Следовательно, для успеха в науке представляется весьма важным, чтобы мать была недюжинной женщиной. Вероятнее всего это может быть объяснено тем, что при подобных обстоятельствах ребенок имеет счастливые шансы освободиться от обычного узкого пристрастного влияния домашнего воспитания. Все мы имеем в себе достаточное количество рабских инстинктов; по своей природе мы более наклонны слепо верить в то, что нам нравится, чем в то, что мы считаем более разумным, Честное, неуклюжее следование истине нередко кажется нам дерзостью. Женщины подчиняются таким влияниям несравненно сильнее мужчин, они бывают слепыми сторонниками и рабскими последователями обычая. Счастливы те, матери которых учили их в детстве уважать истину и откровенно и смело отыскивать ее… Едва ли нужно доказывать, что ребенок, находившийся под влиянием последнего рода, имеет более данных достигнуть успеха на ученом поприще, нежели тот, который вырос под давлением суеверий и предрассудков. Если мы возьмем двоих людей одинаковой природной даровитости, то тот из них, который будет пользоваться просвещенным влиянием матери, скорее будет склонен к живой научной работе; а тот, на которого действуют влияния противоположные, подобно действиям в Китае, едва ли представит из себя что-либо, кроме сухого специалиста или профессора какой-нибудь мертвой литературы.
По-моему мнению, такими благоприятными условиями воспитания в раннем детстве следует объяснять то обстоятельство, что сыновья даровитых ученых в таком большом количестве достигают известности на том же поприще. Они выросли в атмосфере свободного исследования и, вырастая, могли узнавать, что задачи и вопросы тысячами рассеяны повсюду и ожидают только, чтобы человек, хотя сколько-нибудь способный, взял на себя труд разрешения их; вследствие того они устремляются с жаром в эту столь увлекательную область. А при обыкновенном воспитании такое отношение к науке, по какому-то странному недоразумению, совершенно упускается из виду. На ученого, изучающего живую природу, приходятся сотни таких, которые изучают ее по книгам; около одного самостоятельного исследователя группируются сотни комментаторов. Поле настоящей, реальной науки все еще с грустью ожидает работников. Масса людей копошится на нем, не отрывая глаз от тех тропинок, по которым шли предшествующие поколения, не желая или опасаясь поднять взоры, чтобы решить, действительно ли та дорога, по которой они идут, есть наилучшая, или чтобы оценить условия, которыми они окружены и которые на них влияют. В силу сказанного выше из известных нам выдающихся сыновей ученых – в числе двадцати шести – только четверо прославились на другом поприще. Это – двое сыновей Араго, посвятивших себя политике (которой, впрочем, он занимался и сам), сын Галлера и сын Нэпира.
Как я говорил выше, у даровитейших людей науки отцы нередко были совершенно необразованны. Но у Кассини и Гмелина отцы были ученые; то же можно сказать, хотя в меньшей степени, про отцов Гюйгенса, Нэпира и Соссюра; остальные – именно отцы Бэкона, Бойля, Декандоля, Галилея и Лейбница – были государственные люди или литераторы.
По отношению к математикам, имея в виду громадную природную даровитость, которой обладали некоторые из них, можно было бы предполагать, что списки их выдающихся родственников должны быть особенно обширны. Действительно, в моем прибавлении к этой главе встречаются многие математики, напр. семейство Бернулли; но имена Паскаля, Лапласа, Гаусса и других класса 6, или даже 10, отсутствуют. Можно было бы ожидать также, что воспитанники, получившие премию по математике в Кембридже, могли бы представить много достойных внимания примеров наследственной даровитости на различных поприщах, но вообще мы этого не находили в действительности. Я знаю много примеров, где получивший математическую премию обладал выдающимся математическим талантом, как, напр., сэр Уильям Томсон и м-р Арчибальд Смит имеют в своем родстве других математиков или ученых. Но из числа известных мне лиц, получивших математическую премию, только немногие имеют выдающихся родственников на других поприщах. К таким же исключениям относится сэр Джон Лефевр, брат которого, виконт Эверслей, был спикером и сын которого теперь вице-президент Торгового совета (the Board of Trade), и сэр Ф. Поллона, имевший выдающихся родственников между судьями. Это незначительное количество родственников у математиков объясняется, по моему мнению, следующим образом. Человек, приверженный к абстрактному мышлению, едва ли будет иметь успехи в жизни, если он не заявит себя чем-либо исключительно выдающимся в известной специальности. Если умеренно одаренному родственнику великого математика удастся открыть какие-нибудь новые отношения или законы, это другое дело, но если он будет тратить свое время на вопросы, не имеющие значения в практическом или теоретическом отношении, или слишком трудные для него, или если он просто ограничится чтением того, что написано другими, он не пробьет себе дороги и не оставит по себе имени. В той области, которая лежит между выдающимся значением и посредственностью, вообще заключается гораздо меньшее число лиц из тех, которые посвящают себя абстрактному мышлению, нежели из тех, которые отдаются общественным интересам.
