Я сказал:
– Понимаю.
Удивительно, конечно. Моя бабушка верит в Бога совсем по-другому: ругается грубыми словами на папу, на Шпагина, даже на Биби, прикрываясь при этом религией. И в телевизоре, я видел, тоже так делают. Кричат, что геев надо лечить, или ограждать от общества, или, что самое худшее, убивать. Не понимаю, как таким людям Бог поперек горла не встает?
13.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Я сходил с папой на обед к его подружке.
Это просто жесть.
Мы так и не поели.
Но вообще-то все нормально начиналось. Мы оба вырядились как какие-то модные щеголи, сочетающие пиджаки с джинсами и кроссовками, причесались и, в полной готовности предстать перед папиной подружкой, как порядочные отец и сын, пошли к ней в гости.
Она жила совсем недалеко – мы дошли пешком меньше чем за двадцать минут. По дороге я старался выведать самое важное:
– Она знает про отца?
– Что именно? Что он трансгендер или что он…
– День S, – перебил я, прежде чем он скажет слово «повесился», которое я совершенно не хотел слышать. – Но вообще я имею в виду и то и другое.
Папа кивнул:
– Она все знает.
– Ого… И что сказала?
– Спросила, переживаю ли я.
– А ты переживаешь?
– Почти пришли, – ответил он, вытаскивая телефон из кармана и сверяя номера домов с гугл-картами.
Вот так всегда.
Она живет на третьем этаже в обычной пятиэтажке, у нее трехкомнатная квартира, в которой очень мало мебели и белые стены (кажется, это называется «минимализм»). Сама Вера такая же, как и описывал ее папа, – тоже вся светлая, почти сливающаяся с остальным фоном. Она встретила нас с улыбкой и первое, что спросила, – как меня зовут.
– Илья.
– Отлично, Илья! – как-то неестественно весело сказала она. – Это комната Дани, он, наверное, в компьютер играет и не слышит, что вы пришли. Можешь поиграть с ним, пока я накрываю на стол.
За какой дверью находится комната Дани, можно было и не указывать. Все двери как двери, и только на одной табличка: «Не влезай – убьет».
Предчувствуя неприятности, я прошел к ней и из вежливости постучал. Меня, естественно, никто не услышал. Тогда я осторожно приоткрыл дверь и прошел в комнату – с этой минуты и начался кошмар.
Даня – это Данил. Мой кривозубый одноклассник-придурок, который увел у меня Лизу Миллер и водится с каким-то братом-наркоманом, про коего отцу почему-то заранее не сообщили.
Он играл в компьютер, но, увидев меня, замер в кресле, смешно открыв рот. Его, кажется, кто-то убил в игре, пока он так на меня пялился. Похоже, для него это тоже оказалось неожиданностью.
Он медленно встал из-за стола, не сводя с меня взгляда. Я тоже на него смотрел. Все это было как-то не по-доброму, в воздухе витало неясное напряжение.
Данил сказал первым:
– Лучше проваливайте отсюда.
Тут надо отметить, что Данил выше меня на голову. Он привык быть хулиганом и школьным дебоширом, так что в физической силе и готовности драться я ему явно уступаю и не могу ответить даже с долей той агрессии, с какой он на меня нападает.
Поэтому я очень вяло, а от этого и очень беспомощно спросил:
– Почему?
– Потому что мне не нужны ни папочка, ни брат, тем более такой тупой, как ты.
Тут я вспомнил, что какой-то брат у него уже есть, но ничего ни в комнате, ни в квартире не выдавало его присутствия. В тот момент спрашивать об этом было неуместно, поэтому я просто ответил:
– Я не тупой.
– Мне плевать, какой ты, просто иди к черту! – сорвался Данил. – И забирай своего отца! А иначе я тебя убью, понял?
Папа просил меня быть вежливым и попытаться найти с сыном Веры общий язык, поэтому я выдавил из себя улыбку:
– Да брось, лучше давай чем-нибудь займемся или поболтаем. У тебя есть книги? Покажи, что ты чита…
Я не договорил, потому что получил в нос – Данил ничуть не пожалел силы для этого удара. У меня онемело лицо и сами по себе заслезились глаза, а из носа закапала кровь. Наверное, резко менять тему разговора – это не мое.
Но, стараясь оставаться спокойным, я сказал:
– Слушай, я все равно ничего не могу сделать. Не могу увести отсюда отца, потому что это его выбор, а не мой…
– Закрой рот!
– …я могу уйти сам, но для тебя от этого мало что изменится, потому что твоя мама нравится моему отцу, может, они даже любят друг друга…
– Заткнись! – вдруг заорал мне Данил прямо в лицо. – Мама любит только меня!
От крика у него вспухли вены на шее и лбу – я даже испугался. Он напоминал по-настоящему невменяемого человека. А то, что в следующий миг он набросился на меня, только лишний раз подтвердило мои опасения.
