то бы я мог оттуда овощем выйти. Знаешь, это вообще-то страшное дело! Кладутнормального человека, а потом сделают пару уколов — и всё.
Был один, я с ним в шахматыиграл. Умнейший мужик! Не угодил он сильно какому-то начальству. Я про это и дознаваться не стал. Меньше знаешь — крепчеспишь. Полечили его немножко — вроде и есть человек, и нет человека—пузырипускает и под себя ходит. Стал как овощ, понимаешь?
А меня в церковь отпускали, сталя чего-то в церковь ходить. Постоишь там, и на душе полегче. Двор я им вбольнице убирал. Но чего-то тосковать начал. Родственников нет, никто обо мнене переживает, не заботится. Никому, думаю, ты, Ген, не нужен, ни одной живойдуше. И квартиры у тебя нет теперь. Там теперь чужая женщина с мужем живут.
Сидят на твоей родной кухне, вокошко на твою любимую сирень смотрят. Матушкин портрет выкинули, конечно, напомойку. И твои модели самолётов, которые ты в детстве мастерил, тоже. А ты ихберёг. Лётчиком когда-то мечтал стать. А какой ты лётчик?! Дворник ты, Гена, ипьяница!
И пёсика твоего Гриньку,наверное, усыпили. А пёсику меня умнейший был, я тебе скажу! Я, бывало, сам непоем, а Гринька у меня всегда сыт и доволен. А зачем им мой пёсик? Он, как я,беспородный!
И улицу твою родную какой-тодругой дворник обихаживает.
Начал я, стало-быть, тосковать.Вот, думаю, жил ты, Гена, как дурак, и умрёшь ты в дурдоме.
А тут ещё и приболел я,воспаление лёгких началось. Температура 40 градусов. И вот вкололи мне какое-толекарство новое, импортное. Я и потерял сознание. Потом рассказали, что была у меняостановка сердца. Смерть клиническая. И попал я в другой мир.
— А как там, Ген, в другом мире?
— Ну как? Это нельзя объяснить.Вот наш мир — трёхмерный. А там — нет. Про тот мир рассказывать — это какслепому объяснять, какого цвета небо. Или дерево.Только когда назад возвращаешься, всё, что здесь, не так важно. Одна мысль:осталось ли время на покаяние?
Стал я поправляться, и снится мнесон. Иду это я по дорожке, вокруг здания деревянные, ангелочек с трубой начасовенке, впереди храм. И чувствую, что так мне хорошо во сне-то, что понимаюя: здесь моё место. Вдруг упал. Встаю, отряхиваюсь и в храм захожу. Тут ипроснулся.
Стал на ноги вставать и в церковьотпросился. Прихожу, а там праздник. Иконы Божией Матери. Одигитрии. Теперь язнаю, что Одигитрия —Путеводительница.
Стою на службе. Вдруг подходит комне монахиня и говорит: «Что, сынок, плохо тебе? В Оптину поезжай! Туда твойпуть!» Оглянулся — нет её. Ну, думаю, вот, Гена, и галлюцинации начались.Недаром в дурдоме лежишь.
Но про Оптину запомнил. Хотя и незнал тогда, что это за Оптина такая.
Выписали меня из больницы. Врачмой, хороший мужик, тихонько мне говорит: «Домой не ходи. Если, конечно, нехочешь снова к нам попасть. Или куда подальше. На вечный покой, например». Я ипоехал в Оптину.
Приезжаю, иду и вижу—вокругздания деревянные, вот и часовенка, а на ней ангелочек с трубой. Впереди храм.Всё как во сне.
Ну, думаю, надо идтипоосторожней, сейчас упасть должен, как во сне. Пошёл медленней, а там лёд снегомприпорошен, я поскользнулся и —бац —упал! Лежу себе, а упал мягко, небольно идумаю: ну надо же! Встаю и иду к храму.
Вот так я в Оптиной и остался.Вот живу уже два года. Бог даст, хотел бы жить тут до конца жизни. Чтобы тут иумереть.
А недавно меня брат, с которым наодном послушании работаем, подозвал:
— Смотри,—говорит,—Ген, чудокакое! На такой роскошной машине муж с женой приехали, сами одеты с иголочки,богатые, видать! Час вокруг монастырских стен ходят, а войти не могут! Какбудто их невидимая сила не впускает! Смотри, смотри — шас уедут!
Я посмотрел — «моя» жена с мужемсо своим! Сели в машину — злющие! И отбыли восвояси. Ну, думаю, наверное,помолиться надо за них. Это благодаря им я в Оптиной-то оказался!
Рассказ Гены прерывает криктрудника Вити:
— Ген! Иди, подсоби! Помощь твоянужна!
Мне жалко Гену. Он сегодня многоработал, и видно, как сильно он устал.
— Ген, это не твоё послушание,передохни!
— Просят — дак как откажешь-то?Пойду уж я... Давай, с Богом, до завтра!
Как Таня собиралась выйтизамуж, да не вышла
В келье моей новой соседкойоказалась очень милая девушка. Назовём её Таней. Тане немного за тридцать, новыглядит она гораздо моложе. Густые каштановые волосы, добрые и выразительныекарие глаза, во всём облике Татьяны — мягкость, доброжелательность.
Таня старалась всем в кельепомочь, услужить. Кому-то воды для чая принесёт, кого-то разбудит на службу,кому-то поможет вещи упаковать, до автобуса проводит.
Мы с ней подружились быстро. Таняслушала мои рассказы о паломничествах, про Псково-Печерский монастырь, проКиево-Печерскую Лавру. Она была такойблагодарной слушательницей, что хотелось рассказывать ей всё новые и новыеистории.
