кой психикой.
– Малцык, где такой красивый майка купил?
Майка была игровой, но списанной: яркая, длинная, с фамилией на спине.
– Нам выдают, – говорю.
– Ай, маладэс! Каково вид спорта играешь?
– В хоккей.
– Э-э-э… Здесь хоккей-макей нет? Здесь зара. Здесь футбол-мутбол.
– Из Риги я. Там играю.
– А-а-а… Рига, пистес, э-э-э! Загараница, пилять. У меня таварищ там замуж пошла.
– Бывает, – говорю.
И тут я увидел термопереводки. Синие и красные буквы и цифры. Причём буквы были латинскими. Блестящие, размером с ладонь и со скошенными углами. Точь-в-точь такие же, как на майках игроков NHL и NBA…
На свисающем над «итальянским» двориком балконе пили кофе мама с бабушкой, обсуждая последние новости. Приняв душ, быстро сгонял в комнату, налил себе чай и присел рядышком.
– Ну как кросс пробежал, внучек?
– Терпимо, бабуля. Хорошо побегал.
– Умничка! Вот и Антонина Борисовна тебя хвалила вчера. Говорит, воспитанный, здоровается кивком, улыбается. Пойду-ка я собираться. Я к Артуру Вагановичу на приём сегодня записана.
Совсем скоро раздался протяжный вопль:
– Лена-а-а! Леночка-а-а!!! Это же кошмар какой-то! Господи, какой же идиотик растёт! Ну в кого пошёл, а?! Хвалят его! Знали бы, что он творит. Лена, ты только посмотри!
Посреди просторной гостиной стояла бабушка. Бюстгальтер размером с две хоккейные ловушки и розовые байковые панталоны до колен. Я заметил, как мама кусает губы, чтобы не расхохотаться, как она специально подошла к окну, поправить, ровно висящие, шторы. Бабушка повернулась спиной, я сгрёб всю серьёзность и буквально нагнал её на лицо. На каждой половине панталон красовалось по синей девятке, а над номером 99 блестела фамилия Gretzky.
– Леночка, ну что у него в голове?! Посмотри, оболтус! Посмотри на фотографии над рабочим столом деда! Великие изобретатели, серьёзные люди! И растёт хулиганьё…
– А мне кажется, что очень даже, – тихо промолвил я, тут же получив подзатыльник от мамы.
– Мама, ну что я могу сделать?.. Говорить – бесполезно, – оправдывалась маменька.
– Леночка, а вот ты представь, а? Я бы так к Артуру Вагановичу на приём и пришла бы. А мне ведь платье снимать. А там этот срам. Ты что хоть приклеил, олух?!
– Фамилию и номер известного хоккеиста.
– В следующий раз на лоб себе приклей.
– А может, Артур Ваганович хоккей любит?
На счастье, зазвонил телефон, и мама вышла из комнаты. А у меня после этой истории великий Уэйн ассоциировался не только с красивыми голами, но и с панталонами. Ну и наоборот. Вид панталон волей-неволей напоминал о хоккее.
Кирпич
В коммерческий отдел фирмы пришла бандероль с претензией. Кооператив из Молдавской ССР просил заменить три пары джинсов варенка артикула Lokh. Артикулы присуждались товарам складскими работниками, а фантазии их были пошло-безграничны.
Ирина готовила кофе в джезве и читала вслух текст претензии. Её голос прервал басок коммивояжёра Аркадия – юного и хамоватого толстячка среднего роста. Здоровался Аркадий нечасто, слово «спасибо» учить отказывался. Но самое интересное, что при всех минусах человеком он был добрым и даже в меру щедрым. Для начала Аркадий отвесил комплимент директору склада Саше Губину.
– Неважно выглядишь, Саша. Лицо у тебя с сероватым оттенком. Витамины попей. Но не об этом. Я завтра в Челябинск улетаю. Хотел бы поинтересоваться, какую гостиницу лучше снять?
– Ты же не в Стокгольм летишь и не в Хельсинки. В любом нашем городе лучше снимать «Интурист», – медленно выговорил Саша.
– А ты в Челябинске бывал?
– Разок на соревнованиях.
– И как город? – любопытствовал Аркадий.
– Город как город. Дома, трубы, автобусы, люди.
– Попей, попей витамины, Саша. Раздражительность твоя, она тоже от их недостатка.
Повернувшись спиной к Рюмину, Аркадий бросил на стол новенький баул «Адидас» и обратился к Ирине:
– Так, я пойду пообедаю, а вы с девочками соберите мне образцы товара. И побыстрее желательно, без копошения вашего. Времени у меня не так много.
Тон был приказным, грубым. На просьбу Александра не хамить женщинам юный коммерсант отреагировал хлопком двери. Скоро Аркадий вернулся за сумкой. Сокрушался по поводу чрезмерного веса, просил пожелать ни пуха ни пера, пару раз чертыхнулся.
Минула неделя. По свежему асфальту, ведущему к дверям офиса, резво шёл Аркадий. Завидев Рюмина, энергично замахал руками, начал орать:
– Это хорошо, Саша! Хорошо, что тебя не было рядом в момент этого позора! Какая скотская издёвка, а!
– Может, пояснишь? – затянулся Рюмин.
– Поясню, блядь. Приехал я, значит, в аэропорт. Настроение великолепное! Солнце, кофе с бальзамом, девушки красивые. Объявили посадку на наш рейс, ставлю сумку с образцами на просвечивание, а мне задают вопрос: «Что за продолговатый предмет на дне вашей поклажи»? Я им отвечаю, что, скорее всего, коробка с обувью. Просят показать коробку. Водружаю сумку на столик и выуживаю из баула не коробку, а чёрный целлофановый пакет с чем-то неимоверно тяжёлым. А в пакете… А в пакете, сука, белый силикатный кирпич! И на нём углём нарисовано слово «хуй».
