Не пора ли составлять своеобразный справочник к вашему творчеству, вроде путеводителя к «Улиссу»?
Я думаю, у иностранных читателей какие-то вещи в моих романах наверняка вызывают затруднения — либо слишком английские, либо слишком сильно привязанные к аллюзиям на английскую литературу. Возможно, кое-что нуждается в аннотациях, даже в расчете на нынешнего английского читателя. Ну, например «Академический обмен» — это уже едва ли не исторический роман. Английские университеты теперь совершенно не похожи на тот портрет британского университета. По-моему, в художественном произведении всегда существует что-то лишнее — то есть для того, чтобы получать удовольствие, читателю необязательно понимать каждое слово, каждое предложение. Наверное, главная проблема возникает с пародиями: чрезвычайно трудно передать эффект пародии в переводном романе, когда аудитория незнакома с оригиналом, который пародируется. Когда вышел роман «Падение Британского музея», в котором множество пародий, я написал специальное предисловие для переводных изданий, чтобы по крайней мере объяснить читателям, в чем там дело. Не знаю, получили ли они возможность все полностью оценить. На самом деле, меня поражает, что книга, по-видимому, довольно популярна. Наверное, история сама по себе достаточно смешная и люди не очень переживают по поводу того, что незнакомы с источниками этих пародий. Мне кажется, важно, чтобы читатель понимал: главный герой, аспирант, занимающийся английской литературой, постоянно погруженный в современную прозу, испытывает галлюцинации, его переживания то и дело проходят, словно через некий фильтр через те романы, которые он в данный момент изучает. Наверное, этот эффект можно передать, не разъясняя точного происхождения текстов, которые там пародируются, хотя ничего определенного я тут сказать не могу. Почему мои книги популярны в переводе, как они вписываются в иностранную культуру — это остается для меня загадкой. Кроме английского, я читаю только по-французски. Но какое впечатление производят мои романы на французских читателей — понятия не имею. Многим они явно нравятся, и я очень этому рад. А когда смотрю на японское или китайское издание, то просто-напросто не представляю себе, как смысл моей книги можно передать посредством этого совершенно загадочного предмета, с иероглифами, идущими справа налево, вверх и вниз по всей странице, — этого мне никак не понять. Ни малейшего представления на этот счет.
И все-таки, как вы думаете, почему ваши книги пользуются популярностью во Франции?
Знаю — я ведь езжу во Францию каждый раз, когда у меня выходит книга. Я очень популярен во Франции; наверное, сейчас я во Франции более популярен, чем в Англии, как ни странно. Поэтому некое представление об этом у меня имеется. Я думаю, у меня очень хорошие переводчики. Кроме того, я считаю, что Франция с Англией достаточно близки друг к другу, так что большинство культурных ориентиров узнаваемы: мы смотрим французские фильмы, они смотрят английские… Мой последний роман, «Приговорен к глухоте» (Deaf Sentence), вызвал у моих французских переводчиков особые трудности. Дело в том, что главный герой, как и я сам, частично глух, поэтому ему постоянно слышится что-то не то, и в результате возникают непреднамеренные каламбуры. Разумеется, при таких обстоятельствах точного французского эквивалента английскому оригиналу не существует. Само заглавие подразумевает игру слов: «Deaf Sentence» («Приговорен к глухоте») звучит похоже на «Death Sentence» («Приговорен к смерти»). Во французском — да и в русском наверняка тоже — абсолютного эквивалента не подобрать. Проблемы такого рода встречаются по ходу книги сотни раз. Я разрешил своим переводчикам поступить так: найти, если удастся, соответствующие эквиваленты, если же не получится, я предложил им просто выбросить данный кусок, разве что без него в книге совершенно не обойтись — в этом случае можно дать сноску с объяснением, что там было в оригинале. Так была решена эта проблема во французском издании, которое, кстати, сейчас пользуется во Франции огромным успехом, стало бестселлером.
А как вообще возник замысел этого романа?
Я — скорее всего, подобно большинству писателей — создаю книги на основании собственного опыта, то и дело прочесываю свой опыт, едва ли не инстинктивно, в поисках возможных идей для прозы. Однажды мне пришло в голову — я точно знаю, когда это случилось, у меня записано: 26 декабря 2002 года, — так вот, я чистил зубы в ванной, а самые лучшие идеи часто приходят в голову не тогда, когда сидишь за рабочим столом, а когда чистишь зубы, бреешься, идешь по дороге… В общем, я подумал: почему бы мне не написать роман о том, как я теряю слух, — о человеке, который теряет слух. Можно ведь, подумал я, об этом написать комический роман. В этом ведь есть что-то комическое — в том смысле, что глухие в традиционной литературе часто становятся объектом насмешек. Они постоянно ошибаются, им слышится что-то не то, они попадают в сложное или неловкое положение, и все из-за проблем со слухом. Тогда же я подумал, что мог бы написать о последних годах жизни своего отца. Я тогда сильно переживал за него — он жил один и был почти не в состоянии вести хозяйство. Он был глух, просто от старости, но слуховой аппарат носить не желал. Я тоже оглох, и, хотя слуховой аппарат носил, общаться нам с ним было нелегко. В общем, эти две линии романа должны были, как мне показалось, хорошо сочетаться. Третья линия… Я подумал, что у человека, который глух, у моего персонажа, могут начаться какие-то отношения с женщиной — как следствие того, что он не расслышал или вообще не услышал ни слова из того, что она ему говорила в какой-то ситуации. Этой сценой как раз и открывается роман. Вот с этих трех линий я начинал. Сперва, как уже говорилось, я предполагал, что роман будет комическим. Но по ходу дела возникали все более серьезные темы, в особенности там, где речь идет об отце, — ведь жить ему осталось недолго. Таким образом в романе появилась смерть. Мне кажется, роман по ходу дела меняет частоту, из комедии превращается в нечто элегическое; нельзя сказать, что это трагическая книга, но элегическая — да. В том-то и состояла главная задача книги — воплотить этот переход от комического к серьезному, не потеряв полностью комический элемент.
