Я отчего-то не испугалась. Может,низкая температура воды ввела меня в такое чувство умиротворённости? Аребята, когда догнали меня и бросили мне верёвку, были очень испуганы. Иповторяли только одно: «Леночка, дорогая, только не лезь на байдарку, только непытайся залезть на байдарку! А то она перевернётся — вместе будем плавать поВильве!» Потом, на берегу, девчонки растёрли меня спиртом, напоили им же изфляжки. Ребята выпили тоже, и мы начали смеяться. Прямо за животики держались.Видимо, шок начал проходить. А тут ещё и спирт...
Помню, как Коля, держась за животот смеха, всё рассказывал в очередной раз:
— Я, думал, всё! Щас она отиспуга полезет на байдарку, и мы все перевернёмся! А у меня спасжилет кое-какнадет! А она, вы представляете, так спокойно и хладнокровно, руку достаёт изводы, машет нам приветственно и объявляет: «Нормально! Всё в порядке! Гребитек берегу!» Ой, я не могу! Ой, держите меня! И взгляд такой важный! Прям ДжейсБонд! Не, Штирлиц на задании!
В общем, героем дня стала Лена, ане её спасатели. Я «скромно» не возражала, хотя до сих пор не знаю, почему не запаниковала: от собственнойсмелости или от прохлады ледяной воды бурной весенней Вильвы. Я поднимала руку,изображая, как я помахала друзьям- спасателям, и все снова падали от смеха.
И каждый пытался надеть на меняещё что-нибудь тёплое и плеснуть мне ещё спирта в кружку В конце концов я сталапохожа на тюфяк. И меня транспортировали в палатку. Спала я как сурок и утромдаже не чихнула.
С этими же водниками зимой мыходили в лыжные походы. Особой крепости и силы у меня с детства не было. Исейчас я вспоминаю, как смело ходила наравне с другими и почти не отставала отдрузей. Даже, наоборот, брала на себя и лишнее. Так, как-то раз мы отправилисьна лыжах на Конжак. Я хорошо знала эту самую высокую точку северного Урала ещёпо сезону с геологами. Поход оказался очень трудным. Морозы ударили внезапнои достигали сорока градусов. Несколько человек обморозили, правда, легко, кончикипальцев, носов.
Когда мы поднялись в избушку навершине Конжака и ночевали в ней, то стены избушки были в инее, несмотря нажарко натопленную печку. Я в этом походе была медиком и оказывала медицинскуюпомощь тем, кто обморозился.
Первый день я шла хуже всех. Чащевсех падала. Самостоятельно встать не могла под тяжестью своего рюкзака.Падаешь лицом в снег и тебе нечем дышать, пока друзья тебя не поднимут. Илипадаешь на спину и тоже не можешь встать самостоятельно. Больше всехдоставалось Сергею, который шёл за мной и помогал подняться. Вечером он тихо сказалмне, что я шла хуже всех. Помню, как было мне стыдно, что я слабее остальных.Но утром, когда Сергей поднял мой рюкзак, чтобы
помочь мне его одеть, он начал громко возмущаться и ругатьсяс руководителем похода Игорем:
— А я-то думаю, почему она так плохоидёт?! А кто руководил упаковкой рюкзаков?! Игорь, ты сам её рюкзак поднимал?Он тяжелее твоего! Ну, Игорь, ты даёшь! Что, первый раз в походе, что ли?!
Выяснилось, что у меня в рюкзакепомимо личных вещей оказались спальник и консервы. Когда распределяли вещи испрашивали, кто понесёт, я в полной уверенности, что каждый берёт себе, чтопотяжелее, нагрузила свой рюкзак по полной программе. А Игорь, обычнопроверявший рюкзаки, видел, что девчонки не берут почти ничего, кроме личныхвещей. И сравнил только рюкзаки парней, чтобы были одинаковыми по тяжести.
Игорь отобрал у меня тяжеленныеконсервы, Сергей взял себе спальник. И дальше я уже не падала носом в снег такчасто, придавливаемая весом собственного рюкзака.
Ещё я подружилась соспелеологами. Мы облазали большинство пещер Урала: Геологов-2, Дивью,Кизеловскую, Медвежью, Дружбу и другие. У меня появился свой комбинезон,каска, фонарик, который прикреплялся к каске. Пещеры были грязные, и вылезалимы из них чумазые, но довольные собой. Наш руководитель Коля хорошо знал ходыв этих пещерах, в какой лаз или, по-нашему, шкуродёр, можно пролезть, а вкакой лучше не соваться. Как-то раз он предложил мне пролезть в один сложныйшкуродёр.
Помню, как долго я лезла по этойкаменной норе. Нужно было несколько раз повернуться, упираясь ботинками встенки лаза. На мгновение меня охватил ужас замкнутого пространства, чувство,что я не смогу выбраться из этого узкого каменного мешка. А вдруг он изменился с тех пор, как по нему лазалКоля? Вдруг теперь шкуродёр перестал быть проходимым? Обрушился какой-нибудькамень? И я не смогу вылезти назад, потому что и вперёд-то протискиваюсь струдом, упираясь ботинками. Но сзади Коля еле слышно кричит что-то типа:«Спокойно! Отдохни! Отдышись! Всё в порядке! Так, отдохнула? Вперёд! Лезьвперёд!» И я, спустя минут двадцать, которые показались мне часами,благополучно преодолеваю этот шкуродёр.
