Иосиф Бродский упоминается в вашей книге о Венеции?
У меня в книге, конечно же, упоминается кладбище Сан-Микеле. Но самого Бродского я не упоминаю. Там я говорю о Венеции как о городе смерти.
По мнению критиков, вы питаете страсть к стилизации.
Я бы не стал называть себя стилистом в каком-либо особом смысле этого слова — разве что отметил бы за собой способность воссоздавать определенные периоды прошлого. Я… Когда я писал о Томасе Чаттертоне… В своих художественных вещах я использую стиль как способ передать смысл, передать идею, передать дух времени. По правде говоря, в других книгах, исторических и биографических, стиль важен по причинам того же рода. Стиль биографии часто заключает в себе десятую часть ее смысла. Это — способ познакомить читателя с целым рядом новых мнений, принципов, идей, обойдясь при этом без лекции, способ помочь ему попасть внутрь книги, внутрь биографии. Да, в этом отношении стиль, безусловно, важен.
Персонажи вашей беллетристики — часто весьма необычные, любопытные фигуры.
В герои своих художественных произведений я действительно выбирал ясновидящих, чародеев, волшебников — главным образом потому, что они дают больше простора изобретательности. Не думаю, что тут кроются еще какие-либо причины. Что до персонажей, чьи биографии я написал: Элиот, Блэйк, Мур Диккенс, Тернер — тут я пытался передать идею продолжения цивилизации, которая связывает различных писателей, авторов, в единое семейство.
Какое самое таинственное место в Лондоне?
О, самое таинственное место в Лондоне — это не иначе как… Трудно выбрать, тут ведь много таинственных мест. Одно из них — кладбище Банхилл-филд. Еще — Кларкенуэлл-грин. Темпл-гарден, разумеется… Множество разных мест. Но все зависит от того, что вы называете тайной, — то, что является тайной для одного человека, необязательно будет тайной для другого. Дело тут в том, что человек сюда привносит, какой информацией о местности он располагает — таинственность определяется именно этим. Для меня, к примеру, наиболее таинственными бывают прогулки по самым обычным улицам — по Флит-стрит, Чансери-лейн, по Стрэнду. Ведь достаточно узнать о том, что́ некогда происходило в каждом из этих мест, и каждая прогулка превращается в необозримую тайну, в паломничество, когда шагаешь по камням прошлого.
Почему — по самым обычным?
Как я только что отметил, говоря о прогулках по Стрэнду или Флит-стрит, эти места полны призраков — не только людских, но также призраков зданий, событий. Поэтому, оказавшись на Банхилл-филд или в Темпл-гарден, думаешь о людях, бывавших тут в прошлом, о том, какие сцены романов могли бы тут разворачиваться, — и вокруг тебя снова появляется весь спектр прошлого. В каком-то смысле ты его видишь — не простым глазом, а внутренним взором. Видишь формы окружающих тебя давнишних миров.
Почему вы взялись за биографию Шекспира?
Это было само собой разумеющимся следующим шагом, естественным продолжением событий. Я писал о тех, кто меня вдохновлял, среди этих личностей был и Шекспир вот я и… Самое естественное, что я мог сделать. Несмотря на то, что о Шекспире были написаны тысячи книг, я все-таки решил попробовать. Самое главное — донести до читателя настоящий портрет человека, о котором пишешь. Люди часто спрашивают о моей любви или нелюбви к Диккенсу, к Шекспиру; дело тут совершенно не в этом. Я пытаюсь добиться лишь одного — понять этого человека, понять так, чтобы суметь донести это и до читателя. Мои личные предпочтения, мои личные пристрастия здесь никакой роли играть не должны.
Вам удалось «влезть в шкуру» Оскара Уайльда?
Я не чувствовал себя Оскаром Уайльдом, когда писал книгу о нем, — разве что в том смысле, что мне хотелось воспроизвести его прозу как можно точнее и лучше. Но, разумеется, в ходе этого процесса начинаешь инстинктивно сопереживать Оскару Уайльду — думаешь о том, что ты теперь, как говорится, его голос. А став его голосом, попутно делаешься его внутренним исповедником, его защитником. Да, полагаю, в конце концов именно это и произошло, когда писалась книга.
Как появилась идея выпустить детскую историческую серию?
На этот счет сказать мне особенно нечего. Замысел детской исторической серии принадлежит издателю, сам же я был не прочь этим заняться просто для того, чтобы побольше узнать о тех эпохах, о которых писал. Одним словом, это было самообразовательным шагом, если уж на то пошло. Я выбрал эпохи, которые меня больше всего интересовали, — взял фараонов, ацтеков, греков, римлян и так далее. Мне нравилось это занятие; оно подошло к концу, потому что читателям данная тема была не столь интересна, сколь мне. Вот так…
Откуда лучше начинать осмотр Лондона?
Я бы посоветовал начинать с южного берега реки, с главной улицы района Боро. Так можно наиболее близко подобраться к настоящему Лондону. Бермондси — вот еще район. Возможно, Уоппинг. Речные районы.
