– Это вам, молодым, смерть стариков кажется закономерной, – немедленно рассердился сварливый Джон Хиченс, – а я вот не согласен. И кто только придумал смерть эту… Неужели человечество никогда не победит эту напасть?
– Тогда бы планета лопнула от перенаселения, – заметила полупьяная Вероника Смит.
Кевин достал из духовки противень с корнуэльскими пирожками, овальными, из хрустящего теста, начиненными почками и брюквой, и принялся выкладывать их на большое блюдо. Мэри Лу, уставшая от слез, притихла в объятиях Фанни, положив голову ей на плечо.
– Хорошо, что он умер в море, – прошептала она, – наверное, именно так дед и хотел бы…
– У него была длинная и славная жизнь, – вздохнула Фанни. – Ведь именно благодаря Сэму сейчас мы все здесь.
По залу пронеслись согласные возгласы, и в эту минуту в пекарню вошел Эрл Дауни.
Все как будто отпрянули в сторону, не желая даже случайно коснуться его. Это было необыкновенно: нью-ньюлинский отшельник никогда добровольно не посещал людные места.
Лишь Мэри Лу никак не отреагировала на его появление, отрешенно глядя на рисунок на скатерти. В полнейшей тишине Эрл подошел к ней ближе и сказал:
– Мне так жаль.
– Спасибо, – машинально ответила Мэри Лу и, не глядя, полностью погруженная в свои переживания, протянула руку и коснулась его ладони.
Все ахнули, Эрл отпрянул, Мэри Лу вскинула глаза и испуганно поднялась на ноги.
– Прости, – пролепетала она. – Я правда не хотела… У тебя лекарства с собой?
Эрл ответил не сразу, недвижимый и будто окаменевший.
– Эрл, – позвал его Кенни, – мне сбегать за препаратами?
– Мэри Лу, – глухо сказал Эрл, – дай мне, пожалуйста, руку еще раз.
Она подчинилась, скорее от потрясения, чем из покорности. Эрл сжал ее ладонь и так застыл, болезненно, криво улыбаясь.
Он дышал чуть прерывисто, но глубоко.
Капали минуты.
– Чудо, мать твою, – диагностировал доктор Картер и хрипло рассмеялся. – Черт, давно у нас не было чудес, друзья.
Тэсса могла бы им сказать, что у этого чуда было простое объяснение: у Эрла Дауни была аллергия на прикосновения людей, а Мэри Лу была не совсем человеком. Но она не стала этого делать.
Прав был доктор Картер, давно в Нью-Ньюлине не случалось ничего хорошего.
Последние мысли Сэма Вуттона были посвящены моллюскам.
И устричной ферме, которую он так и не построил.
И кладбищу утешения, на котором лежал человек, которого он так любил и которого он так ни разу и не навестил.
Но эту тайну – отрадная мысль – он унесет с собой в могилу.
Имя Долли Фишер, основательницы специального фонда развития Нью-Ньюлина, богатой красавицы, не омрачится сплетнями о романе с обычным рыбаком.
Но моллюски! Ради всего святого, как можно жалеть моллюсков. Фрэнк редкостный остолоп. Это же всего лишь…
И в это мгновение разум Сэма навсегда померк.
Глава 28
Дорогу домой Ричард Вуттон мог найти с закрытыми глазами.
Он был еще ребенком, когда отец привез их с матерью на пустынный берег. Там не было ничего, кроме заброшенного, наглухо заколоченного замка, в чьи разбитые окна можно было забраться, несмотря на все запреты родителей.
Первое лето они провели в палатке, пока отец строил дом. И это было унылое лето, полное отчаяния. Ричард скучал по Ньюлину, по школе, по друзьям, но наступила осень, и он с радостью уехал в школу-интернат для мальчиков.
Первое время каникулы для него казались невыносимым бременем. Ричард жалел маму, которая из-за самодурства отца вела теперь образ жизни Робинзона Крузо. Но с возрастом он примирился с гранитными скалами, пением птиц, бескрайними морскими просторами.
Летними одинокими днями море стало для него настоящим другом, и Ричард уже не помнил того дня, когда оно начало с ним разговаривать.
Море рассказывало интересные истории о старинных мореплавателях и пиратских сокровищах, приносило ему древние золотые монеты и вздыхало о своем одиночестве.
Ричард не рассказывал об этом родителям, он понимал, что происходящее – за гранью всего разумного. Но догадался, что это море однажды позвало его отца и тот откликнулся на полный тоски зов. Так Ричард простил родителей за испорченное детство, но все равно уехал из Нью-Ньюлина при первой же возможности – его манил шумный город.
Однако, даже став взрослым, он не забыл о том, каким страшным бывает одиночество. Он уговорил отца подать заявку на размещение в Нью-Ньюлине кладбища Вечного утешения, и он же позаботился о том, чтобы указать туда путь тем, кому в огромном мире не осталось места.
А позже присоединился к ордену, придумав специальный отдел, который согласно официальной миссии был призван снизить социальное напряжение в обществе, а согласно собственным представлениям Ричарда о мире – облегчить жизнь тем, кому пришлось непросто.
Казалось, что море, старый друг, без слов понимало его, чувствовало его желания даже на расстоянии, закрывая дорогу праздным туристам и приглашая к себе отчаявшихся одиночек.