Здесь, как и в предыдущей главе, я ограничился именами наиболее выдающимися в биографических сборниках, или теми, которые ведут к лучшему доказательству моей мысли. Я прибавляю к ним имена тех, жизнь которых мною рассмотрена и которые, кажется, не имеют родственников с замечательным талантом. Их восемнадцать, именно:
Берцелуст; Блуменбах; Тихо-Браге; Брамих; Роберт Броун; Брюстер; Бэкон, Рождер: Гален; Гальвани; Герике; Гук; Кеплер; Коперник; Пристлей; Реомюр; Грао Румворд; Уэвель; д-р Юнг.
Ампер, Андре Мори (1775–1836; 61 г.), замечательный ученый – математик, физик и филолог. Он был совершенным самоучкой, потому что его родители обладали самыми скромными средствами. Даже в самой ранней юности он страстно любил чтение и обнаруживал изумительную память. Он был одарен весьма твердым умом и при этом застенчивой и чувствительной организацией. Таким образом, хотя слава его была всемирной, он сделался под конец жизни большим чудаком и служил предметом насмешек для своих воспитанников. Он не умел быть настойчивым в преследовании одной определенной цели и постоянно менял предметы своих занятий. Араго полагал, что дисциплина общественной школы могла бы иметь благодетельное влияние на его характер.
С. Жан Жак Антуан, историк и литератор значительной силы и оригинальности. Воспитателем его был отец, предоставивший ему полную свободу следовать влечению его таланта. Он много путешествовал и всегда с пользою для литературы и науки. Он был профессором новейшей истории Франции в College de France.
Араго, Доминик Франсуа; математик и астроном. Он писал о многих ученых предметах; он также усердно занимался и был ревностным политиком и республиканцем. Еще в молодом возрасте он сделал большие успехи в математике без всякой посторонней помощи; 23 лет он уже был академиком. Он был несколько груб в обращении и исполнен самоуверенности. Три его брата получили известность в различных профессиях, а именно:
Б. Жан, изгнанный из Франции по несправедливому обвинению, – был известным генералом мексиканской армии, оказав большие услуги во время Мексиканской войны за независимость.
Б. Жак; путешественник, артист и писатель. Он вел беспокойную, бродячую жизнь и был человеком с большой энергией, литературным талантом и плодовитостью.
Б. Этьен; драматический писатель, довольно известный и крайне плодовитый; он был горячим республиканцем. Он служил при временном правительстве 1848 г., – и был изгнан из Франции при Наполеоне III.
С. Эммануэль, адвокат, избранный тридцати четырех лет «членом совета порядка», политик и горячий республиканец. Он принимал видное участие в революции 1848 г.
С. Альфред, живописец, главный инспектор изящных искусств.
Аристотель, основатель школы перипатетиков, один из гениальнейших ученых и философов, учитель Александра Великого. Он принадлежал к Академии Платона, который называл его, в 17-летнем возрасте, «разумом своей школы». Он был слабого здоровья, но замечательно деятелен. Он не знал покоя и учил даже во время прогулок, откуда произошло название школы перипатетиков. Он обращал большое внимание на свою одежду, имел большое состояние и потерял своих родителей в раннем возрасте.
О. Нивомах, друг и врач Аминты II, царя Македонии. Автор многих сочинений, теперь потерянных, по медицине и другим наукам.
В. Никомах. По свидетельству Цицерона, он считался некоторыми автором «Этики Никомаха», обыкновенно приписываемой Аристотелю.
Д. Каллисон, философ; сопровождал Александра Великого на Восток, человек неблагоразумный, не обладавши тактом, но все-таки достаточно даровитый. Его мать, Гера, была двоюродною сестрою Аристотеля.
Беклэнд, Уильям, декан Вестминстера; знаменитый геолог.
С. Фрэнк Бёклэнд, натуралист; известный популяризатор по естествознанию, в особенности по рыбоводству.
Бернулли, Жак. Он был швейцарского происхождения и достиг известности раньше других членов своего семейства, которое впоследствии дало значительное количество математиков и ученых. Он был предназначаем для духовного звания, но еще в юном возрасте отдался изучению математики. Он имел желчный, меланхолически темперамент. Работал он с большою точностью, но весьма медленно. Он был учителем своего брата Жана, с которым долгое время обращался слишком высокомерно, что послужило потом причиною ссор и соперничества между ними. Жак был математиком замечательной силы и оригинальности. Он был членом Французской академии.
Б. Жан, предназначался для торговли, но был оставлен следовать своей склонности к точным наукам и химии. Член Французской академии («Похвальное слово» Даламбера). Потомки его были:
П. Николай, ум. 31 года. Он обладал также замечательным математическим талантом. Он умер в Петербурге, где был одним из украшений возникавшей тогда Академии.