Сверху из зрительной ложи британцы наблюдали за выступлением своего премьера. Среди прочих там сидела и дочь Маргарет, Кэрол.
– Я искренне боялась, что нам придется через несколько дней покинуть Даунинг-стрит, – вспоминает она.[520]
Но Тэтчер удалось совладать с членами парламента и сохранить доверие к существующему правительству.
– Как ты себя ощущаешь после случившегося? – спросит вечером Кэрол свою мать.
– Нормально. Сейчас нам тяжело, но это ненадолго. Я только что беседовала с Джоном и Питером (Джон Нотт – заместитель министра обороны и Питер Каррингтон – министр иностранных дел. – Д. М.): мы дадим отпор.[521]
На следующий день Тэтчер пригласила на Даунинг-стрит постоянного заместителя министра обороны сэра Фрэнка Купера. Кэрол на скорую руку приготовила импровизированный ужин. Вытащила из холодильника окорок ветчины, салат и бутылку джина.
– Как вести военные действия? – в лоб спросила его Маргарет, когда они уже приступили к трапезе.
– Во-первых, вам необходимо сформировать небольшой военный кабинет, – сказал Фрэнк, пережевывая кусок ветчины. – Затем приступить к организации регулярных встреч. И главное, старайтесь, чтобы вас окружало как можно меньше бюрократов.[522]
Последовав его совету, Тэтчер собрала небольшой совет из пяти доверенных лиц, встречавшихся ежедневно в течение последующих десяти недель в 9:30, в будни – на Даунинг-стрит, в выходные – в загородной резиденции премьер-министра в Чекерсе.
Оглядываясь назад, понимаешь: в этот критический момент Маргарет удалось сделать невозможное. Не обладая никаким военным опытом, она сумела не только побороть первоначальный скептицизм в отношении своей персоны со стороны генералов, но и вызвать восхищение обычных рядовых. Впервые за столько десятилетий британские солдаты сражались не только за Британию, но и за ее лидера. Тэтчер превратилась в королеву Боудикку, осмелившуюся противостоять римским завоевателям, или Елизавету I, выступившую против «Непобедимой армады».
Самым же лестным для нее стало то, что впервые с момента прихода в большую политику она могла поставить себя на одну ступеньку с кумиром всей жизни Уинстоном Черчиллем. Неважно, что масштаб события был иным, главное, что Тэтчер удалось воссоздать дух великого британца.
– С военной точки зрения Маргарет – идеальный премьер, – признается Левайн. – Вам требуется решение? Пожалуйста, получите![523]
Даже военную некомпетентность Тэтчер смогла использовать в свою пользу. Знакомая с войной разве что по книгам и репортажам тележурналистов, она не представляла масштабов стоящих перед ней трудностей.
– В данном случае ее неопытность превратилась в преимущество, – замечает Джон Кэмпбелл. – Ни один премьер мужского пола, за исключением, пожалуй, Черчилля, не смог бы сделать то, что сделала Маргарет Тэтчер, – отдать приказ об отправке и высадке военного контингента для захвата столь удаленной территории![524]
Большинство членов ее военного кабинета имели большой боевой опыт. Уайтлоу и Пим были награждены Военным крестом. Нотт служил вместе с гуркхами[525] в Юго-Восточной Азии. Всем им подобная высадка казалась настоящим кошмаром. Лишь глядя на решительность и непоколебимую стойкость своего лидера, они согласились следовать за ней.
Правда, какую бы PR-броню ни надевала Тэтчер на себя во время публичных выступлений и заседаний военного кабинета, она продолжала оставаться женщиной. У нее тоже были чувства, и, как у любой представительницы прекрасной половины человечества, их было куда больше, чем у закаленных в боях коллег-мужчин.
– Тэтчер гораздо больше подвержена переживаниям, чем любой другой мужчина на ее месте, – замечает Вудро Ватт. – Она каждое событие пропускает через себя.[526]
Один из ее помощников следующим образом описывает типичную реакцию Маргарет на одну из трагичных новостей:
– Мэгги опустила голову, и ее взгляд уперся в стол… На минуту-другую она полностью отключилась от сидевших вокруг членов военного кабинета. Затем героическим усилием воли заставила себя вернуться к происходящему. Когда Маргарет подняла голову, по ее щекам текли слезы.[527]
Тэтчер решила семье каждого погибшего от руки писать утешительные письма. Маргарет отлично помнила, что она пережила, узнав о пропаже своего сына в Сахаре.
