Кровь Сиднеев (я разумею потомков сэра Уильяма Сиднея и его жены) имела замечательно сильное влияние в двух различных комбинациях. От союза с Дудлеями произошел в первом поколении сэр Филип Сидней и его выдающиеся брат и сестра; во втором поколении мы найдем, по меньшей мере, одного выдающегося человека; в третьем – сэра Алджернона Сиднея, его замечательного брата и заслуживающую уважения сестру. От союза с Гаррингтонами произошел знаменитый писатель и Елизавета, мать обширного и весьма замечательного семейства, занимающего первое место в моей генеалогической таблице.
Кровь Монтегю, представителем которой является сэр Эдвард, умерший в Тауэре в 1644 году, имеет три различных источника. Его прадед (Ор.) был сэр Джон Финс, Верховный Судья Королевской Скамьи, его дед, Джон Ропер – Генерал Атторней при Генрихе VIII; его отец, человек еще гораздо более выдающийся, чем дед и прадед, – сэр Эдвард Монтегю, Верховный Судья Королевской Скамьи. Сын Верховного Судьи, сэр Эдвард Монтегю, женился на только что упомянутой мною Елизавете Гаррингтон и имел большое семейство, которое как само по себе, так и в происшедшем от него потомстве получило большую известность. Перечислим только почетные титулы, доставшиеся на долю его членов: в первом поколении они получили два пэрства – графство Манчестерское и баронство Монтегю; во втором – два других: графство Сандичское и баронство Капель; в третьем еще пять: графства Галифакс и Эссекс, баронство Гильфорд и новое баронство Капель (second creation), в четвертом прибавилось еще одно, герцогство Манчестер 1-й министр; в пятом – графство Гильфорд. Второй граф Гильдфорд, и-й министр Георга III (более известный под именем лорда Норта), приходится в шестом поколении.
Объем этой книги не позволяет привести здесь характеристики всех лиц, имена которых вошли в эту генеалогическою таблицу. Все, что я могу и должен сделать, – это привести ближайших родственников судей и показать, что все это – люди несомненно даровитые, что своим положением они обязаны не одним подкупам и что полученная ими известность не есть дело случая. Я сделаю это охотно, хотя, быть может, в настоящем случае моя гипотеза представится в невыгодном свете, потому что Фрэнсис Норт, лорд хранитель печати, 1-й барон Гильфорд, по своему значению равный или почти равный лорду канцлеру, в особенности представляет собою личность, подвергавшуюся сильным нападкам и осуждениям со стороны современных авторитетов. В опровержение моей теории могут сказать, что факт достижения Нортом почетного звания лорда хранителя печати показывает невозможность принимать это достижение высших должностей за критерии способностей, что при его избрании играли главную роль подкупы и что в наследство ему досталось только знатное имя, а не природные дарования; то же может быть сказано по отношению ко всем членам этого или другого семейства. Замечание это представляется настолько существенным, что на него нельзя ответить простыми опровержениями, и поэтому я должен заняться анализом характеров и войти в несколько большие подробности. Я уверен, что после этого многие читатели вернее оценят значение наследственности и убедятся, что часто природные дарования составляют неотъемлемую принадлежность известных семейств.
Фрэнсис Норт, лорд хранитель печати, имел пять братьев и одну сестру. Жизнь троих из братьев нам хорошо известна по превосходным биографиям, составленным четвертым братом, Роджером Нортом. В родословном дереве легко видеть место, занимаемое братьями Норт в семействе Монтегю. Они приходятся в третьем из тех поколений, о которых я только что говорил, именно в том поколении, в котором это семейство получило герцогство, два графства и два баронства. Предки их отца в пяти поколениях по восходящей линии были люди известные своею ученостью. Первый лорд Норт, живший при королеве Елизавете, был знаменитым законоведом. Сын его, бывший посланником, человек весьма способный, женился на дочери лорда канцлера Рича; сын этого сына, не доживший до пэрства, женился на дочери судьи, а его пра-пра-правнуками (промежуточные представители этой линии, люди более или менее замечательные, но мне мало известно об их браках) были вышеупомянутые братья Норт.
Отец этих братьев был четвертый барон Норт. Он был литератором и в числе других сочинений оставил жизнеописание родоначальника своей фамилии, о котором говорит, что это был человек замечательно добродетельный, бережливый и воздержанный. Сочинения его не отличаются таким блестящим слогом, как сочинения его отца, человека, судя по описанию, весьма пылкого и остроумного, поэта и прозаика вместе. Поэмы его удостоились похвалы Вальполя. Мать этих братьев, Анна Монтегю, описана своим сыном как образец добродетели и мудрости. По моему мнению, те непохвальные качества, которыми отличались трое из братьев Норт, т. е. бесчестность лорда хранителя печати, мелочная бережливость и склонность к торгашеству, проявлявшиеся в различных формах в лорде хранителе, известном финансисте и начальнике коллегии Св. Троицы, – перешли к ним от четвертого барона Норт. Я не могу не обратить внимания на эти качества, так как они представляют собой выдающиеся черты характеров братьев Норт и играют важную роль в их жизнеописаниях.