Он кинулся на меня с такой силой, что я упал и больно-пребольно ударился левой рукой об двадцатикилограммовую гантель, которая лежала прямо поперек комнаты – видимо, специально, чтобы об нее убиться. Я почувствовал, как рука немеет, и решил, что имею право заплакать. Ну а сколько можно? Я мог бы не плакать – не так уж и больно, но у меня уже не оставалось никакого оружия против Данила, поэтому я громко заныл, чтобы к нам наконец-то пришли взрослые.
И они пришли в ту же минуту, быстро сообразив, что случилось. Вера начала ругать Данила за «выходки», между делом предлагая помощь. Это звучало примерно так:
– Сколько можно, в тебе что, совсем ничего человеческого?!. Я могу отвезти его в больницу… – А потом снова: – Ты зачем на людей кидаешься, как звереныш?.. У меня есть машина, я поведу.
И вместо свидания с обедом и макаронами из пластиковой тарелки мы все вчетвером ехали в небольшом «фольксвагене-жуке», а Вера водила при этом так, что я чуть не поверил в Бога: гнала на запредельной скорости и обгоняла машины по встречке. А потом легкомысленно хихикала:
– Ну, у нас же экстренная ситуация!
Можно подумать, что от ушиба руки умирают.
Такой стиль вождения ничуть не мешал Вере вести воспитательные беседы с сыном.
– Извини, что наорала на тебя, просто ты меня разозлил, – говорила она ему. – Я хочу тебе напомнить, что мы не действуем агрессивными методами, когда нам что-то не нравится. Ты помнишь?
– Помню, – бурчал под нос Данил.
– Когда нас что-то не устраивает, лучше говорить о том, что мы чувствуем. Например: «Я чувствую злость» или «Я чувствую ревность». Понимаешь?
– Понимаю.
В общем, она говорила очень странно и все время во множественном числе, будто они с Данилом – единый организм. У меня не было сил удивляться их диалогу, потому что мы три раза чуть не попали в аварию. Я просто надеялся, что нас наконец-таки остановит полиция и у Веры отберут права.
Но ничего такого не случилось. Мы доехали до больницы, где пришлось отсидеть несколько очередей, и все это время Вера не переставала воспитывать Данила:
– Похоже, тебе показалось, что происходит что-то несправедливое. Это нормально, ведь ты сейчас в подростковом возрасте, а в этот период многое кажется таким – это протест, идущий из твоего сердца. На самом деле твои чувства уместны, так как любая форма несправедливости в обществе уничтожает доверие человека. Но необходимо подумать, действительно ли к тебе были несправедливы…
И так два часа. Мне тоже пришлось выслушать этот монолог от начала и до конца, поэтому я был несказанно рад врачу, сообщившему всего несколько слов:
– Трещина. Гипс на пару недель.
Когда все закончилось, мы уже так устали, что обед пришлось отложить. Хотя я был бы рад вообще его отменить. Мне совершенно не понравилось у них дома: если бы можно было написать отзыв на подружку своего отца, я бы поставил ей одну звездочку и расписал, как ее сынок чуть меня не убил.
14.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня в школе мы с Данилом делали вид, что ничего не было. Я пришел с гипсом и врал всем, что упал. Даже Артему и Биби пока не хочу говорить правду: если знают двое – считай, знает вся школа. А мне не хочется, чтобы все знали, что мой папа встречается с ненормальной мамашей Данила, который чуть не сломал мне руку в истерическом порыве.
Дома я с возмущением спрашивал у папы, почему он не сказал мне заранее, что это мать моего одноклассника.
– Хотел сделать сюрприз, – отвечал он.
– Спасибо, сделал! – С этими словами я многозначительно указал на свою руку.
– Я не знал, что вы не ладите. Думал, будете рады. Все лучше, чем совсем незнакомые.
– Ага, вот только он сказал, что убьет меня, а потом глаза вынет ложечкой и съест!
– Прямо так и сказал?
– Примерно!
В общем, вторая попытка пообедать вместе запланирована на выходные. Ну, ничего, у меня всего две руки – придет время, когда Данилу просто нечего будет мне сломать.
15.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня говорил с Лизой Миллер про суицид.
Она пришла в школу в толстовке с изображением Честера Беннингтона – это солист группы Linkin Park. Это мне Лиза рассказала. У нас в школе нельзя носить одежду с принтами, поэтому к ней опять придрались и сказали эту дурацкую фразу про «не на дискотеке», а она почему-то ответила:
– Это Честер Беннингтон, и он повесился.
Как будто в школьном уставе есть примечание: «Нельзя носить одежду с рисунками, за исключением тех случаев, когда они изображают человека, который повесился».
Лизино поведение подняло целую бурю в учительском коллективе – только ленивый, придя сегодня вести урок, не высказался о ценностях взрослеющего поколения и о его «кумирах-идиотах».
Училка по русскому даже сказала:
– И за что вы их любите? За то, что они принимают наркотики, пьют и кончают с собой?
А я сразу представил толпу фанатов с плакатами: «Люблю тебя за то, что ты алкаш и наркоман».
На перемене я спросил у Лизы, почему она все-таки решила прийти в такой толстовке. Она сказала, что недавно впервые послушала Linkin Park и что ей очень понравилось. И добавила:
– Когда я услышала его песни, мне показалось, что он поет обо мне.