Потом на записи было полчаса не самой интересной болтовни – всякие доводы, почему я должен остаться с мамой, а потом другим голосом – всякие доводы, почему я должен остаться с папой. Между ними иногда задавали вопросы и звучали голоса моих родителей. И мамин тоже.
Мужчина, который защищал папу, все время упрекал маму в том, что она меня била. Он даже спросил ее:
– Правда ли, что вы сломали вашему сыну руку?
– Нет, неправда.
– Тогда почему у вашего сына сейчас наложен гипс?
– Он упал со ступенек в подъезде.
– Потому что вы его с них столкнули?
– Да, столкнула, но не со ступенек. Мы были в подъезде, он баловался, я разозлилась на него и оттолкнула, но я не предполагала, что он не удержится и упадет. Это случайность, у меня не было цели ломать ему руку.
Это была правда – мама сделала это не специально. Но почему-то в больнице она сказала соврать врачу, что я сам упал во время игры на детской площадке. Запретила признаваться, что она толкалась, но в суде об этом почему-то все равно знали.
Другой мужской голос на записи запротестовал и сказал, что все родители иногда злятся на детей, могут вспылить, толкнуть или ударить, но это нельзя приравнивать к избиениям или жестокому обращению.
Когда мужчина, который был против мамы, заканчивал ее допрашивать, он, судя по скрипу стула, садился на место, и было слышно, как он что-то шепотом говорит моему отцу – так я понял, что диктофон был у них на столе.
После разговора про мою руку он шепнул папе:
– Они будут давить на то, что все в меру бьют детей.
Папа ничего не ответил.
Потом другой мужчина выступал против него, и он говорил в основном про то, что ребенку нужна мать и что никакой отец, как бы хорош он ни был, не может полностью восполнить недостаток материнской любви. Если честно, звучало слабовато, но папин защитник все равно не казался довольным.
Тут Биби встряла со своими комментариями:
– Я слышал, что отец никогда не получать детей через суд, даже хороший отец. Только, может, если мать пить. Твоя мать пить?
Я сказал ей заткнуться. Несет какую-то чушь.
На записи снова зазвучал папин защитник. Он спросил у мамы:
– Почему вы так выглядите?
– Как?
– Короткая стрижка, мужская одежда…
– Мне так нравится.
– А быть женщиной вам нравится?
– Да.
– Ваша честь, у меня есть переписка, которая имела место быть между супругами в марте 2018 года и в которой ответчица утверждает… Цитирую: «Я устал от этой жизни, она не моя, мне ее навязали, я устал изображать из себя жену и мать, я хочу сделать переход, быть мужем и отцом или вообще не быть». Как вы можете это прокомментировать?
Тишина. Никакого ответа не следовало, только шумела работающая кассета. Я не дыша поднял взгляд на Биби – она смотрела в ответ немигающими огромными глазами. То ли правда поняла, о чем речь, то ли увидела, что я побледнел как мертвец (я уверен, что именно так и побледнел), и испугалась за меня.
Спустя целую вечность на записи послышался дрогнувший мамин голос:
– Зачем ты это сделал?
Я не хотел слушать ответ и был уверен, что там в принципе не прозвучало никакого ответа. Со всей силы ударил ладонью по кнопкам – наугад, надеясь, что от этого магнитофон выключится. Сработало.
Биби смотрела на меня почти плача и вдруг сказала:
– Мне жаль.
Почему-то я еще больше разозлился от этой жалости. Тесная однокомнатная квартира задавила на меня со всех сторон, как будто стены начали сдвигаться. Я вдруг сразу заметил счастливые фотографии ее родителей на полках, весь этот неустроенный, но при этом заботливо оберегаемый быт, эту дурацкую спящую собаку в кресле – и показался себе самым-самым-самым несчастным на свете. Самым ненормальным. И Биби, ставшая свидетельницей разрушения моей семьи, была в ту минуту отвратительна мне как никогда.
Я вскочил и дрожащим голосом закричал на нее:
– Ты… Ты… грязная… вонючая… чурка!
Я никогда не говорил этого слова вслух. Более того, я никогда его даже не думал. А тут так хорошо легло на язык, словно совсем привычное.
– Не надо меня жалеть, ясно? Это ты тупая мигрантка, это мне тебя жаль, понятно? Не надо меня жалеть.
Я уже пятился спиной в коридор, все повторяя: «Не нужна мне твоя жалость, не надо меня жалеть, это мне тебя жаль», и, обуваясь, говорил, и, уже даже выскочив в подъезд, не сразу заткнулся. А когда перестал повторять, начал плакать и плакал до самого дома.
А Биби даже не обиделась. Ни разу не упомянула эту мою истерику и на следующий день улыбалась как ни в чем не бывало. Странная она.
И сейчас, когда мы сидели и делали русский, а она предложила дослушать кассету, я вспомнил все это и понял, что не хочу еще раз услышать что-то, из-за чего опять поведу себя как псих.
Поэтому я сказал ей:
– Нет, не хочу.
А потом стошнило ее собаку.
