деревню, а там могли остаться мирные жители. Голова колонны вошла в деревню,начался пожар, загорелось несколько домов... Слышны стали душераздирающиеженские крики... Товарищ прошептал: «Вот гады, с бабами воюют!»
Колонна вышла из деревни. Тристаметров, двести пятьдесят, двести... Руки дрожат, но не от страха, а отнапряжения. И наконец три красные ракеты! По колонне фашистов ударили враз нашитанки, пушки, застрочили «максимы», «Дегтярёвы», и все стрелки пустили в делобоевую подругу — винтовку. Вели прицельный огонь.
Бой был горячий. Колонна фашистовраздвоилась, одни пошли направо, другие налево, обходя нас с обеих сторон. Вступила в бой немецкаяартиллерия, после поддержки её самолётами «Рама» мы попали под ураганныйартиллерийский обстрел. Вышли у нас и патроны. Погиб на наших глазах командирполка. Наконец приказ: «Подобрать убитых и раненых, отойти назад, к машинам!»
Отход обеспечивали наши танки. Мыпод огнём очень быстро, в братской могиле, похоронили убитых, а раненыхпогрузили в машины. Отступать не хотели. Могу сказать от лица всех наших ребят,что готовы были бить врага голыми руками, такой гнев мы испытывали за ихвероломное нападение. Ведь мы их не трогали, зачем они пришли на нашу землю?!Но приказ есть приказ, мы понимали, что нужны боеприпасы: с голыми рукамипротив бронетранспортёров много не навоюешь.
Проехав километров двадцать назапад, снова заняли оборону. Раненых увезли в тыл. Получили боезапас иокопались. И снова колонна врагов. Всё повторилось. Трусов среди нас неоказалось: каждый пятый пал в этих схватках, многие были ранены. Глубокой ночьюс болью мы оставили нашу позицию. Лавина фашистской армии хотела пройти понашей земле победоносно и легко. Но лёгкости у них не получилось: мы стоялинасмерть.
Оказалось, что вокруг почти все—верующие. Правильно говорят: в окопах атеистов не было. В бой обычно шли скриками: «Ура!», в атаку поднимались по призыву: «За мной, товарищи!». Никто некричал «Коммунисты, вперёд!», как потом иногда писали, потому что это было быочень странным: а беспартийным—лежать, что ли?
Пришлось нашему подразделениювыполнять очень много задач: немецкие самолёты выбрасывали диверсантов.Начались взрывы, поджоги объектов. Лазутчиков нужно было обезвредить.Участвовали в военных действиях. Приходилось вести разведку, иногда боем.Действовали гранатами РГД-34, не была дурой пуля, помогал и штык-молодец.
Как-то, поздно ночью, прибежал кнам подросток лет четырнадцати и рассказал, что недалеко от железнодорожногополотна прячутся незнакомые мужчины с ящиками. Оказалось, это немецкие диверсанты,планировавшие взорвать мост. Мы их взяли. Парнишке подарили продукты, налилисгущённого молока во фляжку. Он был очень рад, что помог нам и предложилостаться с нами воевать. Мы, конечно, по-доброму посмеялись и от пополненияотказались.
Ну что ещё рассказать? Дальнейшиесобытия такие были напряжённые, что казалось, за сутки переживаешь месяц. Этопотому что за плечами стояла смерть. Так что, если всё рассказывать (а в памятиочень хорошо сохраняются такие экстремальные обстоятельства), то, пожалуй,мне бы пришлось не дневник написать, а роман целый. Но романов писать я неумею. Что сказать? Воевал честно. Летели дни, месяцы. Товарищи мои уже многиепогибли или были ранены, а я всё ещё оставался в строю. Наконец пуля настигла именя. Дело было так.
Ранение
Проходила операция по выполнению приказа: зайти в тыл кнемцам и уничтожить два гарнизона. В начале войны немцы ночью обычно всегдаспали, наступали только днём. Считали, видимо, что ночной отдых способствуетздоровому образу жизни. Ну а мы защищали родную землю, нам было не до здоровогообраза жизни. Ночью мы уничтожили один гарнизон. Операцию закончили в четыреутра, а в это время уже светает.
Пришлось дневать в лесу, прежде чем провести уничтожениевторого гарнизона. И эта операция прошла успешно. Только появились раненые.Перевязали их, двинулись обратно.
Вдруг с правого фланга подходитмужчина лет шестидесяти пяти и рассказывает, что в пустой деревне (жители еёпокинули при наступлении врага) фашистский отряд. Посовещались мы и решилиотправить раненых под надёжной охраной в санчасть, а остальным пойти на новоезадание по своей инициативе. Отряд фашистов был небольшой, и справились мы сним относительно легко. Нужно было возвращаться. Операция длилась большезапланированного времени, сухой паёк кончился сутки назад. Мы были очень голодны.Во взятом нами блиндаже рядом с деревней были остатки пищи фашистов. Но как мыне хотели есть, никто из нас не смог заставить себя воспользоваться объедкамиврага. А ничего другого не было.
Возвращались к части, брезжилрассвет. Как есть-то хотелось! Почувствовали запах кухни и уже представляли,как будем уплетать кашу за обе щеки. Но запах каши так и остался запахом.Навстречу вышел лейтенант Га- лясный с остатками своего подразделения: «Вам инам командование приказало выбить немцев из деревни Катково!» Остатки обеихнаших рот пошли в бой. Для большей части моих друзей этот бой был последним.
