бабушкой они боялись. Дело оказалось вот в чём: сыночек всё свободное времяпроводил за компьютером, отказываясь от сна и еды. С трудом родителиотправляли его в школу, а он и оттуда ухитрялся сбегать к единственной своейрадости — компьютеру. На бабушку надежды не было никакой, она смотрела сериалыи жила большей частью приключениями героев этих сериалов.
Вот так в обители оказалсяМиша—худой и долговязый, с потухшими глазами и нездоровой бледностью. Он сужасом оглядывал далёкий от цивилизации монастырь, и в глазах его таиласьнедетская тоска: здесь не было любимого компьютера.
Игумен Савватий внимательновыслушал родителей, посмотрел на тоскующего Мишу и разрешил оставить мальчишкув обители на время командировки. Школа находилась в десяти километрах, и тудауже возили двух школьников, детей иерея, жившего рядом с монастырём.
Первые два дня Миша пребывал вшоковом состоянии. На вопросы отвечал коротко и угрюмо и, видимо, вынашивалмечту о побеге. Постепенно стал оживать. А потом подружился с послушникомПетром. Петя был в монастыре самым младшим, два года назад он окончил школу. Итеперь роль наставника юношества грела ему душу. Он великодушнопокровительствовал Мише, а иногда увлекался и сам резвился как мальчишканаравне с подопечным. А инок, отец Валериан, за послушание присматривал заобоими.
После уроков в поселковой школеМиша нёс послушание на конюшне и полюбил монастырскую лошадку Ягодку. Похоже,Ягодка стала первым домашним животным, которое оказалось рядом с Мишей.Ухаживал он за лошадью, к удивлению братии, с нежностью. И так они полюбилисьдруг другу, что скоро Миша и Пётр по очереди лихо объезжали монастырь верхом наЯгодке, правда, под бдительным присмотром отца Валериана.
Незаметно в обитель пришла зима.А зима здесь была самой настоящей —не такой, как зима в городе. Здесь, в глуши,на Митейной горе, не было неоновых реклам и блестящих витрин, не было городскойсуеты и растаявшего грязного снега под ногами.
Может, поэтому звёзды в синихзимних сумерках здесь светили необычно ярко, белые тропы поражали чистотой, атёмная зорька года освещалась только светомокон братских келий. Морозы и ветры, снега и метели стучали в двери иноков, итогда огонь в печах трещал спокойно и ласково, соперничая с непогодой.
После послушания Миша с Петромзавели обычай на санках с гор кататься. Петя, правда, смущался поначалу: такойвзрослый —и санки... А увидит кто из братии... Насмешек не оберёшься. Но никтоиз братии и не думал смеяться над ними, и постепенно Пётр увлёкся. Накатаютсяони, значит, на санках, и по звону колокольчика, все в снегу, румяные,весёлые, голодные — в трапезную.
А там хоть и пост Рождественский,но всё вкусно. Монастырская пища всегда вкусна, даже если это постные щи илипироги на воде. Готовит братия с молитвой — вот и вкусно. Румяные шанежки картофельныеили нежный пирог с капустой. Уха монастырская и рыба прямо из печки повоскресным дням—дух от них такой ароматный! А потом кисель клюквенный или брусничныйили чай с травами душистый, к нему сухарики с изюмом...
Старшая братия ела понемногу,схиархимандрит Захария пару ложек щей съест да кусочек пирога отщипнёт. Дажеотец Валериан, высоченный, широкоплечий, ел немного. Ну, они давно вмонастыре... А Петра и Мишу духовник благословил есть досыта. Они и старались!
На Рождество, по традиции, братиявертеп сделала. Прямо у храма посреди зимнего сугроба — ледяная пещера,освещённая фонариками, в ней деревянные ясли, в яслях настоящее сено,тряпичная лошадка с осликом и, самое главное, Пресвятая Богородица с младенцемХристом на полотне.
Особенно хорошо было смотреть наэту пещеру вечером, когда вокруг темно и огромные звёзды ярко переливались внебе. Тогда очаг в вертепе светил особенно ласково, фонарики притягиваливзгляд и разгоняли окружающую тьму.
Ещё ёлку отец Валериан из лесапривёз, пушистая такая ёлочка. Миша с Петром шары и сосульки принесли изкладовки, дождик блестящий. Шары яркие, звонкие — прямо хрустальные. Никогдабы раньше не поверил Миша, что можно ёлку с радостью украшать: это для малышейзанятие... А теперь украшал и слушал, как гудит и потрескивает печь в тёплой,уютной трапезной. С кухни доносились чудесные, вкусные запахи, за окнами,покрытыми ледяным узором, стояли белоснежные деревья в инее. Тихо кружилисьснежинки.
Вечером отец Савватий Мишу сПетей в келью позвал. Это были самые желанные минуты. В келье у батюшки пахнеттак чудесно — ладаном афонским, иконы кругом, книги. А уж как отец Савватийначнёт рассказывать про Афон, про горные тропы, про монастыри афонские...
Когда вышли из игуменской кельи,на монастырь уже спускалась синяя ночь. В небе переливались огромные звёзды.Горел огонёк в пещере Рождественского вертепа, и свет его Святых Обитателейосвещал дорожку к кельям.
Остановились на минуту у снежнойпещеры. Постояли. И Миша вдруг почувствовал необычную полноту жизни, такую,которую невозможно передать словами. Он и не смог. Когда Пётр спросил:
— Миш, ты чего примолк-то?
