На следующий день во времяРождественского праздничного обеда дверь в трапезную с грохотом распахнулась.На пороге стоял живёхонький отец Феодор! Ни следа не осталось от вчерашнейсмертельной немощи!
По дороге в трапезную он вдобавокзаметил новенький гроб, который сох на зимнем солнышке. Гроб был к тому жекрасивой работы. Монастырский рабочий Петя—золотые руки—придумал его резьбойукрасить: для отца Феодора всё-таки!
Отец Феодор, которому оченьпонравилась резьба, при входе в трапезную громко спросил у братии: «А кому этотакую красоту приготовили?»
Как отец Феодор к трапезеготовился
Отец Феодор перенёс два инфаркта,но был ещё довольно бодрым для своего девяностолетнего возраста. Вот толькотвёрдое он жевать уже не мог. И чтобы не портить хлеб, отделяя мякиш от корок,он всегда приходил в трапезную заранее.
Вот и сегодня — ещё и Дионисий сколокольчиком не пробежал по монастырю, а отец Феодор уже сидел чинно на своёмместе — к трапезе готовился. Шла Рождественская неделя, братия радовалась, и уотца Феодора тоже настроение было приподнятым. Он крошил хлебные корки в свойсуп и счастливо улыбался, поглядывая на нарядную ёлочку в углу трапезной.
Отец Валериан, случайно заглянувв трапезную, увидел отца Феодора и весело спросил:
— Что, отец, корки мочишь?
И отец Феодор радостно покивалголовой.
Оптинские истории
Участники вечной Пасхи
Верю, что Господь, призвавший их в первый день СвятогоХристова Воскресения через мученическую кончину, соделает их участникамивечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего.
Патриарх Алексий II, 18 апреля 1993 года
Когда ко мне обратились спросьбой написать о братии, убиенной в Оптиной пустыни сатанистом на Пасху 18апреля 1993 года, сначала я растерялась. До 18 апреля—дня памяти — оставаласьнеделя. И хоть тружусь я на послушании в Оптиной пустыни пять лет и знаю многихнасельников монастыря, но успеть за неделю расспросить оптинских отцов первогопризыва, обремененных многочисленными заботами духовников обители,представлялось нереальным.
Прошли два, три дня, а я так и неуспела побеседовать ни с кем из отцов, знавшим иноков, убитых на Пасху. Кто-топообещал рассказать, но позднее, после поста, так как очень занят. Кто-тоотказался, ссылаясь на то, что уже рассказывал всё, что знал, и рассказ этот вошёлв широко известную книгу «Пасха красная» Нины Павловой.
Каждый день перед началомпослушания стараюсь приложиться к мощам старцев Оптинских и поклонитьсяубиенной братии — иеромонаху Василию, инокам Трофиму и Ферапонту. И вотсегодня, войдя в часовню Воскресения Христова, месту упокоения убиенных,попросила:
— Отцы дорогие! Простите, чтодерзаю просить вас о помощи и ясно чувствую недостоинство своё, но так хочетсянапомнить о вас людям, почтить вашу память и ещё раз поклониться вам... Еслиможно, помогите, пожалуйста!
Оптинцы опытным путём знают, какскоропослушливы отец Василий, отец Трофим и отец Ферапонт, как хотят они,чтобы никто не ушёл из обители неутешенным. И дальнейшие события могут статьещё одной страницей летописи о молитвенной помощи убиенной братии всем, ктообращается к ним с молитвой.
В этот же день я записалавоспоминания о братии сразу трёх человек.
Иеромонах Роман, в то времяпросто Оптинский паломник, был студентом ростовского вуза. Когда он сталзадумываться об иноческом пути, в храме ему посоветовали найти в Оптиной отцаФерапонта, который до монастыря также ходил в Ростове в кафедральный собор.Отец Роман вспоминает:
«Я беседовал с иноком Ферапонтомдважды. Было видно, что он очень собранный. Углублённый внутрь себя. Он деятельнозанимался Иисусовой молитвой. А это сразу видно. Как видно? Асосредоточенность... Когда человек напряжённо удерживает молитву, когда онстарается быть в предстоянии перед Богом, это ощущается... Отсекаешь помыслы ихранишь молчание... Внутреннее и внешнее.
Знаю людей, которые держалиИисусову молитву, в Оптиной были и сейчас, конечно, есть многие братья,которые стараются держать эту молитву, но ни у кого из них тогда нечувствовалось такой внутренней сосредоточенности, как у отца Ферапонта.
Я стремился к внутреннемуделанию, искал таких людей, и он был такой. Насколько он продвинулся в молитве—одному Богу известно. Но то, что он находился в этом делании,—это да.
Великим постом я приехал в Оптинуи, побеседовав с отцом Ферапонтом, спросил у него совета про себя самого. Ноон не стал от себя ничего говорить, аотправил меня к старцу, отцу Илию. И старец благословил меня остаться вОптиной на год, сказал поступать в семинарию.
Я много, долго размышлял. А послегибели братии почувствовал такой духовный подъём! Знаешь, когда за Православиестрадают, это очень вдохновляет! Понимаешь? Они своей жизнью заплатили, а тывообще ничего не сделал...
Вот—рассказал. Поделился. Асейчас, извини, нужно идти служить панихиду»
А спустя несколько минутвоспоминаниями делится со мной иеросхимонах отец Серафим (в 1993 году—иеромонах Михаил):
«Отец Василий, отец Трофим, отецФерапонт — это люди, которые подвизались, искали Бога и созрели для вечнойжизни. Отец Василий был ярким человеком, ему Господь даровал мощный дарпроповеди, дар слова. А стихи духовные какие он писал! Молитвенник. На нёмбыла такая благодать... Он шёл впереди всех!