А потом спуски и подъёмы вабсолютно тёмных пещерах, которые освещались только светом наших фонариков. Мылазали на специальных приспособлениях, когда ногами в креплениях перебираешь,а руками подтягиваешься. Поднимались на пещерные скалы и опускались кподземным озёрам.
Один раз мы втроём: Коля, я и мояподруга Рая спустились по верёвке с пещерной скалы. Потом нужно было подниматьсяназад. Рая поднялась первой. Она была физически сильнее меня. А я на серединеподъёма застряла. Нужно было передвигать карабин руками и перебирать ногами вспециальных петлях. А у меня руку под карабином прижало к скале, и я никак немогла её вытащить, потому что веревка прижималась под моим весом к камню. Непомню, как я всё-таки подтянулась, но зато помню, как долго в этом беспомощномсостоянии болталась. И ни Рая сверху, ни Коля внизу не могли мне помочь. Когдая всё-таки вылезла, то ноги у меня дрожали, и я опустилась на землю. Рука былався в крови, потом болела.
В общем, приключения были. Сейчася размышляю, что тянуло нас на сплав по рекам, в пещеры? Риск? Приключения?Игра адреналина в крови? Думаю, главным было чувство единения, дружбы,товарищества. Эти чувства невозможно было испытать в учебной аудитории, где мои однокурсницыдемонстрировали свои супермодные наряды, где каждый был сам за себя. А мне в тупору очень хотелось преодолеть своё одиночество. И эти походы давали такуювозможность.
Однокурсницы не понимали нас сподругой. На нашем престижном факультете учились сливки общества, с богатымиродителями, дорогими авто. Лазать по грязным пещерам? Таскать на спине тяжёлыйрюкзак? Наши богатые девочки мазали дорогими французскими кремами свои нежныеличики. Демонстрировали друг другу дорогую косметику и духи. И с ужасом смотрели,как мы с Раей, искусанные таёжной мошкарой, с облупленными, сгоревшими подвесенним солнцем носами, приходили в аудитории после походов.
Много лет спустя, когда у меняпогиб муж, и денег на похороны не было, мне помогли те самые студенческиедрузья-туристы. Они приехали в полном составе. В том самом, как когда-тосплавлялись по рекам. И они были те же, что двадцать лет назад. Только девчонкине такие тоненькие, как раньше, а виски у мальчишек седые. И, не говоря лишнихслов, они собрали мне пачку денег. Я, поблагодарив, положила эту пачку всервант. После похорон, когда я переживала, что не смогу отдать долги, яоткрыла дверцу серванта и, пересчитав деньги, поняла, что их хватает напокрытие всех долгов и даже остаётся на первое трудное время.
***
Воспоминаний много. Но все ониразные... Детство и юность—ярко, в красках, в звуках... А потом, с годами —всё тише, всё глуше... Как хорошо сказал об этом поэт:
Голубое основанье,
Золотое остриё...
Вспоминаю зимний вечер, Детство раннее моё.
Заслонив свечу рукою,
Снова вижу, как во мне Жизнь рубиновою кровью Нежно светитна огне.
Голубое основанье,
Золотое остриё...
Сердцем помню только детство: Всё другое — не моё.
Звонок по сотовому телефону
Эта история случилась со мной наднях, когда я ездила из Оптиной пустыни в Козельск по послушанию. Послушаниевыполнила. Пришла пора возвращаться в монастырь. А день уже заканчивается,маршрутки перестают ходить. Вот и в Оптину последняя по расписанию пошла. Бегуя за ней, а сумка тяжёлая. Нет, точно не успею... И не успела. Можно и пешком,конечно, дойти, но вот поклажа моя... Да и устала под конец дня...
Подходит рейсовая маршрутка,которая по городу ездит. Пустая почти. Сажусь я в неё и спрашиваю: «А воттолько что оптинская маршрутка ушла. Мы её не догоним на какой-нибудь изгородских остановок?»
Водитель оборачивается ко мне неспеша. Смотрит на меня тяжёлым взглядом. Сам здоровый такой. Ручищи на рулеогромные лежат. «Вот это здоровяк», —думаю...
А он отворачивается и угрюмо такцедит сквозь зубы: «Не, не догоним». Достаёт из кармана сотовый телефон и начинает кому-то названивать. «Ну, —думаю, —конечно, если ты во время движения своей маршрутки ещё и по телефонубудешь лясы точить, то точно не догоним». А он так спокойно чего-то там болтает.Сижу я и злюсь на саму себя, что на маршрутку опоздала, на погоду дождливую,слякотную. На здоровяка невежливого. Хотя знаю, что злиться —смысла нет.«Никогда не бегите за уходящим автобусом: это был не ваш автобус...»
И осуждать ведь тоже нельзя. Сижуи пытаюсь придумать добрый помысел об этом здоровяке. Я когда-то даже рассказнаписала «Фабрика добрых помыслов». Там речь идёт о словах Паисия Свято горца.Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрыватьих любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия.
А для этого придумывать добрыепомыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что,возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их вжизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрыйпомысел о таких людях. Старец называет эту мысленную работу «фабрикой добрыхпомыслов».
Маршрутка наконец-то с местасдвинулась. Здоровяк наболтался. Еду я и пытаюсь добрый помысел о нёмпридумать. Чтоб не осудить его, а оправдать как-то. «Так,—думаю,—может, он мамезвонит часто. Даже с дороги. Беспокоится о матери... Или нет. Вот ему срочно