неожиданно для всех и самого себя, всхлипывает и бережно старца в своиздоровенные объятия заключает:
— Батюшка! А как вы моё имяузнали?!
— Да я же тебя заждался,Петенька, ты уж лет пять назад должен был приехать-то, а видишь, как припозднился!Хватил горя, обманули, предали—думал: жизнь закончилась?! Нет, сынок, она у насс тобой только ещё начинается!
И видит отец Валериан, чтоздоровый Петенька плачет как ребёнок, уткнувшись в плечо старца.
Отец келарь смущённо отвернулся иотправился в трапезную к дежурным трапезникам насчёт обеда гостям обителираспорядиться.
А на вечерней службе группапаломников вела себя тихо и благоговейно. Здоровяк тоже стоял тихий- тихий, ивид у него был совсем другой, не такой как в автобусе—серьёзный, печальный,растроганный. Николай Иванович молился рядом с отцом Валерианом, и послеотпуста, здоровяк подошёл к ним. Он стоял молча, нерешительно перетаптываясь сноги на ногу, и Николай Иванович спросил первый:
— Всё в порядке, Пётр Викторович?
— Николай Иванович, проститеменя, пожалуйста. Я хотел извиниться за свой вопрос.
— Хорошо. Теперь вы знаете, чтотакое умиление?
— Знаю.
Раздражительный Виталька
В монастыре только чтозакончилась трапеза. На кухне было светло и уютно, горела лампадка перед иконами,солнечный луч играл на свежевымытой посуде. Вкусно пахло: на плите стоялинакрытые полотенцем пироги с капустой и в большой жёлтой кастрюле наваристыйгрибной суп для иноков, которые ещё не вернулись с полевых работ. ПослушникДионисий сноровисто протирал насухо чашки, а келарь отец Валериан проверялприпасы, готовил продукты дежурным трапезникам на следующий день.
В пустой трапезной за длиннымстолом сидел Виталька, слушал валаамские песнопения. Отец Валериан заглянул втрапезную: не закончились ли салфетки на столах? Спросил у Витальки:
— Наелся, брат Виталий?
Виталька что-то буркнул сердитосебе под нос.
— Чего ты там бормочешь? Ненаелся, что ли? Уж не пельменей ли тебе опять захотелось? — встревожился отецВалериан.
Подошёл поближе: Виталькасосредоточенно рисовал. Карандаш он держал криво, по бумаге водил им соскрипом, однако рисунки получались вполне понятные.
Когда-то глухонемого Витальку,малыша лет пяти, подкинули в храм. Настоятель, отец Николай, приютил ребёнка,воспитал как сына. Выяснил, что ребёнок совсем и не глухонемой, а просто почтиглухой. Трудно научиться говорить, когда ничего не слышишь. Отец Николайприобрёл Витальке слуховой аппарат, учил говорить.
После смерти старого священника подросток жил при храме, ноновым настоятелям стал не нужен, и Витальку подобрал, привёз в монастырь игуменСавватий.
При монастыре паренёк вырос, сталвзрослым, но говорил по-прежнему совсем плохо, вёл себя простовато. Однакобратия прислушивалась к его смешному бормотанию, потому как опытным путёмудостоверилась: Виталька просто так ничего не говорит.
Одно время Виталька началрисовать автобусы. Вот рисует сплошные автобусы — и всё тут... А нужно сказать,что монастырь находился в глуши, был бедным, и паломники сюда приезжали редко.Автобусы тоже были редкостью, и братия недоумевала: отчего так старательновырисовывает Виталька огромные автобусы.
Прошло совсем немного времени, икому-то из паломников так понравилось в монастыре, что рассказал он друзьям,те —своим друзьям. А, может быть, просто время пришло, и созрела братия, моглапомощь духовную оказать паломникам. Может, Пресвятая Богородица такраспорядилась — в Её честь обитель освящена. В общем, отчего неведомо, но вмонастырь потянулись бесчисленные автобусы с паломниками.
А потом Виталька ни с того, ни ссего жениться захотел:
— Хочу я жениться! Так женитьсяхочу! Вот бы жену мне найти!
— Какую-такую жену, брат Виталий,ты ведь, хоть и не в постриге, а живёшь-то — в монастыре! Зачем тебе жена?!
Посмеивалась братия над смешнымВиталькой, посмеивалась, а потом, глядь — два инока в мир ушли и женились.
Игумен Савватий как-то делился состаршей братией: лет десять назад, рано утром, перед Литургией, подошёл к немуВиталька, весь серьёзный такой, как будто должен что-то очень важное поведать.Отец Савватий сначала отмахнуться хотел: некогда перед Литургией праздныебеседы вести. Но Виталька отмахнуться от него не позволил, обычно добродушный икроткий, повёл себя как грозный начальник. Из его слов стало понятно, что былоблаженному какое-то духовное видение и ему необходимо об этом видениирассказать.
Отец Савватий отвёл парнишку всторонку, и из его непривычно разборчивой и серьёзной речи понял, чтоприоткрыто Витальке что-то из будущего: он рассказал о будущем настоятельствеотца Ксенофонта. О том, что будет сам отец Савватий духовником и строителемобители, и какие именно постройки он построит в монастыре.
Рассказал ещё кое-чтоутешительное, о чём пока игумен Савватий братии не поведал. А в конце своей наредкость вразумительной речи стал игумена благословлять. Отец Савватий,удивившись, отстраниться хотел, а потом смирился и принял благословение. Икогда он смиренно стоял в полупоклоне перед блаженным, почувствовал, каксверху вниз пошла теплота благодати, которая охватила всё тело.
