Папа Цаплер вытащил из-под лацкана пиджака недлинную, с ладонь, прямую трубку.
– После того, что мы вам сейчас показали, горох, безусловно, не столь эффективен, тем не менее…
Он закатил за щеку пять горошин и, несколько секунд покатав их во рту, очередью выпустил в сторону бетонного куба, стоявшего в десятке шагов от нас.
Горошины угодили в верхний угол и срезали его напрочь!
– Вы позволите? – не удержался я.
– Да ради бога…
Цаплер достал еще одну трубку и горсть гороха.
– Хотя… – Он убрал трубку за спину. – Вы давно посещали стоматолога?
Я улыбнулся, угадав направление профессорских мыслей.
– Успокойтесь, профессор, у меня ни одного дупла. Зубы – как у новорожденного!
– Ну смотрите… Хотя на всякий случай давайте-ка по одной штуке…
Одну за другой я выплюнул три горошины. Последняя стукнулась в стену, с которой посыпался щебень.
– А ведь посмотришь – все детская игрушка.
Уважения к овощам у меня после этого только прибавилось. После столь впечатляющей демонстрации мы прошли в библиотеку – курить сигары и пить коньяк. Разговор завязался о сложностях, с которыми ученым приходилось сталкиваться в работе. Профессора очень увлекательно рассказывали о том, что и как они преодолевали. Наслушавшись, Зорбич не без зависти сказал:
– Да… Занятие у вас сродни нашему. Опасно, и нос утереть некому…
– Насчет опасности и всего прочего – да, – согласился Самомото, – а вот насчет нос утереть… Находились, знаете ли, такие, что пробовали.
– И как?
– Да как вам сказать… Отчасти даже, пожалуй, можно сказать, что и утерли…
– Быть такого не может! – искренне удивился я.
– Может…
Профессора переглянулись. Цаплер махнул рукой, пробормотав:
– Мы подписок не давали.
– Работал у нас лаборант, – продолжил Самомото. – Молодой парнишка. Вот вроде него. – Профессор кивнул на Гекчу. – Хороший парень, только разгильдяй. Мы с коллегой Цаплером в то время над выведением взрывчатого репейника работали, а мальчишка наш тогда же захотел нас переплюнуть и сделать зоовзрывчатку. Мол, эти старики что-то осторожничают, занимаются какими-то глупостями, вместо того чтобы заниматься настоящим делом. В общем, нос нам утереть захотел, так сказать. Конечно, зоовзрывчатка – вещь сама по себе хорошая, только уж больно беспокойная. Наша-то морковь или тот же репейник больше на месте стоят, а вот выведи взрывоопасного комара, да выпусти его…
– Неужели сделал? – изумился из своего угла Зорбич.
– Ну, слава богу, на комара у него ума не хватило.
– А на что хватило?
– На яйца.
Пуго заржал.
– Не знаю, что вы подумали, молодой человек, – сурово осадил его профессор, – но речь идет о простых куриных яйцах. Наделал он их штук сто пятьдесят и отправил посылкой к себе домой…
– Странный выбор… Но далее понятно… Свой дом подорвал?
– Если бы свой! – вздохнул Самомото. – И ничуть не странный для него. Вы, наверное, понимаете, что мы ради науки ничего не пожалеем – ни своей, ни чужой жизни, но мальчик этот нас, старых дураков, что его, имбецила, на работу взяли, переплюнул. Родился этот дурень, надо сказать, в городе Швах. Есть такой городишко милях в двадцати от Сан-Тефаля. Раз в году жители города проводят у себя чемпионат страны по приготовлению яичницы.
– Чего? – переспросил я, подумав, что ослышался.
– Именно. Яичницы. И вот каким-то божьим упущением этот ящик попадает на соревнования…
– Понятно, – сказал Пуго. – Были жертвы.
– Жертвы и разрушения, – солидно кивнул Самомото. – Крытый стадион имени прошлого Президента разнесло на части. Слава богу, никто из непричастных не погиб, но оказалось около трехсот раненых.
– Да-а-а. Такие соревнования лучше смотреть по телевизору, – заметил Гекча.
– Дороговато обошлось обществу удовлетворение некоторыми учеными своего научного любопытства.
Мои товарищи невесело рассмеялись.
– Научное любопытство? – возмущенно переспросил Цаплер. – Нет там ни грамма научного любопытства, а есть авантюризм и разгильдяйство! Вот мы с профессором живем в ожидании несчастного случая. Ежеминутно мы помним об этом и, возможно, только поэтому и живы до сих пор. Да, нами движет научное любопытство, но есть и осторожность. А им двигала гордыня. Возвыситься захотел. Вот и получил!
– Что же, и ему досталось?
– Я разве не сказал? Так ведь его там же, на стадионе…
– Понятно, – сказал Зорбич. – А ведь богатая идея – взрывчатый комар…
Он прижмурил один глаз, видимо представляя, как оно может быть, и я вместе с ним представил картину – комар садится на президентскую спину, и деликатный адъютант, стараясь согнать кровососа, слегка хлопает своего шефа по спине… А с другой стороны, поскольку классового сознания у комара нет и быть не может, получается, от такого оружия и свои пострадают… Нет. Рано еще об этом. Последнюю фразу я машинально произнес вслух. Папа Цаплер покивал.
