Можно сказать, что вы описываете несчастные семьи?
Я бы не сказал, что пишу книги о несчастливых судьбах. Скорее, это веселые и реалистичные книги. Не забывайте, что я швед. У американцев есть Микки Маус, а у нас — Ингмар Бергман. То, что вам может показаться невеселым, в Швеции выглядит смешным.
Да, но я просто на самом деле внутренне ссылался на известную цитату из Толстого, хрестоматийную, из романа «Анна Каренина»: «Все несчастливые семьи несчастливы по-своему, все счастливые — счастливы одинаково».
Откуда возникло высказывание Юнаса, что «древние греки после смерти попадают в царство мертвых. Мне иногда кажется, что все жители Стокгольма — это заново воплотившиеся греки». Откуда такое ощущение и насколько оно сильное?
Это цитата из одной моей ранней книги, написанной лет 20 назад. Помню, что я так написал, но почему — не помню. Это очень старая цитата, ей, наверное, уже лет двадцать пять.
Довольно смешное высказывание. Я написал очень много: десять романов, десятки пьес, множество сценариев. Я удивляюсь и радуюсь, когда у меня спрашивают о каких-то моих словах, которые я сам уже забыл. Я недавно видел выступление одного невероятно смешного шведского комика. Особенно мне понравилась одна из его шуток. Я сказал своему приятелю: «Господи, до чего смешно!» А он мне ответил: «Так ведь этот текст ты сам написал, он его просто украл». Действительно, я написал это 15 лет назад.
Я неслучайно задал вопрос с этой цитатой. Перед вами лежит книга «Шесть новых шведских пьес». Если открыть оглавление, можно увидеть пьесу Ларса Курена «Воля к убийству», пьесу Эрика Удденберга «Отцеубийство» и вашу пьесу «Cheek to cheek», сюжет которой — тоже самоубийство. Иными словами, смерть становится как будто главным сюжетом шведской драмы, новой шведской драмы.
Самая сильная традиция в шведской драме — психологический реализм. Ибсен и Стриндберг. На шведскую традицию повлияли американцы. Как бы назвать Вирджинию Вульф? Миллер и Олби! То есть шведская драматургия вдохновлялась и идеями Чехова. Но во времена Ибсена писали о замкнутых семьях, о бережно хранимых семейных тайнах, которые потом раскрывались. Затем был Юджин О'Нил, Олби. Неслучайно Юджин О'Нил написал свою самую известную пьесу — «Долгий день уходит в полночь» — для Стокгольма, мировая премьера состоялась в театре «Драматен». Ларс Нурен стал преемником этой традиции, он писал о семейных драмах. Несколько моих пьес тоже написаны в этой традиции. Не стоит забывать, что в культурологическом плане Швеция — очень маленькая страна. Поэтому писатель легко может оказаться в тени великих канонов. Ты обязан оглядываться на Августа Стриндберга, ведь он главный наш писатель. Ты непременно будешь связан с Ларсом Нуреном — он тоже главный шведский драматург. Ты будешь связан с Ингмаром Бергманом. Быть писателем сегодня — значит постоянно совершать отцеубийство Стриндберга, Мурена и Бергмана. Такая большая страна, как Россия, имеет гораздо более широкие и более отчетливые эпические традиции, более широкий культурологический спектр как мне кажется.
Скажите, Юнас, а что заставило вас написать книгу о Боге? Что это за произведение? В русском переводе его еще не существует.
Иногда мы спрашиваем друг у друга: веришь ли ты в Бога? В ответ мы ожидаем услышать четкий ответ: да или нет. Как будто бы мы имеем в виду под Богом одно и то же, как будто на этот вопрос в принципе можно дать однозначный ответ. То, что мы называем Богом, выросло из множества теорий. Понятие о Боге развивалось через понятие о божествах на протяжении эпох, на протяжении тысячелетий. В моей книге «О Боге» я исследую, как развивались и проходили разные стадии наши представления о Боге. Многим авторитетным богословам принадлежат высказывания о Боге, на которые они просто не имеют права. Речь идет о недостатке их образования. Одной из моих главных задач в этой книге было вырвать Бога из лап идиотов.
Книга «О Боге» есть во всех программах народных школ, где изучают теологию. Иными словами, вы не можете стать священником, пока не сдадите экзамен по моей книге. То есть книгу воспринимают на относительно высоком профессиональном уровне. Сейчас я пишу книгу об Иисусе, которая вызовет много шума.
То есть в такой традиции Ренона?
Моя книга — это не беллетристика, это научно-популярная книга. По данным общественных исследований, на сегодняшний день я являюсь третьей по величине фигурой, которая формирует общественное мнение в отношении христианства, — после архиепископов Швеции и Стокгольма. По-моему, неплохо для старого комика. Это данные шведской церкви.
Очень интересно. Тем более любопытно знать, какого результата вы ждете от появления этой книги?