Эрленд Лу (Erlend Loe)
Норвежский прозаик, сценарист, переводчик.
Родился в 1969 г. в Тронхейме. Изучал литературу, киноведение и этнологию в университете в Осло. Посещал Датскую академию кино в Копенгагене и Академию искусств в Тронхейме.
Книги: «Во власти женщины» (Tatt av kvinnea 1993), «Курт и рыба» (Fisken, 1994), «Maria & José» (1994), «Курт звереет» (Kurt blir grusom, 1995), «Den store røde hunden» (1996), «Наивно. Супер» (Naiv. Super, 1996), «Курт, qou vadis?» (Kurt quo vadis? 1998), «У» (L, 1999), «Лучшая страна в мире» (Fakta om Finland 2001), «Курт парит мозги» (Kurt koker hodet 2003), «Допплер» (Doppler, 2004), «Грузовики „BonbBo“» (Volvolastvagnar, 2005), «Pingvinhjelpen» (2006), «Мулей» (Muleum, 2007), «Stille dager i Mixing Part» (2009).
Литературные премии: «Kultur- og kirkedepartementets billedbokpris for barne- og ungdomslitteratur» (1996), «Cappelenprisen» (1997), «Kritikerprisen for barne- og ungdomsbøker» (1998), «Bokhandlerprisen» (1999), «Trondheim kommunes kulturpris» (2002), «Sør-Trøndelag fylkes kulturpris» (2005), «Prix Européen des Jeunes Lecteurs» (2006), «Tam-Tam» (2006), «Kristendummen» (2008).
160 километров от Осло. Швеция. Дом в двух минутах ходьбы от озера. Эрленд Лу здесь отдыхает вместе с тремя маленькими детьми и женой. Высокий, неулыбчивый. Никак не скажешь, что этот человек написал «Доплера». Но в то, что он может убить лосиху, верится как-то сразу. Эрленд Лу сегодня, без сомнения, самый популярный норвежский писатель в России. Что-то вроде норвежского Бегбедера. Впрочем, то, что он может писать не только в поэтике «Наивно. Супер», наглядно доказала последняя его вышедшая на русском языке книга — «Органист».
Эрленд, не кажется ли вам, что начало романа «Допплер», где главный герой убивает лосиху и тут же начинает ее есть, должно у норвежцев вызывать особенный ужас?
Эта сцена, наверно, самая жестокая из всего, что я написал. Но вся идея «Допплера» в том, что человек живет как индеец прямо в черте города Осло. И я хотел, чтобы все происходило предельно правдиво, поэтому он питается тем, что добывает. И в момент начала повествования он страшно голоден, он в отчаянии, он ничего не ел с тех пор как сошла черника. Он знает, где встречаются лоси, но у него нет ружья, только нож, и он вынужден использовать в качестве орудия убийства то, что имеет. А с другой стороны, убийство было мне необходимо, чтобы ввести в историю его друга, лосенка Бонго. Иметь стрелковое оружие у норвежских отцов семейства, особенно в Осло, не принято. Поэтому я снарядил Допплера тем, что есть почти у каждого, — ножом.
Как автор романа «Наивно. Супер», где пятилетний мальчик спрашивает у героя, видел ли он лосей, могли ли вы предположить, что в одном из последующих романов вам придется убить лосиху?
Для первого романа прекрасно подходило, что главный герой дружит с пятилетним малышом, с которым он познакомился во дворе. И как владелец красного велосипеда он становится в этом дворе героем и близким другом этого малыша. И для этого романа естественно, что главный герой играет с малышом в игру, кто каких животных больше видел, и таким образом возникает лось.
А «Допплер» — текст совсем другой фактуры, гораздо более агрессивный. Его естественно, можно читать очень по-разному, и в том числе в нем препарируется современная Норвегия и рассматривается отношение нас, норвежцев, к самим себе и к окружающему миру. И он незаметно, но жалит власти. И в нем то, что было бы неуместно в «Наивно. Супер», оказывается на месте.
А смог бы герой «Наивно. Супер» убить лося в «Допплере»?