А Виталька, благословив, сделалсяпрежним: смешным и дурашливым, как будто он выполнил важную миссию иосвободился от порученного. Стал снова что-то неразборчиво бормотать.
Спустя десять лет почти всё,рассказанное блаженным, сбылось.
Вот по этим всем причинам исмотрел отец Валериан с тревогой на рисунок Витальки. А на рисунке — тучагрозовая, молния стрелами на весь лист раскатывается. Задумался отец келарь:братия в поле, не гроза ли надвигается?
— Виталь, как думаешь, погодаясная долго простоит?
Из раздражённого бормотания вответ понять можно было только одно: Виталька сердится и к нему лучше неприставать.
— Какой ты раздражительный стал,брат Виталий... И ответить толком не можешь...
Настроение у инока понизилось. Атут с кухни — звон разбитой посуды. Заходит — Дионисий опять чашку разбил. Отецкеларь вспылил:
— Брат Дионисий, на тебя чашек ненапасёшься!
— Простите, отец Валериан!
— Что простите, что простите! Тыс посудой просто поаккуратней! Я тебе что, фабрика посудная, что ли?!
Отец Валериан, ещё не остыв,вышел из трапезной. Прямо у двери стоял высокий хмурый мужчина и строгосмотрел на выходившего:
— Дайте, пожалуйста, веник!
— Какой веник, зачем,простите?—растерялся отец Валериан.
— Ну, вот же на двери —объявление: «При входе обметайте ноги веником». Где веник-то у вас?!
— Для зимы это объявление, длязимы! Для снежной зимы! — рассердился инок.
— Так зимой и вешайте!
— Зимой и повесил! — отецВалериан стал срывать своё же объявление, но листок не поддавался. Пришлосьсрывать по частям, ловить разлетевшиеся от ветра клочки... До чего народнепонятливый пошёл! Просто занудный какой-то народ!
Паломник засмущался, тихонько вдверь проскользнул.
Только инок отправился в кельюпередохнуть минутку перед тем, как в храм идти, в очередь Псалтирь читать —навстречу послушник Тимофей:
— Отец Валериан, коровы опятьубежали! Помогите, а то отец благочинный... Ну вы же знаете...
Нужно вам сказать, что коровы вмонастыре были непростые, а с характером. Старенький схимонах, отец Феодор,называл их нравными. А иногда ворчал:
— Я в детстве коров пас, но такихкоров, как у нас в монастыре, никогда не видел. Все коровы как коровы, а у насони какие-то спортивные... Всё бы им убежать куда-то от пастухов. Толькоотвернёшься, а они —уже побежали... Так и бегают, так и бегают... Спортсменкикакие-то, а не коровы!
Тимофей улыбался в ответ иотвечал отцу Феодору:
— А зато они очень вкусное молокодают! И творог со сметаной у нас отменные! Отец Валериан вон сырники готовил,так гости говорили, что нигде такой вкуснятины не пробовали! Просто у наскоровы — весёлые!
И отец Феодор успокаивался итолько головой качал в ответ:
— Придумает же: весёлые коровы...
И вот эти весёлые коровы второйдень подряд убегали. Мучительницы какие-то, а не коровы! И сам Тимофей—засоня!Ходит вечно, носом клюёт! У такого и черепахи бы убежали! Отец Валерианздорово рассердился. Начал выговаривать с раздражением:
— Опять убежали?! Они у тебятолько вчера убегали! Издеваешься, что ли?! Ты чего там в поле делаешь?!Спишь, что ли?! Или землянику трескаешь с утра до вечера?!
— Отец Валериан...
— Что, отец Валериан, отецВалериан! Я что, сам не знаю, как меня зовут?! Тебе послушание дали, а ты ходишь как муха сонная! Бери мальчишек, Санькус Ромой, ищите! Я, что ли, вам искать пойду?! Отец Валериан туда, отец Валериансюда!
Тимофей заспешил в келью, гдежили мальчишки, проводившие в монастыре каникулы. А отец Валериан зашёл к себе,брякнул дверью, присел на табурет у стола. В келье горела лампадка, вуглу—любимые иконы. Вот это денёк! Сговорились они, что ли?! А началось всё сВитальки! Инок задумался.
Вспомнил, как учил старец, отецЗахария, видеть свои собственные грехи. Как? А просто очень: видишь брата,который гневается, покайся: Господи, это ведь я такой гневливый! Видишьэгоистичного — Господи, это ведь я такой эгоист! Видишь жадного — Господи,помилуй, это я сам такой жадный!
Старец учил самоукорению, и такиеего простые слова глубоко западали в душу, потому что шли они не от ума, а отличного опыта. Пользу можно и от блаженного получить, и от любого человека,если жить внимательно, если вести жизнь духовную. Да... В теории-то всёзнаешь, а вот до практики дело дойдёт... Правильно говаривал преподобныйАмвросий Оптинский: «Теория — придворная дама, а практика — медведь влесу»...
Отец Валериан посидел молча передиконами, потом быстро встал и вышел из кельи. Пошёл первым делом в трапезную.Дионисий всё ещё был там, чистил картошку.
— Брат Дионисий, прости меня!Ничего страшного, привезу я ещё в монастырь чашек! Куплю других— небьющихся,ты уронишь, а она и не разобьётся!
Дионисий заулыбался,