От книги «О Боге» мы ничего особенного не ждали. Мы думали, что будет продано 500 экземпляров и про нее все забудут. Тем не менее для Швеции книга стала событием, она разошлась тиражом 50 тысяч экземпляров — а это огромный тираж для такой сложной книги о Ветхом Завете в такой маленькой стране. Проблема с Иисусом заключается в том, что люди очень дорожат своими представлениями о нем. Когда ты начинаешь оспаривать эти представления, люди воспринимают это как угрозу, чувствуют себя уязвленными. Поэтому на мне лежит большая ответственность, я должен взять ее на себя и написать эту книгу. Вы упомянули французского автора, который мне незнаком. Во Франции существует огромное количество книг об Иисусе, это отдельный литературный жанр. Но я надеюсь, моя книга привнесет в этот вопрос что-то хоть чуть-чуть новое. Когда книга выйдет, она произведет фурор. Если тебе в Швеции угрожают убийством, то угроза может исходить либо от христиан, либо от нацистов. Заранее ясно, что человек, написавший такую книгу, получит глупые письма с угрозой расправы.
Филипп Делерм (Philippe Delerm)
Французский прозаик. Родился в 1950 г. Изучал литературу в университете в Нантере. Преподавал словесность в небольшом нормандском городке. Любитель спорта, в августе 2008 г. был приглашен французским телевидением комментировать соревнования по легкой атлетике на Олимпиаде в Пекине.
Книги: «La Cinquième Saison» (1983), «Un été pour mémoire» (1985), «Le Buveur de temps» (1987), «Rouen» (1987), «Le Miroir de ma mère» (1988), «La Fille du Bouscat» (1989), «Autumn» (1990), «Счастье. Картины и разговоры» (Le bonheur: tableaux et bavardages 1990), «C'est bien» (1991), «Les Amoureux delliôtel de ville» (1993), «Mister Mouse ou La Métaphysique du terrier» (1994), «L'Envol» (1995), «En pleinelucarne» (1995), «Sortilège au muséum» (1996), «Первый глоток пива и другие мелкие радости жизни» (La Première Gorgée de bière et autres plaisirs minuscules 1997), «Sundborn ouïes jours delumière» (1997), «Il avait plu toutle dimanche» (1998), «Elle s'appelait Marine» (1998), «Les chemins nous inventent» (1999), «Panier de fruits», «La Sieste assassinée» (2001), «ParisFinstant» (2002), «Le Portique» (2002), «Enregistrements pirates» (2003), «Пузырь Тьеполо» (La bulle de Tiepola 2005), «Ce Voyage» (2005), «Elle s'appelait Marine», «C'est toujours bien», «À Garonne», «Maintenant foutez-moila paix!», «Dickens barbe à papa et autres nourritures délectables», «Ma grand-mère avaitles mêmes», «Quelque chose enlui de Bartleby», «Fragiles».
Литературные премии: «Alain-Fournier» (1990), «Grangousier» (1997), «Prix deslibraires» (1997), «Prix national des bibliothécaires» (1997).
Филипп Делерм как-то так и остался незамеченным российской читающей публикой. Кажется, так до сих пор дело и ограничивается его книжкой «Первый глоток пива и другие мелкие радости жизни» — сборником коротеньких рассказов, сценок, зарисовок, которые по строю, по ритму приближаются к стихотворениям в прозе. Его романы у читателя интереса не вызвали. Справедливости ради стоит сказать, что они действительно уступают рассказам.
Вы пишете, что в детстве вас интересовали спорт и чтение. А что еще?
Ваш вопрос застал меня несколько врасплох. Должен признаться, детство для меня — это время, когда я был настоящим читателем книг. Да, вот об этом мне хочется рассказать… Видите ли, я вообще-то не романист… И мой всегдашний интерес к чтению как раз этим и объясняется. Ну, а в детстве я просто с головой погружался в романы. Верить во всякие истории, которые рассказываются в романах, по-моему, свойственно детскому возрасту. Теперь, став взрослым, я пытаюсь найти в жизни что-то другое… Нечто большее, одним словом. Потому что в детстве, мне кажется, я уже исчерпал для себя то наслаждение, которое приносят грезы и доверие ко всему, что тебе рассказывают. Верно и то, что я всегда любил спорт. Честно скажу, мои спортивные таланты не слишком велики, но ведь часто нас привлекает именно то, к чему нет способностей. У меня были друзья, отличные футболисты, я ими восхищался… И мне тоже захотелось играть в футбол… Ну, я и стал понемногу…
А еще в детстве у меня рано появилось такое чувство: все, что я переживаю, я как бы запасаю «на потом». И с этим чувством я жил… Тому есть психологическое объяснение. Я появился на свет после смерти моей маленькой сестренки. Она погибла в бомбежку, во время войны… У меня есть другие братья и сестры, они старше. Та сестра, которая погибла, родилась после них. У изголовья кровати моей матери стояла фотография: маленькая девочка рядом с барашком. Поначалу я не спрашивал, что это за девочка. А потом постепенно понял, что на самом деле я появился на свет для того, чтобы к нам снова вернулось счастье. То, что я узнал, глубоко поразило меня, это было очень сильное чувство. Я вдруг понял, что я должен что-то дать другим. И в этом-то состоит жизнь. Это несет в себе счастье… То есть я понял счастье как то, что ты должен дать другим, счастье как долг в некотором роде… И эти мысли мне пришли в голову в детстве довольно рано…
Одна из ваших книг называется: «Счастье. Картины и разговоры». В этой формуле заключено ваше представление о счастье?