отец Квассиан. Вот такая квасота!
Отец Валериан,Петенька-здоровяк и умиление
«Скорей бы закончилась этанеприятная поездка!»— думал печальный отец Валериан, монастырский келарь. Вокне автобуса очертания деревушек, лесов и полей сливались от сильного летнеголивня, крупные капли били в стекло и по крыше междугороднего автобуса. Можнобыло уютно подремать в мягком кресле, но дремать не давали — компания оказаласьслишком беспокойная.
Отец Валериан отлучался изобители: ездил в областную стоматологическую поликлинику. Зуб вылечил, а наобратном пути угораздило его поторопиться и поехать не вечером на монастырскоймашине, а днём на паломническом автобусе. Встретился со знакомым экскурсоводом,который взял его на свободное место.
Экскурсовод епархиальнойпаломнической службы Николай Иванович, уже в годах, добрый и мягкий,рассказывал всегда интересно, выразительно, душеполезно. Только паломники вэтот раз попались очень беспокойные. Слушали плохо, часто перебивали. Были лиони верующими вообще — чем дальше ехал автобус, тем больше сомневался в этоминок. Из громких разговоров неожиданных попутчиков он понял, что паломническуюпоездку оплатил их босс, решив устроить культурную программу для работниковсвоей фирмы.
Николай Иванович говорил обистории обители — слушали невнимательно, стал рассказывать об отцах-исповедниках и о святынях обители — опять слушают без благоговения. И людивроде бы образованные, интеллигентные, а о духовном — неинтересно им. На заднихсидениях молодые мужчины часто посмеивались, потом пустили по рядам фляжки сконьяком. Шум и разговоры стали ещё громче и уже перекрывали голосэкскурсовода, который всё старался вдохновить своих слушателей духовнымрассказом.
Отец Валериан, наблюдая запаломниками, приезжающими в обитель, давно заметил, что некоторые имеют душуотзывчивую, легкодоступную действию благодати. Стоит начать говорить им одуховном — и сердце их отзывается, загорается, слёзы близко.
В других дух лишь тлеет, и многонужно усилий, чтобы высечь искру, зажечь духовный огонь, чтобы отозвалсячеловек на действие благодати Божией. Так когда-то старец Нектарий Оптинскийсказал, глядя на фотографию одного молодого человека: «Вижу присутствие духа»и благословил привезти его в Оптину.
Были и такие, в ком не находилосьни одной духовной искры. Они оставались безразлично-равнодушными даже там,где остальные плакали от умиления. Иногда же это равнодушие сменялосьраздражением, и они злобно высмеивали растроганных, тех, кто плакал, тех, ктобыл способен на умиление. Были ли они безнадёжны или просто Господь не коснулсяпока их сердца —этого отец Валериан не знал.
Он знал только, что мужество иумиление не противоречат друг другу.
Николай Иванович уже немногоохрипший от мешавшего шума и возни начал рассказывать про святыню обители —икону Пресвятой Богородицы «Умиление». И тут его перебил насмешливый мужскойбас:
— Простите, можно спросить: чтотакое это умиление? Я вот сколько живу, а никогда не понимал, что же это заумиление такое бывает?!
Николай Иванович растерялся. Онпомолчал минуту, совершенно обескураженный вопросом: пускай неверующие, но русские же, не могут же они незнать такого простого слова «умиление»... И экскурсовод стал просторассказывать дальше, а шум на задних сидениях усилился, и насмешливый бас сталведущим, повествующим какую-то весёлую байку.
Отец Валериан обернулся иразглядел насмешника — мужчина лет тридцати пяти, здоровенный, лысый. Здоровякприкладывался к фляжке, которая в его ручищах казалась напёрстком.
В душе поднималось возмущение.Иноку захотелось встать и навести порядок в автобусе, призвать к тишине, еслиуж собрались эти горе-паломники в святую обитель, но тут Николай Ивановичдобрался до конца своего рассказа и сел на переднее сидение, утирая вспотевшийлоб. Он откидывал рукой седую прядь, и отец Валериан заметил, что рука экскурсоводанемного дрожала.
Инок попытался успокоиться,обрести утраченный душевный мир. Умиление... А знал ли он сам, что такоеумиление? Да. Он знал.
Хорошо помнил свою недавнююпоездку на Афон с игуменом Савватием. Они, пятеро русских иноков, тогда посетилив числе других обителей Иверский монастырь с его главной святыней — иконойИверской Божией Матери. Лик Пречистой хранил след удара копьём иконоборцев. Изпоражённого места хлынула кровь, и благочестивая вдова, в доме которой икона находилась,опустила святыню в море, чтобы спасти её.
Чудесная икона приплыла в столпеогненного света к берегу Афона, и инок Иверского монастыря святой ГавриилГрузин пошёл по воде и принял святыню. Сначала икону поставили в храме, но наследующий день она чудесным образом оказалась над вратами обители. Богородицаявила Свою волю иноку Гавриилу во сне,сказав, что не желает быть хранимой иноками, а хочет быть их Хранительницей.Поэтому святую икону назвали Портаитиссою, Вратарницей, и в акафисте ПресвятуюБогородицу славят: «Радуйся, Благая Вратарнице, двери райские вернымотверзающая!»