Говоря о лорде хранителе печати, я хочу сперва заняться темными сторонами его характера, так как следующий после разбора этих сторон труд будет приятнее и интереснее. В качестве общественного деятеля лорд хранитель подвергался беспощадным осуждениям. Лорд Кэмпбелл называет его самым ненавистным из людей, когда-либо державших в своих руках Большую Печать, и говорит, что он в течение всей своей жизни старался добиться повышений самыми низкими средствами. Епископ Бернетт называет его хитрым и лукавым, лорд Маколей обвиняет его в эгоизме, трусости и низости. Я не знаю ни одного писателя, который отозвался бы с похвалою о его общественной деятельности, за исключением его брата, питавшего к нему самую нежную привязанность. Но далее лорд Кэмпбелл признает за лордом хранителем необыкновенную любезность в близком домашнем кругу и соглашается, что та горячая, никогда не ослабевавшая привязанность, которая существовала между ним и его братом (пережившим его, чтобы стать впоследствии его биографом), отличается самым трогательным характером. При разборе его общественной деятельности моя главная цель – показать, что, несмотря на его недостойные поступки с целью достичь повышений, несмотря на то, что сильные связи, который были у него в высших сферах, сильно облегчали для него доступ к этим повышениям, – лорд хранитель, так же как и его брат, были люди замечательно даровитые. Епископ Бернетт говорит, что он не имел добродетелей своего предшественника (лорда Ноттингэма), но стоял выше его но своим способностями. Лорд Кэмпбелл не согласен с этим мнением и замечает, что «Ноттингемы родятся веками». (Я прошу читателя припомнить необыкновенные дарования, переходившая по наследству в семействах Ноттингема и Финча.) Маколэй говорит, что он обладал ясным умом, отличался большим трудолюбием, начитанностью, замечательными познаниями вообще, и более чем замечательным знанием законов. Брат лорда хранителя, Роджер, описывая его юность, говорит следующее:
«В нем в особенности достойно замечания то, что вместе с изучением права, которое обыкновенно считают поглощающим все время молодого человека, он продолжал заниматься и многими другими науками: историей, словесностью, языками. Поэтому из него вышел не только отличный правовед, но хороший историк, политик, математик, философ и, кроме всего этого, превосходный музыкант».
Младший брат его, сэр Дудлей Норт, быль человек чрезвычайно даровитый и сильный. Еще в юности он уехал в Смирну, где еще до сих пор добрые дела его не забыты и где он приобрел большое состояние; по возвращении же в Англии имел большое влияние в парламенте, будучи замечательным финансистом. В первой молодости в его характере была одна черта, достойная внимания, а именно: он еще в школе впервые показал страсть к барышничеству и плутням; впоследствии он запутался и попал в долга, которые принуждены были уплатить его родители; но наконец, сделав над собою громадное усилие, он до такой степени преобразился, что брат его заканчивает его биографию следующими словами:
«Если мне будет позволено высказать мое мнение о нравственной стороне его характера, то я скажу, что, несмотря на те уловки и ухищрения, который он употреблял в торговых сделках с целью выманить деньги от лиц, имевших с ним дело, я все-таки не считаю его скрягою. Что же касается до плутовства, в этом отношении он является уже вполне безупречным».
Из того же источника мы узнаем, что он был очень живым, развитым и красивым ребенком. В школе, при своем живом темпераменте, он мало сидел над книгами, но благодаря своим способностям окончил курс одним из порядочных учеников. Кроме того, он превосходно плавал и мог пробыть в воде очень долго. (Я нарочно упоминаю об этом, так как далее буду говорить о частом совпадении физических и интеллектуальных способностей.) Иногда он оставлял свое платье какому-нибудь носильщику у Лондонского моста и бежал нагой по тинистому берегу Темзы, почти до самого Челси, чтоб иметь удовольствие доплыть до того места, где оставил платье, вниз по течению реки, и он любил заканчивать купанье, бросаясь в каскад ниже старого Лондонского моста. Я часто удивлялся его штукам, когда мне случалось видеть их с парохода.
Я приведу слова Маколея о первом появлении лорда Норта на политической сцене. В своей «Истории Англии», описывая период, непосредственно следовавший за восшествием на престол Иакова II, Маколэй говорит:
«Человек, которому пришлось принять на себя труд изыскания средств и способов, был сэр Дудлей Норт, младший брат лорда хранителя печати. Это был один из даровитейших людей своего времени. В молодости он был послан на Восток, где долгое время принужден был заниматься торговыми делами. Многие, находясь в подобном положении, могли бы остановиться в своем развитии, потому что в Смирне и Константинополе существовал полный недостаток в книгах и умных товарищах. Но молодой приказчик обладал одним из тех сильных умов, которые не нуждаются в посторонней помощи. В своем уединении он занимался обсуждением философской стороны торговли, и результатом его измышлений была целая превосходная теория, в своих основных положениях совершенно сходная с тeopией Адама Смита, явившейся целым столетием позже. При вступлении в парламент, несмотря на то, что он был там новым членом, лорд казначей преимущественно ему предоставил заведывание финансовой частью в нижней палате».