Он быстро обработал ее ответы и послал ей результаты по почте. Грети была ошеломлена. «Спасибо за ваш отчет! Я не удивлена, но потрясена, как правы вы были насчет всего, насколько я могу судить (мы все знаем, как часто психологические автопортреты бывают ошибочными)». Она особенно поразилась тому, что удалось открыть те ее стороны, «о которых знали лишь очень немногие люди, – как вы это сделали?». У нее было много вопросов о своих результатах, а также о более глубоких загадках: «Считаете ли вы, что психологические факты являются неизменной данностью, с которой людям предстоит иметь дело в течение всей жизни и принимать как есть? Остается ли человек, говоря с психологической точки зрения, одним и тем же или возможно меняться и развиваться, благодаря самопознанию и воле? Мне кажется, что мы должны быть на это способны, иначе получается, что человек – это мертвая вещь, а не живое созидающее существо».
Роршах написал теплый ответ, разъясняющий, как он пришел к своим выводам. Внимание Грети к мелким деталям выявило тенденцию к педантичности, которую женщина обычно предпочитала строго скрывать; ее многочисленные ответы Движения продемонстрировали богатое воображение, о наличии которого у себя она не знала; ощущения «пустоты и сухости», о которых она рассказала ему в своем письме, были, вероятно, следствием того, что она подавляла свое воображение, а не с пребыванием в депрессии. Она спросила, в чем разница между тем, что он называл ее «легкой аффективной адаптацией» и ее «сильной эмпатической способностью», и он объяснил, что подстраиваться под эмоции других людей – не то же самое, что эмпатия в широком смысле этого слова, то есть способность войти в чужой опыт и разделить его: «Люди с умственными недостатками тоже могут адаптировать свои чувства к другим, даже животные могут, но только умный человек с глубоким внутренним миром способен к эмпатии… При определенных обстоятельствах она может вырасти до ощущения идентичности с человеком, по отношению к которому ты испытываешь эмпатию, или к чему угодно; так, например, это происходит с великими актерами, которые многому учатся у других». Как обычно, наиболее развитую способность чувствовать он увидел в женщинах: «Эмоциональная адаптируемость в сочетании со способностью к эмпатии является в основном женским атрибутом. Результатом этой комбинации становится эмпатия, заряженная чувством». Даже более богатой комбинацией является «адаптирующаяся психика, способная также и к интроверсии, – тогда это будет звуковой отражатель, резонирующий со всем, что происходит». У Грети было это все.
На главный вопрос Грети он ответил, что психологические состояния не постоянны. «Кажется, только одну вещь невозможно изменить в себе – это то, как чья-либо интроверсия и экстраверсия взаимодействуют между собой, хотя это взаимодействие и видоизменяется с течением жизни, поскольку это – своеобразный процесс созревания. Этот процесс не заканчивается на двадцати годах, а продолжается, в особенности между тридцатью и тридцатью пятью, а потом еще раз, в районе пятидесяти». Это было незадолго до его собственного тридцать пятого дня рождения.
Он понял, что вопросы Грети имеют не только теоретическую природу: ее жениху требовалась помощь. Роршах встретился с ним в Мюнсингене 2 ноября, когда возвращался с конференции, и записал в дневнике: «Пастор Бурри, жених Грети: непритязательный, тихий, медлительный, но умный и, несмотря на всю свою медлительность, довольно бодрый». Теперь, когда Роршах сказал Грети, что люди могут измениться, она уговорила своего будущего мужа увидеться с ним для психоанализа. И после двух нервных писем Ганс Бурри, или, как любил называть его Роршах наедине, «мой компульсивный невротический священник», приступил к терапии. Роршах успокоил Бурри, который опасался стать жертвой «влияния» или «манипуляции» в процессе терапии, сказав, что это работает не так: «Анализ никогда не должен быть прямой манипуляцией, а любая непрямая манипуляция проистекает из души самого пациента. Таким образом, вы на самом деле не подвергаетесь влиянию, а раскрываете свое предназначение». Поначалу волновавшийся из-за конфликта между психоанализом и его религиозными убеждениями, Бурри понял, что Роршах уважает его взгляды, а также взгляды всех остальных, – даже когда они обсуждали секты Бинггели и Унтернарера, Бурри подметил, что Роршах никогда их ни в чем не обвинял и не высмеивал.
Роршах был приятен в общении и в роли терапевта не производил угрожающего впечатления. Но он отказывался слишком много обсуждать с Бурри в письменном виде – настоящая терапия, в отличие от разъяснений, которые он давал Грети, должна проводиться с глазу на глаз. Он сказал Бурри, опираясь на тезисы своей диссертации, чтобы тот начал записывать свои сны: «Это – техника, которую вы можете найти полезной, чтобы восстанавливать в памяти и запоминать свои сны: когда вы просыпаетесь, продолжайте лежать совершенно неподвижно, и следуйте за сном в своем сознании, вспоминая его детали. Затем незамедлительно запишите его. Носителями наших сновидений, вероятнее всего, являются кинестетические ощущения, а они немедленно прерываются настоящими нервными импульсами, как только мы начинаем физически двигаться». Методы Роршаха не были классически фрейдистскими – сессии порой проходили пять раз в неделю. Он часто прерывал пациента и начинал говорить сам, вместо того чтобы сидеть тихо и бесстрастно. После каждой сессии пастор оставался на кофе или чай, к беседе присоединялась Ольга, которую Грети благодарила в письмах за гостеприимство. Но базовые принципы были все же фрейдистскими. Разница заключалась в новом инструменте, имевшемся в распоряжении у Роршаха.