Мирных жителей в деревне не было,наши снайперы успешно сняли часовых, которые охраняли спящих врагов. Послепервых выстрелов сладкий сон немцев и их «здоровый образ жизни» потерпели крушение.Началась ожесточённая перестрелка. Мы брали один дом за другим, уничтожаяфашистов. На моих глазах гибли товарищи. Приказ был почти выполнен, но изпоследнего дома строчили немецкие автоматы.
Крайне необходимо было уничтожить врага в этом последнемдоме.
Я подполз к дому под огнём,страха не было, я полз и думал только о том, чтобы не ранили раньше времени,чтобы успеть поразить врага. Почему-то был уверен, что не погибну, я уже писал,что с детства чувствовал над собой покров. Может, это были молитвы родных иблизких, может, мой маленький ангелочек, братишка мой, Вова, молился обо мне.Но покров этот я чувствовал точно.
Правда, в этот раз былопредчувствие, что ранят. Я воевал практически без единой царапины, а вокруггибли и получали ранения товарищи. И вот перед этой операцией, как обычно,почитал про себя молитвы, приложился к образку моего любимого святого НиколаяЧудотворца. Образок этот у меня всегда был с собой в нагрудном кармане, рядом сфотографиями родных. И вот хотите верьте, хотите нет, почувствовал опасность,подумал, что ранят, наверное.
В общем, подполз под огнём к домупрямо-таки чудом, потому что огонь был шквальный, из всех окон— автоматныеочереди. Ребята лежали—голов не поднять. А я ползу себе и удивляюсь: какзаговорённый —пуля не берёт. Ну, думаю, ещё немножко, помоги Господи! Давай,Иван-крестьянский сын, защищай родную землю! Дополз до окна и бросил гранатувнутрь.
Ударило меня что-то сильно влевое плечо, как обожгло. Да с такой силой, что отбросило от дома. Я потерялсознание. А в доме часть автоматчиков погибли, но кто-то остался недобитым. Ивот меня попытался оттащить в безопасное место боец пятой роты. Но был убитнасмерть. Вечная ему память! Имя его не получилось у меня узнать.
Я потом думал, что такой должникэтому человеку! Теперь нужно мне было столько добра сделать, столько пользылюдям принести! Чтоб не зря, значит, он собой-то пожертвовал! Вот так и живутеперь: за себя и за того парня.
Пришёл в сознание, когда ко мнеподполз боец нашей четвёртой роты, Пепеляев Ефим Фёдорович. Он был учителем издеревни Сергино, Нытвенского района. Перетащил он меня в канаву, но сам былранен в правую лопатку. И наконец, друг мой, Белкин Алексей Иванович (живётсейчас в Соликамске), перетащил меня через дорогу, поднял и помог идти. Ребятак этому времени завершили операцию.
Я пришёл в себя, перевязали мнеплечо, кровопотеря была сильная. И пошёл я, поддерживаемый другом, покачиваясьот слабости, пешком два километра по тропинке к полевому госпиталю. Живой!
У палаточного госпиталя мы сБелкиным расстались. Он — обратно в часть, а мне в одной из палаток сделалинастоящую перевязку, сестричка всыпала три укола подряд. Врач наложил гипс налевую руку и плечо со словами: «Ну вот, самолёт готов, только крыло одно». Исразу после его слов раздались взрывы. Налетели на госпиталь три фашистскихбомбардировщика, и мы оказались под смертельным грузом.
Когда стемнело, оставшихся вживых после бомбёжки вывезли в палаточный госпиталь на окраине Ржева. Черезпару дней немцы бомбили и тут. В ту же ночь поездом доставили нас в городВолоколамск, спали на полу на простынях. А через сутки увезли в Казань. Каксамых дорогих гостей встретили нас в Татарии.
Ранение моё оказалось тяжёлым.Были повреждены кости и ключица. В пути из-за большой кровопотери несколько разотключался — терял сознание.
В госпитале
Госпиталь разместили в бывшейгостинице «Совет». На четвёртом этаже, в двухместном номере, то бишь палате,разместились мы втроём: старшина из Архангельска, мой однополчанин, командирвзвода Чекменёв, и я. Уколов мне наставили —неделю сидеть не мог. Написалписьмо домой.
От слабости еле передвигался.Даже сидеть было тяжело, сяду, а в глазах мушки, в пот бросит, и я опять напостель упаду. Всегда был сильным и крепким, и такая непривычная физическаяслабость меня очень тяготила. Кормили хорошо, но аппетита впервые в жизни ненаблюдалось. С трудом заставлял себя немного съесть. Видимо, много лекарствпринял, токсическое действие какое-то наверняка на организм происходило. Но,слава Богу, жив!
Через неделю — счастье! Приезжаетко мне в госпиталь моя Галинка. Я даже поверить не мог, когда сказали, чтожена ко мне приехала. Пока своими глазами не увидел, всё поверить не мог. Домаоставалась большая семья: старики, дети, младший брат Витя. А главное, всепути, дороги забиты людьми.
Но, когда она узнала, что мужблизко, сразу приняла решение ехать ко мне. Думала ещё, что из госпиталя,может, опять на фронт, под пули. Будет ли ещё возможность увидеться? Моиродители, хоть и любили меня сильно, стали её отговаривать: дорога опасная,военное время, да и денег нет. Случись беда с ней, а они уже старики, что сдетьми-то будет. Но Галинка моя решительно им ответила, что ничего с ней не