Когда Таня узнала, что у меняосталось маловато денег, она предложила мне помощь, от которой я вежливоотказалась. Когда я провожала Таню, мы обе чуть не плакали, так сдружились,пообещали не теряться и писать друг другу, что сейчас и делаем. После её отъезда,я нашла у себя под подушкой подарок и довольно большую сумму денег. И записку,где старательным, почти детским почерком было выведено: «Милая сестрёнка! Есликто-то хочет сделать доброе дело, то не нужно ему мешать».
Таня рассказала мне свою историюо том, как собиралась замуж, да не вышла.
Она работала бухгалтером вуниверситете, начальником отдела. Любила в свободное время паломничать посвятым местам. Очень нравилось ей в храме, особенно на монастырской долгойслужбе. Забудешь обо всём. То ли на земле ты, то ли на небе? Так бы и осталасьнавсегда в монастыре... Последний год они ездили впятером с друзьями, потом друзьяпотихоньку отпадали от общей компании, пока, наконец, не осталась Таня вдвоёмс Сашей.
Отношения были у них чистодружеские, ездили они вдвоём на Ганину Яму, по святым местам Урала. Ипотихоньку поняла Таня, что очень ей Саша нравится. Вот и замуж за него бывыйти не отказалась.
Но Саша относился к ней как кдругу и замуж звать не хотел. В минуты откровенности Саша объяснил, чтонравятся ему фигуристые блондинки. А Таня и не блондинка, да и фигура у неёобычная, ростом невысокая, полноватая. В общем, не топ-модель. Но для общенияи дружбы Таня ему очень подходила. Кому расскажешь о всех своих проблемах?Тане! Кому поплачешься в жилетку? Тане! Она добрая: и выслушает, и поддержит.Так что, как друг, она Сашу вполне устраивала.
Только Тане стало тяжело такжить. Тебе человек нравится, а он в тебе только друга видит. Но оттолкнутьСашу она тоже не могла —как-то не по-православно- му это. Ведь друг говорит,что нуждается в тебе, помощи ищет, поддержки — как его бросишь? Так и продолжаласьэта дружба.
Саша всё бодрее и жизнерадостнеевыглядит, но Тане продолжает душу изливать, переживаниями и проблемамиделиться. А она всё Сашу утешает, советы даёт, опекает. Только что-то всёпечальнее становится. Вот и личико осунулось. И глазки грустные постоянно.
Долго ли, коротко ли этопродолжалось, только собрались они ехать на выходные в очередную паломническуюпоездку — в С-ий монастырь. Приезжают. И очень там Тане понравилось. И храм. Исосны вокруг монастыря. И сёстры. И батюшка—схиигумен С. Ещё не старый, но весьседой. А глаза как будто в душу смотрят. Как рентгеном просвечивают.
Посмотрел отец С. на Таню иговорит ей: «Хорошо было бы тебе в монастыре остаться. Если захочешь,оставайся».
— Я, батюшка, не знаю. Иногда озамужестве думаю. И не знаю, есть ли воля Божия на замужество моё. Мне затридцать уже. А жениха нет. Очень мне нравится молодой человек, который сомной приехал. Да он меня не любит. А по монастырям-то давно я езжу. И очень мненравится в монастыре жить. Если нет воли Божией на мою семейную жизнь, тоочень бы мне хотелось остаться в монастыре. Как узнать-то волю Божию насчётменя, батюшка?
Посмотрел отец С. на девушкувнимательно, улыбнулся и вдруг подзывает девчушку лет десяти, Марину, и приТане начинает с ней разговаривать:
— Понравился Марине Толя. Думаетона: может, замуж выйти за него. А я этого Толю к себе подзываю и спрашиваю унего: «Возьмёшь ты её в жёны?» А Толя молчит. Я второй раз спрашиваю: «Готов литы на ней жениться?» А Толя покраснел как рак, с ноги на ногу переминается,молчит. Я в третий раз спрашиваю: «Если жениться не хочешь на ней, я её вмонастыре оставлю. Берёшь её в жёны?» А он только молчит да головой мотает:нет, дескать, не возьму. Вот так-то...
— Поняла, Таня? А ты, Марина,беги, деточка, играй!
Девчушка, слушавшая в недоумении,начинает улыбаться. Видно, что через пять минут забудет, о чём речь шла. Абатюшка у неё ещё и спрашивает: «А ты хоть Толю-то знаешь?» Девчушка мотаетголовой — никакого Толю она не знает. И, весело улыбаясь, убегает.
А отец С. говорит Тане:
— Вот видишь, как оно бывает.Бывает, что в миру-то человека ничего хорошего не ждёт, потому что Господь емудругой путь уготовал.
И ещё, деточка, запомни, что тебескажу: будет тебя кавалер склонять на незаконную связь, так ты нипочём не соглашайся.Скажи, что если хочет близости — пусть женится, венчается. А на блуд несоглашайся. Запомнила? Ну, иди с Богом, служба скоро.
Пришла Таня к Саше ирассказывает, что отец С. ей в монастыре предложил остаться. Саша вознегодовал:
— Как в монастыре?! Зачем вмонастыре?! Что это он придумал! А я-то с кем останусь?! Кто будет меняподдерживать?! Ну-ка пойдём, я хочу сам с ним поговорить!
Взял её за руку и за собойпотащил. Подходят они к отцу С. А он вдруг и говорит Саше, показывая на Таню:
— Возьмёшь ты её в жёны?
А Саша, который до этогокипятился и поговорить хотел, вдруг замолкает. Молчит. Второй раз батюшкаспрашивает:
— Готов ли ты на ней жениться?
Таня стоит ни жива ни мертва, аСаша покраснел как рак, с ноги на ногу переминается, молчит. Батюшка в третийраз спрашивает:
— Если жениться не хочешь на ней,я её в монастыре оставлю. Берёшь её в жёны?