– Охуеть… – тихо выговорил Феликс. – То есть грандиозно.
– Погодь. Сейчас расскажу про эту грандиозу. В кибитке будет находиться основательная композиция.
– Основная экспозиция, – решила поправить Ирина.
– Ира, ты заткнись… Твоё дело молчать и сос… и составлять графики моего пребывания где бы то ни было. Итак, в кибитке будет основная экспозиция. Годы гнетения советской власти, годы тревоги и безраздумности. Огромные экраны, гиды в национальных костюмах, узничество в робах.
– Что в робах? – вытянул голову Феликс.
– Ну… ходячие макеты арестантов. Массовку с киностудии Довженко будем брать. Кино, один хер, не снимаем. Пусть играют боль и совесть страны. Дальше… Каждый час голосами известных актёров, певцов, музыкантов будет озвучиваться, сколько лет, дней, месяцев и часов исполнилось независимости Украины. Естественно, будут продаваться национальные блюда, вышиванки, шаровары, запустим оселедец-шоп.
– А что такое оселедец-шоп?
– То же самое, что и барбер-шоп, но только по выстриживанию оселедцев. Решившимся будем доплачивать и поставлять в течение года специальное масло по специальной цене.
– Великолепно! Это просто какой-то гений мысли все творил, – воскликнул Монахов.
– Но и это ещё не всё. – Джебенко попросил Ирину принести рюмки. – В этом здании сфеерической формы разместится панорама майдана.
– Пан Джебенко…
– Говори просто – Анатолий.
– Не могу. Пан Джебенко, а мне кажется, или здание напоминает кастрюлю?
– Не кажется. Я знаю, как над нами сарказмизируют враги, но! Нам не чужеродна самоирония. И кастрюля – это не только лишь для всех предмет варки. Мало кто может понять, что это лишь и символ. И наконец, булава.
– А в булаве что?
– В булаве все достижения Украины. В каждом шипе достижения Украины. В мореходстве, покорительстве космоса, машинопроизводстве, сельском хозяйстве и нобелевских науках.
– Впечатляет.
– Э-э-эх… Ещё как впечатляет! Давай выпьем, Филипп. Выпьем и на интервью.
Джебенко развалился в кресле и, закинув ногу на ногу, пытался играть в словесный конструктор. Феликс посматривал на диктофон и мысленно прикидывал, как он будет расшифровывать эту ахинею. Можно прибегнуть к специальной программе, переводящей звуковые файлы в текст, но, если она и поймёт этот бред, работа над ним займёт немало времени. Пытаясь подобрать слова, Анатолий подолгу смотрел на потолок, щёлкал костяшками пальцев, тёр колени и уши. Иногда Джебенко смеялся над своими шутками. В эти моменты Феликсу хотелось заплакать. Перед ним сидел типичный пацан из торпедного отдела одной из бригад, благодаря везению ставший фигурой. Феликс вспомнил бои Джебенко с соперниками, которых Анатолию подбирал промоутер, вёрткий негр, разрушивший мир супертяжей в угоду своей жадности и амбициям. Джебенко ходил, а не порхал по рингу, выкинув вперёд руку и трусливо удерживая соперника на расстоянии. Хрустальная челюсть Анатолия не держала хорошие хуки, и для него главным было отходить положенные раунды, чтобы получить незаслуженный пояс и очередной купленный титул. Камеры выхватывали гримасы разочарования на лицах зрителей, а у телевизоров матерились и засыпали знатоки бокса, помнящие бои Мухаммеда Али, Джо Фрезера, Льюиса Стивенсона и Майка Тайсона. На смену чёрным реактивным монстрам, влюбившим в себя весь боксёрский и небоксёрский миры, пришёл улыбчивый и удобный для промоутера Джебенко, поверивший в свои дутые победы.
Подбежала Ира с телефоном и сказала, что звонит президент. Джебенко вновь отбежал в угол зала и долго кивал. До Феликса донеслось: «Я не молчу. Я киваю, пан президент, вы просто не видите».
– А почему свой телефон не носите, пан Анатолий? – поинтересовался Феликс.
– Это вредность для мозговых полушарий. Излучаемость волнистости поражает важные клетки. Вот я сейчас поговорил с паном президентом, тут же появились плохо уловимые боли в висковой области черепной части. Выпить будешь?
Феликс отказываться не стал. Человек, всю жизнь получавший в голову на ринге, боится излучений мобильных телефонов. По утрам Джебенко пьёт апельсиновый сок, крутит педали велоэргометра, ест низкокалорийную пищу, не курит, но изредка позволяет злоупотребить спиртным. И всё это для того, чтобы поддерживать в должном порядке работу центров удовольствий, потому как умственная деятельность Анатолия – это не более чем работа плохой машины на холостом ходу. Феликс решил задать последний вопрос:
– Пан мэр, плох тот солдат, который не хочет стать генералом.
– Да. Слышал эту пословицу. Ещё знаю, что пуля – сука, штык – не в кусты.
– Именно. Так вот. Я не зря упомянул эту пословицу. Плох тот мэр, который не хочет стать президентом. Есть амбиции стать президентом великой Украины?