Отец Ферапонт молился. Он имолчал, потому что молился. Когда молишься, не до суетных разговоров... У негов дневнике последняя запись—слова Исаака Сирина: «Молчание есть таинствобудущего века». Царской силы был человек и физически и духовно. Он каждую ночьвставал и делал пятисотницу. Ночью, отрывая время у сна. Пятисотницу ночьюмало кто делает... На пол телогрейку, чтобы звук заглушить от земныхпоклонов...
Отец Трофим всегда всем помогал.Богатырь. На траулере работал — несколько коробок тяжеленных в одной руке нёс.Он постоянно находился в доброделании. Божий человек.
Все трое убиты подло — в спину.
Многие чувствовали, что произойдётчто-то страшное. Я после пасхальной заутрени во Введенском храме шёл в скит, чтобы готовиться к среднейлитургии. Шёл, как обычно, дорожкой к скиту в предрассветной темноте и вдругпочувствовал ужас. Он охватил меня так сильно! Никогда в жизни я не чувствовалтакого ужаса! Отец Мелхиседек делился потом, что испытывал страшное уныние.
А ещё раньше, у храма, на менявдруг вышли трое, в кожаных куртках. Они шли прямо на меня, и у них были такиевзгляды, полные злобы, что я сразу подумал: «Убийцы!» Хотя ещё ничего не знало предстоящем убийстве. Атам снимали фильм об Оптиной. И как раз мощный лучсвета. И эти трое стушевались, развернулись, ушли в темноту. Я сейчас думаю,что тоже мог погибнуть. Но я был не готов тогда, и Господь не попустил.
А они были готовы. На них печатьБожия была — Господь взял лучших из нас. Их привезли потом на машине, а онилежали, как живые, мягкие, на лицах— мир и покой. Иногда говорят: «Убили первыхпопавшихся...» Нет. Они были избранники Божии. Умереть за Христа—это честь,которую ещё нужно заслужить.
Всё, сейчас будет чин о панагии.Помоги Господи!»
После послушания в этот день мненужно было на почту. Приезжаю, а в почтовом отделении огромная очередь. Душно,жарко. А тут ещё передо мной стоит пожилая женщина очень словоохотливая иначинает со мной разговаривать. Я, уставшая, отвечаю неохотно, а потомвслушиваюсь в её слова и понимаю, что эта встреча неслучайна. И рассказываетона мне о чудесной помощи убиенной братии! Вот что рассказала мне ГалинаДмитриевна, жительница Козельска:
«Тяжело стоять, жарко... Нуничего... А ты, милая, в Оптиной, небось, трудишься? Как узнала? Ну вас, оптинских,видно: молодые сейчас нечасто юбки длинные и платки носят... Я раньше вмонастыре часто бывала...
Да... Сейчас вот редко езжу, а раньше часто... Почему редко?Думаешь, сколько мне лет? Не-ет. Не семьдесят. Мне восемьдесят лет! Так что ужетяжело... В ближний храм хожу. С мужем. У меня три года назад муж появился!Может, тебе это и забавным покажется: в такие годы замуж выходить... Но тысначала послушай...
Знаешь, в жизни у меня многоскорбей было. Росла с мачехой. Она меня не любила. Обижала очень. Потом замужвышла, а муж пить начал. Тоже сильно обижал. А потом дети выросли, разъехалисьдалеко, муж умер. И осталась я совсем одна. И была у меня такая скорбь—одиночество...
Вот как-то, три года назад,приехала в Оптину, смотрю: а там люди окружили отца Илия. Знаешь старца Илия?Я тихонько подошла. А он вдруг ко мне поворачивается: «Как поживаете,матушка?» А я смутилась и отвечаю: «Да вот старая уже, а пожить ещё хочется...»А он улыбается и спрашивает: «Двадцать лет хватит?» А мне как раз семьдесятсемь исполнилось. Я и выдала: «Тогда уж, батюшка, двадцать три, чтобы как раздо ста лет дожить!» Он улыбнулся. Я унывала, а от его улыбки сразу легче надуше стало!
Пошла в часовню к убиеннойбратии. Смотрю: там девушка записку за крест прячет. Я у неё спрашиваю: «Чтоэто вы делаете?» Она засмущалась, но всё же отвечает: «Вот прошу у отцовпомощи... Они помогают... Господь их слышит...» И вышла из часовни.
Подумала я, подумала и тожерешила написать записку. Вслух поделилась:
— Отцы наши дорогие, любимые! Вотпока нет никого в часовне, я вам расскажу... Так мне тяжело одной, такодиноко! Помогите, пожалуйста! Знаете, жизнь несладкая была. И пролетела такбыстро! Вот, может, ещё поживу, даже и лет двадцать... Только тяжело мне очень
одной... А ещё домик я хотела продать. Никак не продаётся...Давно уж... Помогите, если можно...
Это я сказала, а в записке толькои написала: «Очень одиноко мне. Раба Божия Галина».
И что ты думаешь?! Не прошло инедели, как продала я очень удачно домик! И на этой же неделе познакомилась ясо своим дедушкой! Где? А в храме! Дедушка у меня, знаешь, какой хороший!Георгий! В честь Георгия Победоносна! Очень верующий и добрый человек. Он уменя ветеран войны...
И так мы с ним хорошо зажили, чтотеперь и умирать не хочется... Вот три года живём... Мне — восемьдесят,