несколько дней сама подошла ко мне послеуроков в конце рабочего дня и сказала:
— Иван Егорович, я хотелапоблагодарить вас, за то, что вы прислали ко мне очень искусного печника. Печкатеперь не дымит.
И я, краснея и бледнея,пробормотал:
— Погода весенняя, чудесная. Нам,кажется, по дороге с вами?
Наша свадьба была скромной,поздравить нас пришли мои родители, мой любимый учитель Андрей Панкратович инесколько учителей из нашей школы. Галин папа не мог приехать, но прислалписьмо и благословил нас с любовью. В выборе спутницы жизни я не ошибся. Жилимы с Галей, что называется, душа в душу, очень любили друг друга.
Хоть и были ровесниками, но я всегдачувствовал себя старше, наверное, так и должно быть, потому что мужчина берётна себя все трудности и тяготы, встречающиеся на жизненном пути. Моя Галя былаоторвана от родителей, поэтому я старался окружить её заботой и дать ейвнимание, ласку, чтобы хоть немного сгладить вынужденное сиротство. А Галяпринадлежала к тем женщинам, рядом с которыми мужчинам хочется стать лучше,чище, сильнее, достойнее. Ради её улыбки, я готов был на любые подвиги. Да иулыбка-то эта казалась необыкновенной — как солнышко выглянет и всё обогреет,так и ласковая улыбка моей юной жёнушки.
Семейная жизнь
В 1936 году нам с Галейисполнилось по двадцать три года. Я окончил экстерном Оханский педагогическийтехникум. Впереди был институт, и моя мечта о высшем образовании становиласьвсё ближе к реальности.
На последней сессии в Оханскеполучил от Гали телеграмму: «Сын четвёртого июля. Пока здоровы. Галя». Этутелеграмму я храню уже много лет как драгоценную реликвию. Сдав последнийэкзамен, помчался на переезд через Каму, чтобы на любой машине доехать до Перми(пароходом было слишком долго), а там на поезд и в Свердловск, где ждали менясамые родные и близкие мне люди: мои жена и сын.
В Свердловск приехал утром, ночьюпочти не спал от волнения. Солнышко только вставало, начинался новый день.Свердловск вставал в лёгкой туманной дымке. Утренняя свежесть, пели птицы. Имне казалось, что начинается совсем новая жизнь, наша общая жизнь—теперь настрое. Очертания этой новой жизни пока неясны, они проглядывали как силуэты свердловскихзданий через туманную утреннюю дымку. Но было такое острое предвкушениесчастья, как никогда в жизни. Оно казалось таким острым, что сердце замирало.
Вместе с Сергеем, старшим братомГали, мы пошли к роддому. Балкон Галиной палаты находился высоко, было плоховидно, но я услышал милый звонкий голос моей жены, и воображение дорисовалоостальное: моя любимая здорова, и вот наш сын! Первый и сын!
Через несколько дней встречаю иосторожно беру в руки такой невесомый свёрток. И первый раз вижу своего сына:голубые глаза, волос почти нет. Каким-то будет наш милый маленький человечек?Шепчу Гале: «А почему он лысый?» «Они все почти такие, ничего скоро будет, каку тебя, густющая шевелюра!» — смеётся моя Галинка.
Дома, в Полозово, нам к осенидали квартиру, на втором этаже кирпичного дома. Это был дом бывшего купца-фальшивомонетчика.
С нами жил младший брат Миша. Потом он уехал учиться в Пермьна фармацевта, работал затем заведующим аптекой. А я взял к себе родителей имладшеньких Витю и Аню. Галя всегда знала, что я забочусь о семье, иподдерживала меня в этом. Насильно разлученная с родителями, она всегда ценилакрепость семейных уз. Мои родители очень любили её и помогали нам воспитыватьнашего сыночка, а потом и дочку. В 1938 году у нас родилась дочка, нашаНаденька, Надежда. Благодаря заботам родителей о внуках мы с Галей довольнолегко, почти одновременно, окончили педагогический институт. Теперь у насобоих было высшее образование.
Школа моя была преобразована изсемилетней в среднюю, вырос коллектив учителей. Новый 1939— 1940 учебный годвстретили на подъёме. Я чувствовал себя уже опытным директором, и работа ладилась.Закупили новое оборудование, пособия, мебель. Пополнили нашу школьнуюбиблиотеку. Галя работала руководителем районной методической секции учителейматематики. Мирное течение жизни внезапно прервала финская война.
Служба в армии
Так получилось, что до двадцатисеми лет я не был в армии, действовала отсрочка от призыва для специалистовсельской местности. Но началась финская война, и отсрочку сняли. Я был сильнымфизически, крепким и ловким, к трудностям тоже привык и службы не боялся. Мнетолько было очень жаль оставлять мою Галинку и детишек. На попечении Галитеперь оставались наши дети, стареющие родители и мой младший брат Витя.Подросшая Аня выучилась и уехала к моей любимойсестричке Лизе, которая работала старшим агрономом и считалась уважаемымчеловеком в хозяйстве.
Уже призваны и отправлены в армиюбыли мои учителя — молодые мужчины. Очередь оставалась за мной. Меня зачислилив воинскую часть № 418, скомандовали считать себя призванным в армию и невыезжать из района. Стал готовить школу к передаче другому директору. НачальникНКВД по-дружески сказал, что служить я буду «у столбиков», это означалопограничные войска. Но велика наша граница! Где?