В один прекрасный день Ричард отправил в Нью-Ньюлин и свою дочь, надеясь, что Мэри Лу тоже обретет там надежного друга, но она, как назло, избегала большой воды.
Теперь уже этот клочок суши не был так дик, сюда пришли люди – странные, уставшие, измученные – и обрели дом. Мэри Лу часто звонила, рассказывая причудливые местные новости, она обожала Нью-Ньюлин и деда, нисколько не скучая ни по Бристолю, ни по родителям.
И вот теперь Ричард возвращался в деревню на похороны своего странного, молчаливого, неласкового отца, и детские слезы щипали ему глаза.
Хорошее и плохое всегда идут об руку друг с другом, размышляла Тэсса, шагая по ночной деревне. Пекарня стремительно опустела, оставив за закрытыми дверями только две неподвижные фигуры, державшиеся за руки.
Она пыталась представить, каково сейчас Эрлу Дауни, человеку, который не знал прикосновений и жил в тишине своего дома на холме, вдалеке ото всех. И от этих мыслей Тэссу покрывали мурашки.
В пансионате горел свет в единственном окне – там не спал профессор Йен Гастингс.
Надо было спросить, что он выяснил про отдел Вуттона, но Тэссе не хотелось в этот вечер говорить о делах.
Ей хотелось домой.
Появившись в гостиной, Тэсса неудержимо расхохоталась, увидев, что там происходит.
Фрэнк сидел в центре на табурете – без футболки и с совершенно несчастным выражением лица. Услышав Тэссу, он крупно вздрогнул и панически оглянулся, а вот Холли, торопливо делавший наброски, и ухом не повел.
– Портрету быть! – провозгласила Тэсса, отсмеявшись.
– Он как Арес, бог войны, – увлеченно уведомил ее Холли. – Эта картина будет излучать желание бороться и побеждать. Я выставлю ее в Нью-Йорке и получу баснословные деньги.
– Ты же обещал продать ее мне, – напомнила Тэсса.
– Милочка, я нарисую тебе столько Фрэнков, что ты и сама не обрадуешься!
– Как там Мэри Лу? – смутившись, спросил Фрэнк и попытался встать, но Холли рявкнул:
– Сиди спокойно, а то я срежу твой гонорар. Непрофессиональные натурщики – сущая головная боль.
– Я, между прочим, в натурщики вообще не просился, – обиделся тот и замолчал.
Холли Лонгли мог одолеть кого угодно, когда ему чего-то хотелось, в этом не приходилось сомневаться.
Тэсса встала за спиной Холли, любуясь быстрыми движениями его карандаша.
Это не был портрет в прямом смысле этого слова, сходство нарисованного Фрэнка с оригиналом было весьма условным, но ощущались его сила, упрямство, надежность.
И недовольство сочилось с бумаги тоже.
Арес.
Бог войны.
Только нос переломан.
Во сне Тэсса видела маленького мальчика с ясными глазами, он смотрел на нее таким обожающим взглядом, каким смотрят только на старшего брата.
Она учила его кататься на велосипеде, и их смех улетал к высоким макушкам деревьев.
Потянувшись сквозь дрему, она ощутила под пальцами развитую мускулатуру Фрэнка и тихонько улыбнулась, зная, что ему тоже снится что-то хорошее. Фрэнк, чуткий, как и все, кто много лет провел в тюрьме, подался ей навстречу, шершавые губы с колючей бородой коснулись ее плеча, и мысли Тэссы приняли совсем иной лад.
Эта ночь была не для дикого секса, но для плавной нежности и долгих поцелуев, возможно, с оттенком светлой печали. Никогда прежде у Тэссы не было такого чувственного и проникновенного опыта, и ее тихий восторг, казалось, заряжал сам воздух, заставляя его вибрировать.
И в тот момент, когда они с Фрэнком уже почти приблизились к самому пику, раздался пронзительный вопль из-за стены.
– Господи боже, – воскликнула Тэсса, подпрыгнув на кровати, – что могло с ним случиться?
Она выпуталась из рук Фрэнка и быстро пересекла спальню, коридор и заглянула в открытую дверь.
Холли сидел, обложившись подушками, и у него было такое горестное, потерянное, напуганное лицо, словно он только что узнал, что смертельно болен.
– Пропало, – прошептал он, – все пропало! И больше ничего не будет!
И он рухнул на кровать как подкошенный.
– Это все вы виноваты, – донеслось невнятное, – все вы! Я спал, как ангелочек, а вы! Что мне теперь делать? Я погиб как художник! Ваша похоть весь дом пропитала и набросилась на меня, беззащитного.
– Ничего не понимаю, – пробормотала Тэсса растерянно.
– Да что тут непонятного, – раздался насмешливый голос Фрэнка, который так и не покинул спальни. – Этот чудик кончил во сне.
Холли застонал, как раненый носорог.
Тэсса закрыла рот, потом закрыла дверь в его комнату и вернулась в постель завершать свое преступное занятие.
Все утро они ходили вокруг Холли, предлагая ему кофе, клубнику и печенье.
В ответ доносились только проклятия и стенания.
– Зачем только я приехал в это гиблое место, – причитал страдалец, – почему я не полетел в Токио! Кто же знал, какая опасность поджидает меня в этой деревне!
В конце концов у Фрэнка иссякло всякое терпение, и он оставил Холли на попечение призрака Теренса Уайта, а сам пошел делать конюшню для пони на заднем дворе.