– Но ведь движение вперед не остановить. Что-то и в этой сфере делается. Военные моряки в свое время этим направлением очень интересовались, но… – Он развел руками: – Сами понимаете – секретность…
Это слово вернуло меня в действительность. А что я тут прохлаждаюсь и не думаю о том, что враги замыслили? Ведь когда я в того капитана Спагетти попал, нас вроде бы обнаружили? Или они там что-то напутали?
Я трижды хлопнул в ладоши… Ничего. Еще раз. Снова ничего. Только с третьего раза получилось, но не так, как мне хотелось. Я «влетел» не в кого-то из врагов, а в Гекчу, и все дальнейшие мои похлопывания ничего уже не меняли. В этом, наверное, был свой смысл…
Поднявшись с кресла, я вышел в сад. Несколько минут стоял на крыльце, слушая невнятный разговор, доносившийся сверху, а когда глаза привыкли к темноте, осторожно пошел по бетонной дорожке вглубь сада. Время от времени на глаза попадались светлые стволы деревьев – это стояли уже знакомые по профессорским рассказам взрывчатые яблони. Они росли на воле, так как профессора совершенно справедливо полагали, что яблоко – это не пушинка одуванчика и унести ветром его вряд ли может. Единственной предосторожностью было окрашивание их в белый цвет, напоминавшее гостям, что стоять под этими деревьями вредно для здоровья, особенно ветреными осенними днями. Вспомнив профессорский полигон (да уж не огород, а самый настоящий полигон), я, подстрекаемый какой-то бравадой, подошел к яблоням. Тут было спокойно, как и в родной деревне. Прислонившись к шершавому стволу, я немного посидел, а затем улегся на землю, закинув руки за голову. Над головой, сквозь кружевное сплетение веток и листьев, мерцали звезды.
В голове персонажа было пусто, и там потекли мои мысли. Глядя в небо, я думал о своей суматошной жизни, об Анечке, о том, нравится мне эта игра или нет, и о собственном месте в этой игровой вселенной. Из приятного состояния полудремы меня вырвал легкий шум. После секундного замешательства я сообразил, что кто-то совсем рядом со мной очень аккуратно раздвигает ветки кустов. Кому тут ползать? Неужели опять? Очень осторожно я протянул руку к пистолету, но достать его не успел – сверху навалился кто-то здоровенный и прижал к земле. Я хотел крикнуть, но чужие пальцы сдавили горло, и вместо крика с губ сорвался едва слышный сип.
– Лежи тихо, сволочь, – посоветовали мне из темноты, – может, все и обойдется…
Ласковые уговоры прервались ударом в живот. Я задохнулся и, словно рыба, зашлепал губами, пытаясь глотнуть воздуха, но вместо воздуха почувствовал, как, раздирая губы, в рот входит кляп…
Несколько секунд соображал, что делать, но стальной холодок около горла привел меня в чувство. Это мог быть или нож, или глушитель… Скорее всего, глушитель. Очень хотелось, чтобы обстояло именно так. В ином случае то, что я хотел сделать, вело прямиком к смерти… Как ее тут обставил Алексей, я представить не мог. Тот штык, что влетел мне в грудь, мог оказаться только тенью приготовленных для меня ощущений.
Собравшись с силами, я чуть дернулся, обозначая, что готов сопротивляться, и, когда холодок у горла исчез – мой невидимый противник взмахнул рукой, чтобы оглушить, я, опережая, ударил его головой в лицо. Враг охнул, на секунду ослабив хватку, но этого оказалось достаточно. Освободив руки, я отбросил нападавшего и рванул кляп.
– Тревога!
Кто-то бросился мне на спину, ухватывая за подбородок, задирая голову вверх. Извернувшись, я ткнул кулаком, потом локтем. Темнота засипела. Ухватив напавшего за руку, бросил его через себя. Мелькнули ноги, хрустнули ветки над головой, и по саду разнесся грохот взрыва…
Это… Был… УЖАС!
Боль, самая неподдельная, самая настоящая, самая-самая, которую только можно представить, опустила меня в беспамятство, и через какое-то время я очнулся уже в знакомом теле Масгера. Куда там ощущениям после биты Кастуро! К счастью, моего состояния, кажется, никто не заметил.
– Кто-то кричит! – поднял вверх палец Зорбич, призывая к тишине.
Все замолчали, а я замер, стиснув зубы, вспоминая боль, только что прошедшую сквозь меня. Несколько мгновений висела тишина, но она раскололась взрывом.
– Яблоки, – обеспокоенно сказал Самомото. – Это яблоки!
– Свет! – скомандовал я.
Откуда что взялось. Расслабленно сидевший в кресле Чери одним прыжком долетел до выключателя. Стало темно. Осторожно выглянув из-за подоконника, я увидел, как в бледном лунном свете к ним несутся люди в камуфляже. Сквозь распахнутое окно было слышно, как шумит ветер в кронах деревьев, как чирикают воробьи, но бегущие не производили никакого шума. Это походило на забег призраков или немую киноленту.
«Профессионалы», – подумал я и скомандовал:
– К бою…
Рефлексировать времени не было. Высунувшийся из-за плеча Папа Цаплер, осмотревшись, успокоил:
– Да вы не беспокойтесь. До дома добегут только вон те трое, что на дорожке…
– Почему? – спросил Зорбич, задержав палец на спусковом крючке.
– Так они же через репейник побегут! – растолковал профессор. – Смотрите, что сейчас будет.