Джебенко вперил взгляд в стену, поверх головы Монахова, и Феликсу показалось, что бывший боксёр на мгновение впал в кому. Взгляд Анатолия не был задумчивым или пытливым. Он был пустым, но колким. Неожиданно челюсти бывшего атлета начали как-то неестественно скрежетать. Монахову стало не по себе. Джебенко встал, глубоко вздохнув, приложил ладонь правой руки к сердцу и запел «Ще не вмерла Украина». По правой щеке солиста заскользила прозрачная капля. К Анатолию тут же присоединилась Ирина. Она выгнула попку, приподняла грудь и подбородок и тоже затянула гимн. Вскоре запели и официанты. Причём один из них жутко фальшивил и строил отвратительные физиономии. Феликс тоже приложил руку к груди, но открывать рот для приличия не стал. Он смотрел на происходящее и не верил, что находится не на съёмочной площадке, а в офисе главы крупного города.
– Если что – звони, Филипп. – Анатолий нервно тряс руку Монахова.
– Обязательно позвоню. Обязательно. И вы к нам приезжайте, – забылся Феликс.
– Обязательно. Но только на танке. А лучше на белой лошади. Белой и с яблоками. Или с персиками, – захохотал Джебенко.
Подмигнув Ирине, Феликс покинул кабинет. До вылета оставалось совсем немного. Убеждая себя, что просекко – это зло, но зло не столь губительное, как виски, Феликс приговаривал третий бокал игристого напитка. Интервью получится вряд ли. Если давать его полностью и даже сильно прилизанным, читатель станет писать, что издеваться над слабоумными – грех. Тем более что в самом интервью Джебенко ничего нового не сказал. Феликс решил сделать анонс. Звучал он так: «Интервью с Анатолием Джебенко – это, пожалуй, одно из самых интересных интервью в моей недолгой карьере. Анатолий – нелёгкий собеседник, настоящий философ-урбанист. Но он бывает резок и бескомпромиссен, а порой напоминает игрока в покер. Взять историю с главой УЕСа (Украинско-еврейского союза) Ефимом Требушнюком, который подвёл Анатолия с организацией митинга и тут же получил отказ в финансировании своего центра. Или отношения Джебенко с Шалико Ноздриашвили, которого в одну из встреч Анатолий Джебенко выволок за ухо и порвал пиджак. Но когда Шалико поймали за рулём с кокаином и несовершеннолетними искусительницами, Анатолий взялся помочь мятежному грузину. А проект музея майданизации со зданием-кастрюлей, который откроет свои двери очень скоро. Следите за нашим сайтом. Интервью выйдет уже скоро».
За десять минут до взлёта Феликс разместил заметку и на сайте, и во всех принадлежащих ему социальных сетях. Просекко сделал виднеющиеся в иллюминаторе силуэты Москвы и роднее, и ярче. Сообщений было очень много. Их было примерно столько же, сколько и пропущенных звонков. Большинство отличались эмоциональностью и носили характер комплиментарный: «Феликс – ты просто лучший! Ты набананил эту говорящую грушу. Феликс, это невероятно круто!.. Феликс, я снова тебя хочу!» – писали друзья и знакомые.
У Армена Гургеновича, который набрал номер Монахова четырнадцать раз, настрой был менее оптимистичным:
– Меня вызвали все, кто только мог вызвать. Я слышал слово «пиздец» намного чаще обычного. Моё давление пробило все нормы. Да, Феликс, это говно в ринге нравилось только убогим. Но на хера было вызывать международный скандал?! – заорал Армен. – Все прекрасно знают, какой мудак Анатолий, все знают, какая мразь Шалико. Но ведь можно было всё сделать изящнее.
– Я запустил хороший сериал.
– Спорить не буду. Сериал охеренный. Другой вопрос, удастся ли мне тебя отстоять.
– В наше время это уже не важно.
Пятна
Писатель Козлов приехал за полчаса до эфира. Это был заросший, очень полный, небрежно одетый человек лет сорока от роду. Кивнув коллегам-экспертам, Козлов запустил пятерню в вазу с конфетами и, зачерпнув внушительную горсть, высыпал её в потёртый кожаный портфель.
– Может, на грим, Дмитрий Иосифович? – обратилась к гостю редактор Полина.
– Мне виднее, когда на грим, – ответил Козлов, но всё же направился к гримёрам.
Плюхнувшись на потрескавшуюся кожу кресла, Козлов выдохнул перегаром. Это были не свежие пары, а отвратительный запах, способный вызвать отвращение даже у человека, не сильно пьющего. Ирина поморщилась и начала прилаживать к шее писателя накидку. Судя по сбившимся в редких волосах колтунах, голову Козлов мыл последний раз с неделю назад.
– Больно! – взвизгнул толстяк, когда расчёска прошлась по сальной пряди.
– Извините, Дмитрий Иосифович, постараюсь быть аккуратнее, – выпалила Ирина.
Когда Ирина направила на голову струю лака Козлов взвизгнул во второй раз:
– Не смейте! Уберите эту струю скунса! От лака выпадают волосы! Сколько раз я говорил вам!
– Наверное, не мне, а моим коллегам. Вы у меня первый раз.
– Это не имеет значения. Нельзя быть такими тупыми, – визжал графоман.
Когда Ирина решила обмакнуть салфеткой красное, потное и объёмное лицо Козлова, он начал истерить пуще прежнего и орал, что пудры должно быть по минимуму. Закончив работу, Ира аккуратно сняла накидку и увидела на голубой футболке Дмитрия несколько жирных пятен. Не было сомнений, что в кадре они будут выглядеть ужасно.
– Дмитрий Иосифович, – набралась храбрости девушка. – Давайте я сгоняю к костюмерам и найду вам или футболку вашего размера, или рубашку.