Бурри начал регулярно ездить в Геризау на сеансы терапии, и в январе Роршах провел с ним чернильный тест. Протокол пастора включал семьдесят один ответ – поистине огромное количество – и четко определил терзавшие пастора многочисленные проблемы: чрезмерный самоконтроль, неспособность проявлять эмоции, педантичная тщательность, бесконечные размышления, навязчивые фантазии, мучительные сомнения, болезненная неспособность доводить до конца начатые дела, недостаток теплоты в его отношении к жизни… Спустя пять месяцев Бурри повторно прошел чернильный тест, и на этот раз результаты продемонстрировали, насколько он «изменился в процессе анализа; его “рефлекторный спазм”, навязчиво заставлявший пастора сознательно подолгу обдумывать каждую мысль и переживание, исчез». Бурри стал более адаптируемым, его «эмоциональные отношения и связь с окружающими стали устойчивее», его способность постигать собственный внутренний мир была теперь «более свободной и более мощной» – он дал больше оригинальных ответов и более чем в два раза больше ответов Движения, чем в прошлый раз. В то время как «вид интеллекта Бурри изменился в наименьшей степени», как определил это Роршах, его компульсивное подавление внутренних импульсов «изменилось почти полностью».
Ответ на вопрос Грети был дан в реальности: люди могут измениться, могут вылечиться, и Роршах закончил терапию, добившись чудесных результатов, за которые Бурри и Грети были ему благодарны. Грети написала ему: «Спасибо вам за всё. Терапия, которую вы с ним провели, была очень успешной, это было как раз то, в чем он нуждался, и уж понятно, насколько счастливой это сделало меня!» Через четыре месяца молодожены Бурри пригласили Роршаха на свадьбу.
По мере того как Роршах применял чернильные пятна в целях психоанализа, его терапевтическая практика, а также результаты интеллектуального анкетирования, полученные от таких испытуемых, как Бурри, углубляли его понимание теста. «Я многому научился благодаря вам», – написал Роршах Гансу Бурри, когда отправлял ему результаты его второго теста. Совет Бурри о запоминании снов в итоге вошел в книгу Роршаха об эксперименте слово в слово. Это случилось потому, что тогда у него еще не было возможности издать эту книгу.
К февралю 1920 года, когда он написал свою заявку об «очень простом эксперименте», Роршах уже пытался опубликовать материалы теста в течение полутора лет. Та заявка была не первой и не последней его попыткой. Минуло еще полтора года задержек и проволочек, прежде чем тест наконец-то был выпущен в печатном виде.
Главная проблема заключалась в изображениях. И, как всегда, в деньгах. Стоимость печати чернильных пятен выходила очень высокой, особенно цветных. Впервые попытавшись опубликовать версию 1918 года в одном журнале, Роршах предложил напечатать только одну цветную кляксу и несколько черно-белых, возможно, значительно уменьшенных в размере. Редактор был давним другом и соратником Роршаха, но предложил Герману самостоятельно оплатить печать. Это было невозможно. Тогда он подсказал Роршаху название благотворительного фонда, который, возможно, смог бы помочь профинансировать публикацию, но из этой затеи тоже ничего не вышло. Издатели продолжали упираться, и Роршах предложил уменьшить размер изображений на одну шестую или напечатать все кляксы в уменьшенном виде на одной странице, либо заменить цвета различными видами штриховки. Был даже вариант выпустить версию, в которой читатели сами должны раскрасить картинки. «Как примитивны все эти полумеры!» – писал он.
Эта все более утомительная борьба за публикацию сопутствовала профессиональной карьере Роршаха в течение трех лет. Она помогла углубить и обогатить тест. По мере того как Роршах отсылал письмо за письмом, телеграмму за телеграммой своим потенциальным издателям и коллегам, у которых было больше связей, настрой его посланий был сперва профессиональным, затем умоляющим, потом угрожающим и, в конце концов, преисполненным отчаяния. Его собственное понимание чернильных пятен продолжало улучшаться.
Он стал более опытным в применении нового метода и понял, что лежит за ним. Сталкиваясь с издательским давлением и требованиями что-то изменить, он выбирал, где можно пойти на компромисс, а где нужно четко отстаивать свою точку зрения. К январю 1920 года он был «счастлив, что тест не был опубликован в том виде, какой имел в 1918 году. Вся работа выросла теперь в нечто большее, и, даже если основные факты из черновика 1918 года не требуют изменений, все же есть многое, что нужно добавить. В 1918 году из-за войны случился дефицит бумаги, и мое стремление сказать как можно больше на как можно меньшем пространстве сделало ту версию в