– Мне повезло, а им нет, – признается она уже после окончания Фолклендской войны.[528]
Чем больше страданий она видела, тем напористее становилась в своем желании закончить войну. За много веков до прихода Тэтчер к власти Суньцзы в своем трактате «Искусство войны» доказывал, что в любом сражении удача находится на стороне сильнейшего. При этом сильнейшего не величиной своей армии или количеством патрон, а стальной волей и силой духа. В глубине души Гальтьери понимал, что уступает своей визави, вскоре это поняли и другие.
Минуя легендарный флагманский корабль адмирала Нельсона «Виктория», под восторженные крики толпы и торжественные звуки духового оркестра авианосцы «Гермес» и «Непобедимый» покидали гавань Портсмута. На борту последнего из них среди толпы других моряков, одетых в парадные сине-голубые мундиры, стоял сын королевы принц Эндрю, второй после Чарльза потенциальный наследник престола. В Атлантике к двум авианосцам присоединились эсминцы, миноносцы, фрегаты, четыре подводные лодки, а также гордость гражданского флота – корабль «Королева Елизавета II».
Чем ближе подплывали британские корабли к Фолклендским островам, тем воинственнее становился голос британского премьера.
– Чтобы вам сразу стало понятно, все наши усилия направлены на мирное решение данного конфликта, но не на мирное разрешение, – убеждала она британский парламент.[529]
В день высадки Маргарет, не сдержав эмоций, воскликнула:
– Радуйтесь! Радуйтесь![530]
Вскоре британский бомбардировщик с дельтовидным крылом атаковал Порт-Стэнли, сбросив на него 21 бомбу. Его примеру последовали «стрекозы» авианосцев – реактивные истребители «харриеры» с вертикальным взлетом. Им удалось полностью разрушить взлетно-посадочные полосы, использующиеся противником для доставки продовольствия и боеприпасов.
Решительность Тэтчер вызвала определенный скептицизм у международной общественности в целом и у Белого дома в частности.
– Наше положение очень трудное, потому что мы дружим с обеими сторонами, – признавался Рональд Рейган.[531]
Ситуация осложнялась и тем, что американские политики по-разному смотрели на происходящий конфликт и ту роль, которую предстоит сыграть в нем США. С одной стороны баррикад оказались бывший верховный командующий вооруженными силами НАТО Александр Хейг и министр обороны Каспар Уайнбергер, готовые оказать широкую поддержку британским солдатам. С другой – представитель США в ООН Джин Киркпатрик и помощник государственного секретаря по американским делам, ведавший политикой США в Латинской Америке, Томас Эндерс, ратовавшие за сохранение дружественных отношений с Аргентиной (как противовес коммунистической Кубе команданте Кастро!).
После многочисленных совещаний за закрытыми дверьми американские политики пришли к решению, что Великобритании не добиться победы и битва за Фолклендские острова превратится в современный вариант Суэца. Для сообщения столь нелицеприятной для Британии позиции было решено отправить на Туманный Альбион Александра Хейга.
Маргарет приняла его на втором этаже дома номер 10 на Даунинг-стрит в своем рабочем кабинете. Еще до начала непосредственного обсуждения сложившейся ситуации она обратила внимание Хейга на висевшие на стенах портреты адмирала Нельсона и герцога Веллингтона. Для Александра все стало ясно: «железная леди» готова дать бой. «Ее настрой воинствен, точка зрения – категорична, и самое главное – она права», – подумал про себя Хейг.
Когда они сели за импровизированный обед, состоящий из жареного бифштекса и картошки, Маргарет, ритмично чеканя слова, произнесла:
– Не забывайте, в 1938 году за этим столом сидел Невилл Чемберлен и говорил о чехах как о народе, живущем где-то далеко.
Эмоции переполняли Тэтчер. Ее и без того строгий голос превратился в пугающий рык:
– А потом началась мировая война, погубившая свыше 45 миллионов невинных людей.
– Может быть, нам следовало узнать мнение самих жителей Фолклендских островов? – попытался возразить ей Хейг.
Ударив кулаком по столу так, что стоявшие на нем фужеры едва не опрокинулись, Маргарет закричала:
– Прекратите повторять об американской беспристрастности и скажите хунте, чтобы она вывела свои войска!
Затем, немного успокоившись, она добавила:
– Ал, только после того, как это случится, мы сможем обсуждать будущее данных островов.[532]
Вернувшись в свой люкс в гостинице «Клариджес», Хейг сбросил с себя пиджак, поправил прилипшую к телу рубашку и раздраженным голосом крикнул:
– Принесите скорее выпить!
Откинувшись в кресле, он устало вымолвил:
– Чертовски упрямая леди!
Вечером Александр телеграфировал президенту, что Тэтчер «закусила удила». Она жестче, увереннее и воинственнее, чем любой член ее собственного кабинета.[533]