Он только и смог тихо сказать:
— Знаешь, Петя... А хорошовсё-таки жить на свете!
Испугался, что не поймёт друг,засмеётся, спугнёт настроение. Но Петя понял и серьёзно ответил:
— Да, брат Миша, хорошо... «Явижу, слышу, счастлив—всё во мне...» Это Бунин, брат...
Приближалось Рождество. Ждалиморозов, и после трапезы вся младшая братия возила на санях и на салазкахдрова из дровяника в кельи и в трапезную, чтобы на Рождество встретить праздники отдохнуть, не заботясь о дровах. Все в валенках, телогрейках, ушанках.Работали споро.
Возвращаясь с санками полнымидров, Пётр и Миша застыли, не доходя до кельи: навстречу им торопились Мишиныродители. Выглядели они озабоченными. Прошли мимо ребят, лишь головой кивнули,поздоровались, значит.
Миша недоумевал: родители на негоне обратили никакого внимания. А те подошли к дровянику, обошли всехтрудящихся иноков и поспешили обратно. Вернулись к застывшим на месте Мише иПетру и остановились рядом. Мама жалобно спросила:
— Отцы иноки, вы нашего Мишенькуне видели? Мишеньку, сыночка нашего?
А папа подтверждающее закивалголовой. Миша с Петей переглянулись в изумлении, а мама ещё жалобнеезапричитала:
— Да что же это такое?! Отцыдорогие! Не видели ли вы сыночка нашего, Мишу?
И тут наконец к Мише вернулся дарречи. Он смущённо пробасил:
— Мам, ты чего? Это я... Миша...
Пётр внимательно посмотрел надруга: фуфайка, валенки и ушанка до бровей. Но не одежда сделала егонеузнаваемым. Вместо бледного с потухшими глазами мальчишки, приехавшего вмонастырь несколько месяцев назад, рядом стоял румяный толстощёкий Миша сживыми и радостными глазами.
Вот такая рождественскаяистория
На Рождество приехали в обительгости. Гостиница переполнена, и одного из гостей, Володю, благословилипереночевать в келье отца Валериана, которого он и приехал навестить. ПоставилиВолоде раскладушку.
Перед сном отец Валерианпредупредил гостя:
— Я иногда храплю во сне, ты менятолкни, если что.
На том и порешили. Настала ночь.Отец Валериан сразу звучно захрапел. Володя не успел ещё заснуть и уже не смог.Он посвистел, отец Валериан храпеть перестал. «Сработало!!!» — обрадовалсяВолодя. Но минут через пятнадцать всё повторилось. И снова... и снова...
Утром Володя, не выспавшись,решил в шутку высказать своё недовольство:
— Кто-то всю ночь так храпел, чтоя не мог заснуть!
Сонный отец Валериан ему ответил:
— Я-то вообще глаз не сомкнул,кто-то всю ночь свистел!
Дрова для отца Феодора
Старый схимонах, отец Феодор, был невысоким, худым, но оченьделовым. Несмотря на возраст, он в монастыре частенько задавал жару братии:
— Нету у нас порядку в монастыре! Разве так снег убирают!
Выхватывал лопату из рук какого-нибудь инока, и начиналпо-своему убирать, качественно! Отца Феодора все знали, но и любили: он ведьне со зла. Однажды молодой иеромонах Симеон решил тайно оказать помощь старичку.
У отца Феодора почти опустела поленница, а за дровамиприходилось ходить далеко. Зная щепетильность схимника во всём, отец Симеонночью на санках тайком привез самые лёгкие дрова, одно полешко к одному.Наполнив доверху поленницу, с чувством радости от проделанной работы отправилсяв свою келью.
Утром всех оглушил крик отца Феодора. Выглянув из келий,братия увидела следующую картину: вся поленница валялась на улице, из коридоравылетали оставшиеся красиво подобранные дрова.
— Это кто ж такие дрова принёс! Всё загородил! А старик —убирай! Что за умник! Это же не берёза, а сплошь осина! Не дрова, а непонятночто! Нету порядку в монастыре! — пригвоздил отец Феодор.
Если вы подумали, что отец Симеон обиделся, то слушайтепродолжение истории. На следующее утро братия была разбужена громким крикомстарого схимника:
— Ну вот, берёзовые — это то, чтонужно! Наконец-то сообразили! Додумались наконец своей пустой головой! Нет бысразу всё правильно сделать! Учишь эту молодёжь порядку, учишь, а всё без толку!Нету у нас порядку в монастыре!
Братия качала головами, и толькоигумен Савватий и схиархимандрит отец Захария улыбались про себя. Они-то хорошопомнили монашеское правило: «Кто нас корит, тот нам дарит. А кто хвалит, тот унас крадёт».
А ещё они знали, что отец Феодор,накричавшись, закроет дверь в келью, а там сразу успокоится, как будто и непринимал на себя вид разгневанного. Успокоится, тихо встанет на свои старыебольные колени и будет долго молиться за своего благодетеля и всю монастырскуюбратию.
И кому это такую красотуприготовили?
Как-то под Рождество отец Феодорсильно занемог. Почти девяносто лет, вся жизнь в трудах! Братия расстроилась,но монахи память смертную всегда хранить стараются и для отца Феодора заказалигроб и крест.
Иеромонах отец Симеон взял СвятыеДары и отправился причащать тяжелобольного. Отец Феодор лежал на постели бездвижения, глаза закатились — все свидетельствовало о приближении таинствасмерти. Отец Симеон пособоровал и причастил умирающего капелькой Крови Христовой.