По преданию, перед концом светаикона уйдёт из обители так же таинственно, как и пришла. Но пока святыня вмонастыре, есть ещё время на покаяние.
Когда иноки приехали в Иверон, тозашли в пара- клис, небольшой храм слева от врат. В параклисе, немного встороне от иконы, стоял греческий монах и тихо рассказывал двум паломникам освятыне. Иноки подошли к иконе, все пятеро встали на колени и стали читатьакафист Божией Матери, каждый по икосу и кондаку по очереди.
Они стояли тогда на коленях передиконой, и такое умиление появилось в сердце, что стало трудно дышать, на глазасами навернулись слёзы. Первый инок начал читать, прочитал пару строк и не смогчитать дальше —заплакал. Продолжил молитву второй инок, и через несколько слову него тоже потекли слёзы. Потом заплакал третий, и через несколько минут они,все пятеро, крупные, высокие, бородатые русские монахи, как дети рыдали передиконой Пречистой.
Такие немощные, грешные — ипочувствовали Её Материнство. Каждый тогда осознал: ты Её сын, грешный, но сын.И Она тебя приняла, не отвергла — и это чудо Божие. Особое состояние, котороетрудно передать словами. Невозможно просто так стоять перед Ней: изнемогаешьот Света, от Божией милости и таешь от благодати.
Трек прекратил рассказыватьпаломникам про икону, на цыпочках, с благоговением, осторожно посматривая нарусских, вывел своих из паркалиса, чтобы не мешать.И они какое-то время просто стояли на коленях перед образом Пресвятой Богородицыи плакали, не в силах сдержать слёз от нахлынувшей благодати, обильноизливаемой святой иконой.
Потом утёрли слёзы, приложились сблагоговением к святому образу и, притихшие, в умилении вышли из храма. Молчасели в машину и в полной тишине поехали к себе в монастырь. Духовноепереживание было таким острым, таким сильным, что до конца пути они не сказалидруг другу ни слова.
Да, отец Валериан знал, что такоеумиление. Но как объяснить это здоровяку, который такого чувства никогда неиспытывал? Расскажи ему про слёзы пятерых взрослых мужиков — как онотреагирует? Засмеётся? Будет насмехаться? А стоит ли такому вообще что-торассказывать? Если его не прошибёшь ничем... Взять бы за грудки да тряхнуть какследует, ничего, что здоровяк... Он, отец Валериан, бывший мастер спорта повольной борьбе, вполне с этой задачей справится...
Что-то мысли такие пошли — совсемдля инока неподходящие... Злом на зло нельзя отвечать... Нужно помолиться заздоровяка. От души помолиться, чтобы открыл ему Господь, что такое благодать,что такое умиление. Отец Валериан сосредоточился, но молитва шла плохо, шум исмех на задних сидениях мешали, и он никак не мог справиться с чувствомраздражения. А какая там молитва от души, когда никак не можешь с раздражениемсправиться?! Он боролся с навязчивым помыслом и продолжал молиться, но делошло слишком туго.
Вот приедут в обитель, хорошо бывстретил весельчаков схиархимандрит отец Захария. А он, не смотри, что ростомневысокий, худенький и старенький—так обличить может—мало не покажется! Старец,конечно, давно гнев победил, но если видразгневанного примет, если начнёт выговор делать—только держись! Пот прошибает,и колени подгибаются, потому как наставляет он не от себя, а как властьимеющий.
Автобус затормозил в несколькихметрах от монастыря. Ноги затекли, и отец Валериан с трудом встал. При видеродной обители, как всегда, радость, хоть и уезжал всего на день. Белоснежныйкрасавец храм, родная келья, цветы и тишина монастыря, особенная тишина,благоговейная, намоленная. Мир душевных сил.
Зашли в монастырь, и, как мечталотец Валериан, навстречу сам схиархимандрит Захария!
Только вместо гневного обличениястарец руки широко развёл и восклицает ласково:
— Деточки мои! Деточки моиприехали!
Инок опешил. Если б знал старец,как они себя в автобусе вели, эти самые деточки! А старец не унимается, всехвстречает так радостно, с такой любовью, как будто на самом деле — это его детиродные приехали. Любимые, долгожданные! Где-то пропадали, на чужой стороне —ивот нашлись наконец! Приехали!
— Деточки мои родненькие!
И каждого обнимает. А ониопешили, а потом тоже начинают, как дети, радоваться. По одному к старцу подходят,вот уже очередь выстроилась, и каждый, как дитя малое, смотрит на старца снадеждой и любовью, как будто ребёнок маму потерял и вот—нашёл наконец.
Из трапезной вкусно пахнет, а онизабыли, что голодные, про фляжки свои с коньяком дорогим забыли и тянутся котцу Захарии. Отец Валериан стоит растерянный, наблюдает, ждёт: вот доздоровяка очередь дойдёт—уж его-то батюшка отчистит по полной программе.
Приняв благословение, паломникиза Николаем Ивановичем к храму один за другим потянулись. Дошла, наконец,очередь до здоровяка. Он стоит, большой, лысый, насупленный, носком ботинказемлю ковыряет. Л старец его ласковее всех обнимает, своей слабой ручкой доего высоченной лысины дотягивается, голову к себе притягивает и целует как сынародного:
— Петенька мой приехал!Наконец-то! Родной ты мой! Деточка моя!
И насмешливый здоровяк громко,