то то, чем ты как читатель восхищаешься и что все время читаешь. Но с коллегами-современниками ты делаешь примерно одно и то же, находишься в одном пространстве, и с этой точки зрения восхищаться умершими писателями, конечно, легче. Хотя, например есть Берроуз. Визионер и мастер слова. Его последний роман восхищает, в нем есть и выверенная драматургия, сгущение сюжета, и прекрасный язык. И это довольно редкое сочетание для современной литературы, обыкновенно встречаешь что-то одно, мало кому удается сочетать точное владение словом с умением работать с сюжетом. Обычно или человек словесный фетишист, или уж он пишет триллеры. Хотя умение сочетать обе эти важные вещи необходимо для хорошей литературы.
Джоан! Харрис (Joanne Harris)
Английская писательница.
Родилась в 1964 г. в городке Барнсли (Йоркшир). Училась в Уэйкфилдской школе для девочек, затем в колледже в Барнсли, изучала современные и средневековые языки в колледже святой Катарины в Кембридже. Работала продавцом, затем 15 лет преподавала французский язык в школе для мальчиков в Лидсе, вела курс французской литературы в университете Шеффилда. Играет на бас-гитаре в группе, которую организовала в 16 лет, изучает древнеисландский язык.
Книги: «Злое семя» (The Evil Seed 1989), «Спи, бледная сестра» (Sleep Pale Sister, 1993), «Шоколад» (Chocolat 1999), «Ежевичное вино» (Blackberry Wine, 2000), «Пять четвертинок апельсина» (Five Quarters of the Orange, 2001), «Поваренная книга французской кухни» (The French Kitchen, A Cook Book 2002), «Остров на краю света» (Coastlinen 2002), «Блаженные шуты» (Holy Fools 2003), «Jigs & Reels» (2004), «Джентльмены и игроки» (Gentlemen & Players 2005), «Французский рынок» (The French Market 2005), «Леденцовые туфельки» (The Lollipop Shoes 2007), «Рунические письмена» (Runemarks 2007), «The Girl with No Shadow» (2008), «Blueeyedboy» (2010).
Джоанн Харрис очень напоминает завуча. От этих школьных ассоциаций я так и не смог отделаться. А романы ее, на мой взгляд, вырастают из детских фантазий. Точнее, так: все последующее образование, весь взрослый опыт ничего существенного к этому детскому мечтательству не добавляет. Может быть, я неправ. Как бы то ни было, «Шоколад» стал бестселлером. Возможно, за это нужно благодарить кинематограф.
На каком языке говорили в вашей семье?
Мой первый язык — французский, потом, когда пошла в школу, я выучила английский. Моя мать француженка, по-английски говорила плохо, поэтому воспитывала меня на своем языке до тех пор пока я не подросла и не начала осваивать английский.
Вы когда-нибудь писали по-французски?
В самом начале я писала по-английски — ведь на этом языке я по большей части разговаривала. На французском мне приходилось заниматься журналистикой. По-моему, гораздо проще писать о той культуре, частью которой ты являешься.
Кем большей степени вы себя ощущаете?
Я чувствую себя и англичанкой, и француженкой. Нельзя же убрать половину того культурного наследия, с которым человек вырос. Не могу сказать, что чувствую себя в большей мере англичанкой или француженкой.
И вы не разрываетесь между Францией и Англией?
Нет, не разрываюсь — мне кажется, они вполне совместимы друг с другом.
Вам никогда не хотелось жить во Франции?
Ну, будь у меня подсознательное стремление, откуда бы мне о нем знать! Нет, я хорошо знаю Францию, люблю о ней писать, но подсознательного желания там жить у меня нет. Был момент, когда я без труда могла бы туда переехать, но решила этого не делать.
Где прошло ваше детство и каким оно было?
Детство мое было вполне счастливым. У меня хорошие отношения с родителями. Выросла я в деревушке на окраине промышленного шахтерского города на севере Англии. По-прежнему живу в десяти милях от места, где родилась, в той же деревне, что и мои родители.
Обогащает ли писателя опыт преподавания?
По-моему, писателя обогащает любой жизненный опыт. Любой жизненный опыт — связанный с людьми, взаимоотношениями, местами. Ведь я пишу о небольших сообществах, а школа и была небольшим сообществом, и у меня имелась прекрасная возможность в течение пятнадцати лет наблюдать за тем, как люди себя там ведут. Ежедневное близкое общение… В общем, это было интересно.
Никогда не жалели, что расстались с преподаванием в школе?
Если и сожалею, то не до такой степени, чтобы вернуться.
Как у вас появилось желание стать писателем?
Не знаю. Я писала всегда. Писала в детстве.
А что именно вы сочиняли в детстве?
Писала приключенческие истории. По сути, вещи очень похожие на те, что читала. Я подражала авторам, которые мне нравились. Довольно старомодные, вычурные приключенческие истории в стиле Райдера Хаггарда, Эдгара Райса Берроуза, Рэя Брэдбери — тех, кого мне нравилось читать.