09.10.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня Биби сказала мне, что дослушала кассету без меня. Я ведь оставил кассету у нее, она пыталась вернуть, но я велел выкинуть. Она не выкинула. Говорит: «Это может быть важно». Ага, было бы важно, отец бы следил за своими дурацкими кассетами получше…
В общем, она сказала, что послушала и что после того, как моя мама спрашивает, зачем папа это сделал, папа отвечает: «Я не знал, что он будет об этом говорить».
– Чушь, он врет, – буркнул я.
– Почему?
– Потому что он сам это выдумал.
– Что?
– Выдумал, что мама хочет быть мужчиной, чтобы меня забрать. И адвоката подговорил.
Биби помолчала, а потом спросила:
– Ты правда так думать?
– Конечно.
– А переписка?
– Она поддельная.
– Думаешь, там бы не проверили…
– Заткнись, Биби, – перебил ее я. – Она поддельная, не пытайся вникнуть в то, что тебе не дано понять. Я всю жизнь живу в этой стране, мне лучше знать, как тут все устроено.
Биби правда замолчала и перестала со мной спорить. Мы с минуту сидели молча, а потом она снова заговорила:
– Ветеринар вчера сказать, что собака наесться жирная еда. Не знать, как так получиться.
От этой новости мне стало не по себе. Уж я-то знал, «как так получиться»… Неужели я чуть не убил Бибину собаку?
10.10.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Мы с папой уже четыре дня толком не разговариваем. Он говорит мне только «Доброе утро» и «Спокойной ночи», а я ему вообще ничего не говорю. Не знаю, если честно, как с ним жить дальше. Интересно, в одиннадцать лет можно снять отдельную квартиру?
После уроков опять был у Биби, и помогал ей с русским, и, конечно, опять мучился с едой. Теперь, когда ее собаке стало плохо, я понял, что мой предыдущий план перестал работать. Я, конечно, мог бы кормить собаку во что бы то ни стало, но я же не какой-нибудь живодер. Поэтому сначала я думал, что обречен и что мне придется выдумать что-нибудь, чтобы объяснить, почему я не могу есть. Можно сказать, что я решил стать вегетарианцем, или что я православный и у нас сейчас пост (наверняка они не знают, когда у православных пост, – я ведь и сам не знаю), ну или просто сказать, что меня тошнит и есть я не могу.
Пока я, гуляя взглядом по стенам, размышлял над всеми этими вариантами, которые, признаться честно, звучали недостаточно правдоподобно, мой взор упал на окно. Я вспомнил, как в детстве мама читала мне книжку про мальчика Дениску, который не хотел есть кашу и поэтому выкинул ее в окно (а каша упала на голову прохожему – но это уже другая история).
Я попросил Биби позвонить нашей старосте и уточнить домашнее задание по русскому.
– Прямо сейчас? – удивилась Биби.
– Да, пожалуйста. – Я просяще на нее посмотрел. – В три часа у Юли тренировка, она сейчас уйдет, и мы не узнаем.
Вообще-то я понятия не имел, ходит ли наша староста на какие-то тренировки, и уж тем более не знал их расписания. Но Биби встала и вышла в коридор – там у них стоял стационарный телефон, еще из тех, которые с крутящимся диском. Все как в прошлом веке, говорю же.
Я услышал, как она набирает номер, и начал действовать. Метнулся к окну и, помня горький опыт Дениски, проверил, не проходит ли кто мимо. Все было чисто. Затем взял тарелку со стола, быстро опрокинул ее содержимое наружу, со скоростью Флэша закрыл окно и сел на место, как будто ничего и не было. Книги правда многому учат.
Я, конечно, не зря попросил Биби именно об уточнении домашнего задания и именно по русскому. У них с Юлей начались трудности с пониманием друг друга, и на выяснение домашки у Биби ушло не меньше пятнадцати минут. Когда она вернулась, я уже как будто все съел.
В этот раз мне почему-то понравилось у Биби. Мы так хорошо разговорились, когда сделали уроки, – начали сплетничать про наших одноклассников и рассказывать друг другу разные истории. Я дал ей послушать пару песен группы Love, и она сказала:
– В этой песне петь о том, что все должны жить. – Подумав, она добавила: – И что все должны умирать.
Я удивился:
– Откуда ты знаешь?
– Я раньше учиться в английской гимназии. Я понимать английский.
– Серьезно? Я думал, в Таджикистане нет школ.
Биби посмотрела на меня как на дурака. А откуда я должен был это знать? Я думал, там ничего нет, только грязь и коровы.
11.10.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Папа сегодня пытался со мной поговорить, но лучше бы он этого не делал. Пришел вечером в мою комнату, сел за мой стол и сидел. А я сидел на кровати. Так получилось, что мы друг друга даже не видели, только чувствовали это неловкое присутствие.
Потом папа сказал:
– Я хотел как лучше.
Я только плечом повел. Так всегда говорят, когда на самом деле вообще не думали о том, чего хотели.
– Мама ведь правда тебя била. Все соседи на ушах стояли. И она сломала тебе руку – это вообще ненормально.
– Она случайно.
– Я больше не знаю никого, кто случайно сломал бы руку своему ребенку.