило и слёзы близко. Искренняя молитва, от сердца идущая, она ведькасается и того, кто слышит её.
Смотрит инок: старец Захария кхраму тихонечко бредёт. Он всегда заранее на службу и в трапезную выходит,чтобы не опаздывать. Подошёл старец, только глянул на инока и как будто всёпонял о нём. Улыбнулся ласково. А потом говорит как бы сам с собой:
— Да... Вот уж служба скоро...Знаешь, отец Валериан, я иногда за собой замечаю... Часто я людей по внешнемувиду оцениваю... Иногда думаю про человека: какой он самоуверенный данадменный... И за что его только привечают в обители... А Господь и ПресвятаяБогородица зрят в самое сердце. Человек-то, может, к Пресвятой как ребёнок кродной матери приезжает... От души на монастырь жертвует... И Она егоутешает—ласкает, как младенца по голове гладит... Да... А я в осуждение впал...
— Отец Захария, простите,помолитесь обо мне!
И старец улыбнулся, благословилинока и положил ему на голову свою большую тёплую руку.
Из храма вышел Вениамин Петрович,как обычно сдержанный, суровый. Почтительно поклонился отцу Захарии, легонькокивнул отцу Валериану. И в этом лёгком кивке не было надменности. Просто небольшойдружеский поклон. И отец Валериан тоже дружелюбно поклонился в ответ.
А обитель потихоньку оживала:распахивались двери келий, слышались голоса братии — все собирались навсенощную.
Розпрягайте, хлопци, коней!
В монастыре количество трудниковменялось в зависимости от времени года. Летом трудников было больше: хорошо втёплую пору на свежем воздухе поработать, в реке после послушания искупаться.А зимой трудников обычно оставалось меньше.
И вот как-то, дело к лету шло, итрудники уже заполнили всю монастырскую гостиницу, отец Савватий благословилкеларю, отцу Валериану, трёх работников в помощь: перебрать картошкупрошлогоднюю, почистить овощной подвал.
Заходит отец Валериан в кельюмонастырской гостиницы, а там как раз три трудника сидят, чаи гоняют.
— Отец Валериан, посиди с нами!Мы вот тут про национальные особенности спорим!
— Это как?
— Да вот, какая нация самаяумная?
— Какая самая умная — это я незнаю, а вот самая хитрая —хохлы! Был у меня друг, парень отличный, но вотхи-и-трый!
Тут один трудник и говоритмрачно:
— Так-та-а-к! А я, между прочим,Беленко!
Второй угрюмо в разговорвступает:
— А я—Дмитриенко!
Поднимается третий, ростом подпотолок:
— А я Самойленко! Вот ипознако-о-мились!
Попятился отец Валериан к выходу.
— Отец Валериан, чего приходил-то?
— Да так я, мимо шёл...
Через полчаса игумен Савватий,проходя мимо трапезной, заглянул в подвал: там, в одиночестве, отец Валерианперебирал картошку и грустно пел:
— Розпрягайте, хлопщ, коней, та йлягайте спочивать...
Жареная картошка на зиму
Отец Валериан, кроме своегопослушания келаря, занимался обычно и заготовкой на зиму: закатывал банки согурцами и помидорами, выращенными заботливо в монастырской теплице. Помидорыво рту таяли, огурчики хрустящие в пост шли на ура. Братия утешалась, и самомуотцу Валериану это послушание было по душе: читаешь себе молитву и с любовьюбаночки закатываешь — как будто немного лета с собой в зиму берёшь.
Вот и сегодня собирался инокзакатать несколько банок на зиму. Горела лампадка перед иконами, на кухне и втрапезной было пусто, чисто и уютно. Отец Валериан не спеша, с молитвой, чистиллук и чеснок, помытые огурцы ждали своего часа, когда зазвонил старый телефон,стоящий на холодильнике. Игумен Савватий пробасил:
— Отец Валериан, ты как раз втрапезной, такое дело, нужно картошку на зиму пожарить. День-то сегодняпостный. Ты прямо сейчас пожарь.
И трубку положил. Отец Валерианзадумался. Огурцы на зиму солил, помидоры на зиму закатывал. Картошку на зимуне жарил... И при чём тут постный день?
Призадумался инок крепко. Втрапезную забежал послушник Дионисий, протянул шланг, собрался воду качать вбольшой бак из колодца. Спросить или не спросить? У послушника спрашивать —годится ли иноку? Отец Валериан смирился и, смущаясь, спросил:
— Брат Дионисий, на зиму картошкунужно пожарить. Ты никогда не жарил? Как-то по-особенному нужно, наверное,жарить?
— Назиму? Да, я слышал, чтоприехал сегодня в гости Назим Иванович, наш старый благодетель, помнишь, помогнам с теплицей? А картошку... Отец Валериан, я не понял вопроса... Почемупо-особенному?
Отец Валериан облегчённовздохнул:
— Да так это я, брат Дионисий,просто вслух размышляю: картошку, дескать, надо Назиму Ивановичу пожарить...
И отец Валериан стал бодрочистить картошку.
Квасота!
Пришло время покоса, и всямонастырская братия целую неделю трудится в поле. Покос далеко от монастыря, иигумен Савватий каждый день привозит обед и целую флягу душистого, ароматного,холодного монастырского кваса. Эх, хорош квасок! Выпьешь кружку — кажется, силприбавилось.
Неделя покоса заканчивается.Устала братия. На последний день полевых работ просят батюшку привезти«обычный обед». И вот приезжает игумен Савватий и привозит... окрошку на квасеи целую флягу кваса!
Всё это тут же было радостносъедено, выпито и признано необыкновенно вкусным. Возвращаясь с покоса,братия ещё долго шутила: квасная (классная) погода, квасная трапеза, а отцаВассиана, самого большого почитателя монастырского напитка, звали не иначе, как