И вот после рабочего дня в школеполучаю повестку из РВК: явиться 15 января 1940 года к девяти утра в военкоматдля отправки в воинскую часть. Зашёл на две-три минуты попрощаться к своемулюбимому учителю Андрею Панкратовичу и—домой. Неожиданности в повестке небыло, но слёз пролилось немало. Плакала мама, покашливал отец, а уж Галинка моявся уревелась, еле успокоил.
Сборы были недолги: в одиннагрудный карман военный билет, повестку, в другой, поближе к сердцу — фотографиижены, детишек, родителей, образок моего любимого святого Николая Чудотворца. Вдорожный мешок: полотенце, кусочек мыла и хлеб на два-три дня. К шести утраподъехала подвода, и я простился с моими милыми родными людьми. Запомнилсяобраз моей любимой плачущей Галинки, которая повисла у меня на шее и никак нехотела разжимать своих объятий. И потом долго бежала за подводой, глядя, какувозят от неё любимого мужа и отца её детей, может быть, навсегда.
Мне было очень жаль её, и я, какмужчина, старался утешить и успокоить жену, хотя расставание было тяжёлым идля меня. «А что делать?! Пришла пора тебе, Иван-крестьянский сын, Родинузащищать!» — сказал я себе, и на душестало гораздо легче. Надо — значит надо! Кто ещё защитит наших жён, детишек,родителей, как не мы сами?! На то мы и мужчины.
Среди призывников оказалось многодрузей и знакомых. Обработали нас в санпропускнике и —в эшелон. Изпризывников Пермской и Свердловской области был сформирован целый батальон.Подцепили паровоз с западной стороны вагонов, это означало, что едем мы назапад. Поезд тронулся через час от станции Верещагино. Помахали мы руками родимойсторонушке и... на нары. В вагоне тепло, посередине буржуйка. Везли насбыстро: везде давали «зелёную улицу».
На крупных станциях эшелоностанавливался, и нас кормили обедом. Так что обедом мы отметили Киров, Москву,Минск и, наконец, Белосток —Уланские казармы. Обед в столовой полка оказалсяизрядно питательным и вкусным: борщ, гречневая каша с мясом, чай, хлеб безнормы. На стене плакат: «Береги хлеб —богатство народа».
Санпропускник. Остригли насмашинкой, и мы стали все похожи друг на друга. Дали каждому вещмешок, бельё,брюки, гимнастёрку, шинель, полотенце, два подворотничка, мыльницу с мылом,щётку и зубной порошок. Ещё вручили матрасную наволочку, серое добротноеодеяло, две подушечные наволочки, а главное — будёновку и пару рукавиц сналичием указательного пальца. Мы даже радовались как мальчишки и примеряли насвои бритые головы будёновки.
Почему-то все боялись, что намвыдадут ботинки с обмотками. И были очень довольны, когда нам вручили кирзовыесапоги и пару фланелевых портянок! Оделись мы, и друг друга не узнали! Всеоказались одинаковыми, как братья-близнецы! Имели только каждый свою личнуюфотографию. Домашние вещи предложили упаковать, написать адрес для отсылкидомой.
Затем последовала тщательнаямедицинская комиссия, а потом собеседование с командованием полка. Со мнойразговаривали комиссар полка и батальонный комиссар Шумаков. Отбирали из наского в школу младших командиров, кого в танкисты, кого в артиллеристы, кого вроты станкистов-пулемётчиков, кого в пехоту (в стрелковые роты). Меня зачислилив стрелковую четвёртую роту, второго батальона.
Ночью повезли нас в Супросль, чтов двенадцати километрах от Белостока. Раньше в Супросле был огромный женскиймонастырь. При наступлении немцев на Польшу и при освобождении Западной Белоруссииот польских панов монастырь разрушили, и монахини искали приют кто где. Прямо вмонашеском корпусе оборудовали для нашей роты двухэтажные нары. В ротенасчитывалось двести человек, а обогревалось всё помещение одной печкой. Взаготовке дров помогала моя землячка — пермская пила «Дружба». Землячка былахороша, да вот сосны на корню оказались совсем сырые. Так что проблема с обогревомзначилась.
Спали впритирку друг к другу,укрываясь поверх одеял шинелями. В монашеском корпусе я чувствовал такуюнамоленность, такую благодать, что странно было и неуместно видеть здесьшинели и будёновки. Хотелось молиться в этом монастыре и умиляться сердцем, ноповседневная жизнь от молитвы отстояла как Северный полюс от Южного. Язаметил, что верующие люди в подобных местах чувствовали себя очень хорошо,благодатно, как сказала бы мама. А вот атеисты, наоборот. Они становились как-тоожесточённее сердцем и часто конфликтовали.
Так после первой же ночи соседи уокна, с вечера насмехавшиеся над монастырём и монахинями, к утру устроилискандал. Напустились с руганью на бывшего учителя Осинского района Чекменёваза то, что он храпел ночью и скрипел зубами. Стали требовать у старшины убратьего от них. Узнав в чём дело, я и мой сосед решили взять Чекменёва к себе иположить его между нами. Он был нам очень благодарен. А я долго не мог взять втолк, как можно скандалить из-за того, что человек невольно храпит. Перед сномя, как обычно, почитал про себя привычные молитвы, и спал совершенно спокойно,никакой храп мне не мешал.