Говорят и об уродстве, и о красоте Лондона?
Да, этот город всегда отличался уродством, поскольку был основан на принципах власти и денег, не на идеалах живущих тут людей. Некоторые считают, что уродство и красота — одно и то же. Вполне возможно, что они правы, — трудно сказать. Ведь любую скульптуру можно воспринимать с темной стороны, а не со светлой… Темных сторон здесь определенно хватает.
Связь «Дом доктора Ди» и «Кларкенуэллские рассказы» как-то связаны друг с другом?
Между «Домом доктора Ди» и «Кларкенуэллскими рассказами» не было никакой связи — кроме того обстоятельства, что действие обеих книг происходит в одной и той же обстановке, в одной и той же местности, в местах, расположенных поблизости друг от друга. Однако никакой настоящей связи я тут не вижу, если не брать во внимание тот факт, что эти романы и биографии переплетаются естественным образом — так сказать, произрастают друг из друга. Я не считаю эти вещи независимыми книгами, скорее — главами одной большой книги, которая закончится, полагаю, только с моей смертью. Таким образом для меня каждая книга — часть, добавленная к целому. Понимаете? Порой это видно без труда. Например когда я писал книгу о Темзе, во мне проклюнулись ростки книги о Франкенштейне, действие которой тоже происходит на берегах Темзы. Но подобные связи, сближения, взаимодействия присутствуют везде и всегда. Работая над одной книгой, уже замышляешь, обдумываешь другую; предыдущая книга не может не оказать влияния на ту, что появится за ней.
Викторианская эпоха и XX век — независимые явления или части одного целого?
Двадцатый век в истории города, разумеется, всегда был для меня важен как век, в котором я родился. Он внес собственный вклад в единый миф Лондона. Можно вспомнить Лондон военных лет или декадентский, помешанный на моде Лондон 60-х, можно вспомнить финансовый бум 90-х, вплоть до 2000 года. Все эти разнообразные элементы энергии, жизни Лондона не только отражают то, что было раньше, но и влияют на результат. Но все это — часть одного и того же непрерывного процесса.
Написав книгу о Темзе, вы расширили круг своих интересов?
Выйдя за пределы Лондона, чтобы написать книгу о Темзе, я тем самым расширил собственный кругозор. Сам Лондон, прежде составлявший главный предмет моих занятий, открылся мне под несколько другим углом, а когда смотришь на вещи под другим углом, то и видишь их несколько по-иному. Хотя начинал я с Лондона и, вероятно, в Лондон вернусь, им и закончу, в данный момент я пытаюсь изучать, исследовать другие части человеческого общества с новых позиций.
То есть французские мыслители начала XX века тут ни при чем?
Нет-нет, это не так. На меня действительно оказали влияние французские философы. Вы ведь имеете в виду Фуко, Мерло-Понти и других? Да, я попал под их влияние, когда читал их в бытность студентом. Полагаю, это раннее, пришедшееся на пору энтузиазма знакомство с их трудами продолжало играть роль и потом, на протяжении всей моей жизни. Меня отнюдь не удивило бы, окажись вдруг, что некоторые из моих крупных книг — «Лондон», например — были написаны под влиянием работ Мерло-Понти и подобных ему авторов. Но доказать это, полагаю, невозможно.
Фредерик Бегбедер (Frédéric Beigbeder)
Французский прозаик, публицист, литературный критик и редактор. Родился в 1965 г. Получил диплом Парижского института политических исследований, диплом DESS в области рекламы и маркетинга в CELSA. Работал копирайтером в крупном рекламном агентстве «Young and Rubicam». Сотрудничал в качестве литературного критика в журналах. Вел на телевидении передачи о литературе. Был консультантом Робера Ю на президентских выборах 2002 г. С января 2003 г. работает редактором в издательской группе «Flammarion». Выступил основателем литературной премии «Prix de Flore». Принимал участие в съемках художественных и документальных фильмов, в том числе в порнографическом фильме «Дочь лодочника».
Книги: «Воспоминания необразумившегося молодого человека» (Mémoire d'un jeune homme dérangé, 1990), «Каникулы в коме» (Vacances dansle coma, 1994), «Любовь живет три года» (L'amour dure trois апя 1997), «Рассказики под экстази» (Nouvelles sous Ecstasy, 1999), «99 франков» (99 francs, 2000), «Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей» (Dernier inventaire avantliquidation, 2001), «Windows on the world» (2003), «Романтический эгоист» (L'égoïste romantique, 2005), «Идеалы» (Au secours pardon, 2007), «Французский роман» (Un roman français 2009). Комиксы: «Rester Normal» (2002), «Rester Normal à Saint-Tropez» (2004).
Литературные премии: «Interallil» (2003), «Renaudot» (2009).
2003 год. Бегбедер только что выпустил роман «Windows on the World», который бурно обсуждается в прессе, и ушел с телевидения. Он работает в издательстве «Фламмарион» (в здании издательства и проходит беседа), куда его устроил Мишель Уэльбек. Уэльбек в это время находится в Испании и пишет роман «Возможность острова».