– Написано.
– С одной стороны кирпича написано, а с другой ещё и нарисовано, – взвился Аркадий.
– И что?
– Не строй из себя дурачка! И что, и что? – передразнил Рюмина Аркаша. – Я им говорю, мол, это не мой кирпич. Я к нему никакого отношения не имею. Они не верят. Ну, посмотрите на меня, говорю. Я солидно одет, абсолютно трезв. Как в сумке такого человека может оказаться белый кирпич с чёрным хуем?
– Ну я бы тоже на их месте удивился, – покачал головой Рюмин.
– Удивился бы он… Пассажиры хохочут в голос, стюардессы-красавицы подошли. Папин друг, выпивший дядя Залман, кричит: «Аркашенька, умничка, я первый раз вижу, чтобы эту власть посылали на хуй так изящно». Это ментов пуще прежнего вывело. Говорят: «Так вы здесь все заодно?!» Тут лейтенант прикладывает кирпич к уху и начинает слушать. Старшой его спрашивает: «Ну что, тикает, товарищ лейтенант?» А тот отвечает: «Не тикает. Но вполне возможно, он его ещё не активировал?» Какой-то мудак достал фотоаппарат и снимает. Они снова за своё: «Зачем вам в Челябинске белый кирпич с матерной надписью?» Я быстро нашёлся и чуть ли не в крик:
– Этот кирпич я везу своему брату как память о доме, в котором мы жили.
– А слово из трёх букв зачем написали?
– Это не я, – говорю. – Это он написал, когда ему девять лет было.
– А сейчас ему сколько? – допытывают.
– Двадцать восемь исполнилось, – говорю.
– Ну ладно, он слово написал. А как на другой стороне рисунок члена появился? У вас что, стенная кладка в один кирпич была?
Дядя Залман орёт: «Аркаша, на хер тебе этот Челябинск?! Летим сразу в Тель-Авив! Всё равно закончится именно этим».
Так эти скоты дядю Залмана с рейса сняли.
– Так это из-за тебя, оказывается? – искренне удивился Рюмин.
– А ты откуда знаешь?
– Он дня три назад к Сёмину Боре приезжал и жаловался, что бухим с рейса сняли. Он ещё с женой и с дочкой крепко повздорил. Ну и что дальше было?
– Дальше продолжение позора. У них комната досмотра на ремонте. Так они привели собаку и майора. Майор красный такой, жирный. Смотрит на меня и говорит: «Ну что, масон хуев! В кирпиче наркота, небось?» Я в крик: «При чём здесь масоны? Что за антисемитизм?» А он с ухмылкой: «Я имел в виду каменщик». Собака меня понюхала и отвернулась.
– Я бы тоже отвернулся, – вставил Рюмин. – От тебя перегаром шмонит.
– Ты бы помолчал. Она и от кирпича отвернулась.
– Ну так, может, умная собака – прочла…
– Заткнись уже! Дальше вообще кошмар… Они кирпич долбить молотком начали. Долбят и смотрят на мою реакцию. Расколошматили его в труху и снова собаке нюхать дают. По итогу отпустили. Так я в самолёте ужрался, чтобы на дурацкие вопросы соседей не отвечать. Скажи, Саша, только скажи честно… Ну какая сука кирпич разрисовала и мне в сумку засунула?
– Аркаша, не знаю. Но вполне возможно, что это действительно твой двадцативосьмилетний брат.
– Но у меня нет брата в Челябинске. И вообще у меня только сестра.
– Тогда не знаю, – бросил Рюмин, посмотрев на кучу угля и палет с белыми кирпичами, расположившиеся по соседству с котельной.
Через три года пророчество дяди Залмана сбылось. Наверное, это ирония судьбы, но первые два года жизни в Израиле Аркадий таскал на стройке кирпичи.
Диалог
Раньше из ВТБ звонили часто. Сейчас всё больше из «Сбера», да и то по «Вайберу». Во весь экран лого «Сбера», и голос: «Мы из финансовохо мониторинха». Раньше я им неправильные цифры карты диктовал, а потом надоело. Но в тот день настроение было пошалить, потроллить, затянуть время, чтобы они не смогли воспользоваться доверчивостью какого-нибудь наивного бедолаги. Голос у юноши был задорный, он не «хыкал», но работал по старой методичке.
– Здравствуйте, Михаил Сергеевич! Меня зовут Евгений, я являюсь менеджером Сбербанка. Звоню вам по причине странной активности на вашем счету.
– Кто говорит? – ответил я кряхтящим старческим голосом, немного покашливая.
– Евгений, специалист Сбербанка.
– Совсем слышать перестал… – прохрипел я.
– Это Евгений! Специалист Сбербанка! – прокричал в трубку звонящий.
– А-а-а! Узнал, узнал. Евгений, специалист… Узнал. А фамилия как?
– Котляренко моя фамилия. Евгений Котляренко меня звать. На вашем счету подозрительная активность, Михаил Сергеевич.
– А что там произошло на счету-то, а?
– Пока ничего не произошло, не волнуйтесь, но может произойти. Скажите, вы карту банка давали кому-нибудь из близких?
– Карту?.. Брат-алкаш, блядь!
Я начал кашлять как чахоточный.
– Прошу не выражаться, Михаил Сергеевич.
– Да в третьем поколении, блядь! – не унимался я.
– Михаил Сергеевич, держите себя в руках. Понимаю – нервы. Но лучше без них.