Вообще, кто входит в число ваших любимых писателей?
На меня повлияли очень многие! Пожалуй, трудно кого-либо назвать в качестве самого любимого. Есть такой английский автор; Мервин Пик, он мало известен в других странах. Его книги сильно на меня повлияли. Ну, конечно, писатели вроде Набокова — те, что прославились своим стилем. Но и другие, более традиционные, мне тоже нравились — такие как сестры Бронте, Диккенс, Флобер и Бальзак, Жид. Знаете, книг, которые на меня повлияли, слишком много! Выбрать кого-то одного было бы трудно.
Но ваш выбор все-таки — прежде всего французские и английские авторы?
Нет, не могу сказать, что я отдаю особенное предпочтение французским или английским авторам. Пожалуй, современных французских писателей я, как правило, читаю меньше, чем более старых. Понятно, что живу я в Англии, здешние современные писатели более доступны — возможно, в этом и есть легкое различие.
Вы и в детстве предпочитали классику?
Нет, таких писателей, как Флобер я начала читать лет в семнадцать-девятнадцать. Когда обнаружила, что в школе бывают занятия более интересные, чем учить французские глаголы и правила.
Тогда и родился интерес к французской кухне?
Мой отец вообще не умел готовить, а мать, будучи француженкой, готовила, естественно, французскую еду, как это обычно бывает, когда люди тяготеют к определенному кулинарному стилю. Это сильно отличалось оттого, что готовили в большинстве английских домов. Сейчас в Англии, конечно, распространена международная кухня. Но когда я была маленькой, на севере страны дело обстояло по-другому. Поэтому люди проявляли к нам определенный интерес, мы считались немного не такими, как все.
Расскажите, как вы писали книги о французской кухне?
Для того чтобы написать первую из них, «Французскую кухню», мне не потребовалось изучать много источников — она в большой степени основана на семейных рецептах. Это были очень простые рецепты, я лишь немного видоизменила их с учетом того, что при современном стиле жизни у людей, видимо, не так уж много времени на готовку. Что касается другой книги («Французский рынок»), мы с моим соавтором отправились в конкретную область Франции, посещали там рынки, ездили к местным производителям, беседовали с ними — вот в этом и состояло изучение предмета.
А вы бы стали теперь давать какие-то кулинарные советы?
Знаете, я не автор этих рецептов, не профессиональный повар, так что спрашивать совета надо, наверное, не у меня.
Можно ли сказать что культура определяет национальную кухню?
Мне кажется, во Франции существует довольно сильная связь между едой и культурой, а также — между культурой и тем, что там называется patrimoine. В это понятие входят земля, еда, люди, которые еду производят, а еще — наследие, которое передается из поколения в поколение. Так было прежде, но теперь, по-моему, связи эти ослабли, вероятно, потому, что земледелие потеряло свою важность.
Вы никогда не думали взяться за книгу об английской кухне?
Я слишком мало знаю об английской кухне. Вряд ли смогу написать достаточно убедительно, прочувствованно о предмете, которого практически не знаю.
Был ли некий, так сказать, импульс, заставивший вас писать книги?
Можно сказать, я с самого начала стала писать что-то новое. Мое развитие как писателя скорее включало в себя эксперименты с различными стилями, с различными голосами в повествовании. В какой-то момент мне захотелось, чтобы меня печатали. Но, знаете, несколько первых книг вышли у меня еще до того, как я нашла собственный голос. Поначалу это были стилизации, подражание другим.
Как бы вы сами определи свой стиль?
Я стараюсь вообще не давать собственному стилю каких-либо определений. По-моему, стоит начать давать чему-либо определения, как тут же начинаешь стараться соответствовать определенным ожиданиям. На мой взгляд, я пишу в стиле довольно ярком, чувственном. Мне нравится, чтобы все выглядело как можно более настоящим, хочется задействовать все чувства — чтобы был слышен звук, чтобы включались осязание, вкус.
Вы получаете удовольствие от писательского труда?
По-моему, тут очень трудно все разложить по полочкам. Ты либо понимаешь, почему человек делает какие-то вещи, либо нет. Весь процесс писательства напоминает мне нечто сказочное, своего рода вуду. В этом есть настоящая магия — в том, что по твоему желанию на бумаге появляются слова или знаки. Если они выйдут у тебя правильно, в нужном порядке, то люди на другом краю света эти знаки заметят: засмеются или заплачут, рассердятся или внезапно захотят шоколаду. В этом для меня и состоит величайшая радость моего занятия. Все дело в этом вуду!
Когда книга закончена, что вы чувствуете по отношению к ней?
Когда персонаж уже создан, стал в моем представлении настоящим, он остается настоящим и после того, как книга закончена. Более того, некоторые персонажи возникают снова в других книгах — иногда в эпизодической роли, иногда как-то еще. Но, если честно, они всегда остаются с тобой, эти персонажи, эти места. Для меня они — будто окна в некие отчасти новые миры.