– Из Оруэлла? – уточнил папа.
– Наверное. – Я пожал плечами, потому что всего лишь натыкался на эту фразу в интернете.
Но Вере мое объяснение убедительным не показалось, и она повернулась к Данилу:
– Что за старший брат?
– Откуда я знаю, несет че-то свое…
– Ты опять связался с той компанией?
– Нет…
– Опять на побегушках у этих наркоманов?
– Нет…
И тогда я сказал:
– Да.
Вера посмотрела на меня. Я продолжил уверенней:
– Да. Там точно замешаны наркоманы.
– Ну, все понятно, – опять скорбно произнесла Вера. – Завтра пойдешь сдавать тест на наркотики.
За столом повисло напряженное молчание. А я думал: раз уж я накалил обстановку, может, попытаться ее разрядить?
Но Вера заговорила первая. Чуть не плача, она начала рассказывать, как все всегда делала для Данила, даже получила второе высшее образование психолога, чтобы лучше разбираться в детях, как она старается все делать правильно, как отказалась от мяса, чтобы научить сына ценности жизни всех живых существ, а получается все наоборот…
И даже спросила моего отца:
– Вот что ты делал, что у тебя вырос такой славный ребенок?
Папа забавно пожал плечами. А я сказал:
– Он подарил мне книгу про подростка с проблемами в психике, влюбленного в старшеклассницу, сводный брат которой гей, и все вместе они любят шоу, где мужчины переодеваются в женскую одежду.
Молчание стало еще напряженней. Вера только сказала:
– О.
Я даже почувствовал к ней жалость. Но, как бы то ни было, кажется, я позвал взрослых на помощь Данилу. Не знаю, способна ли Вера оказать ему помощь, но, если у них с папой что-нибудь сложится, на этом поле битвы она будет не одна. Хотя она, конечно, странная. Не знаю, хочу ли я жить рядом с таким человеком и ругаться из-за пластиковых тарелок.
Зато благодаря этой встрече я, кажется, понял, кто сможет помочь Лизе Миллер.
18.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Всю ночь я думал над странной ситуацией в семье Данила. По-моему, у него хорошая мама. Во всяком случае, она пытается такой быть: у них дома все полки заставлены психологической литературой о воспитании детей, и она действительно старается следовать тому, что читает. Послушать вот даже, как странно она общается с сыном – спокойно и проговаривая эмоции, а не выплескивая их. Когда я чем-то раздражал своего умершего отца, он не говорил мне: «Ты меня разочаровал». Он говорил что-то типа: «Ты задолбал меня, че ты мне нервы треплешь, иди отсюда». Обидно было, конечно, но я, по крайней мере, никогда не ломал руки другим детям.
Все эти раздумья натолкнули меня на мысли о другом психологе – школьном. И я даже удивился, как раньше мне не приходил в голову такой простой способ помочь Лизе Миллер. Конечно, я никак не смогу уговорить ее пойти к нему добровольно, да и никто не сможет. Лиза Миллер делает что-то только тогда, когда сама так решила. А если ее об этом попросить – не сделает из вредности.
Поэтому я не стал ее просить. Я написал на листе А4 крупными печатными буквами очень простой текст: «У Лизы Миллер из 6 „А“ расстройство пищевого поведения, она ничего не ест и говорит о суициде. Помогите ей, пожалуйста, иначе это плохо закончится». Никакой подписи я не оставил, просто бросил листок в ящик для анонимных писем к психологу.
Кажется, теперь я сделал все, что мог.
19.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Сегодня на перемене я все-таки рассказал Биби и Артему, что мой отец встречается с мамой Данила. И что это из-за Данила я вынужден ходить в гипсе. И что он как маленький кричал мне, что мама любит только его (на этом моменте мы, конечно, ужасно хихикали).
Но потом ребята спросили уже серьезней, что я думаю о Вере и нравится ли она мне.
Я пожал плечами:
– Да ничего. Разве что немного с приветом. И назвала меня Игорем.
– Почему Игорем? – удивился Артем.
– Ну, забыла, как меня зовут. Хотя в первую встречу я представился.
– То есть сначала она вообще не знала, как тебя зовут?
– Наверное, папа говорил, но она забыла.
Ребята как-то странно переглянулись. Я спросил, в чем дело, а Биби ответила:
– Да ни в чем…
Но таким тоном, как будто все-таки в чем-то, просто они не хотят объяснять.
Тогда Артем сказал:
– Она его как будто не любит.
Тут уже я удивился:
– С чего такой вывод?
– Это очень странно – забыть, как зовут сына человека, которого любишь.
– Мало ли у кого какая память…
– С плохой памятью можно забыть, как зовут училку или одноклассников, но не то, что связано с любимым человеком.
Я отмахнулся:
– Да ну, звучит глупо.
Но тут Биби начала ему поддакивать:
– Это как забыть имя президента.
– Да, – кивнул Шпагин. – Особенно если он никогда не меняется.
– Или забыть столицу Франции, – продолжала Биби.
– Но она же не меня любит, а отца, – спорил я.
– Дело не в этом, – сказал Артем с видом знатока. – Когда человек влюблен, он пытается узнать и запомнить все, что касается объекта симпатий. И приглядывается даже к мелочам: какой тот пьет кофе или какой у него любимый цвет. А если у человека есть ребенок, то знать, как его зовут, – это самое важное, потому что именно ребенок составляет бо́льшую часть его жизни. То, что она забывает, как тебя зовут, по-моему, значит, что она не думает о твоем отце днями напролет, не представляет, как вы будете жить все вчетвером, и не мечтает об этом.
Мы с Биби посмотрели на Шпагина как на новоявленного философа, снизошедшего, чтобы объяснить нам смысл бытия. Биби даже переварила всю эту мощную речь раньше, чем я, и коротко кивнула:
– Я согласна.
Была какая-то правда в словах Артема, но я все равно думаю, что в этом деле может быть замешана плохая память. Ну не все могут все запомнить, разве не так?
Артем заключил:
– В любом случае, он сам разберется.
И с этим уже согласились мы все.
Потом Артем сказал, что все равно это правильно – пытаться построить новые отношения, а не стоять на месте и что после всего, что случилось, для этого нужна определенная внутренняя сила. А я рассказал им, как мы с папой исправили имя на памятнике.
Ребята, конечно, восхитились.
– Бабушка потом не стерла? – спросил Артем.
– Не знаю. Она нам с тех пор не звонила.
А Биби сказала:
– Хорошо, что такое имя – Женя. Можно по-всякому поменять.
Потом прозвенел звонок, и мы засобирались на математику, а я подумал: Биби помнит, как зовут моего папу.
20.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
После уроков папа и Вера позвали нас с Данилом «развеяться» в парк. Да уж, очень мило. Просто семейка придурков на прогулке.
Едва мы прошли через огромные ворота с надписью «ентральный парк» (буква «Ц» у него отвалилась), как Данил буркнул:
– Я схожу туда, – показал в неопределенную сторону и быстренько слился.
Вот везунчик. Я подумал, может, у меня тоже так получится. Хотел сказать: «А я схожу вон туда» – и показать в другую неопределенную сторону, но Вера вдруг со мной заговорила.
Она спросила:
– Какая у тебя любимая музыкальная группа, Игорь?
– Я Илья. И не знаю. Наверное, Love.
– Love?
– Ага. Там солист – чернокожий хиппи.
Мне показалось, что она как хорошая мать пытается не только соблюдать все психологические рекомендации, но и быть на одной волне с сыном – вот и интересуется, что сейчас любят подростки. Правда, никого хуже для такого разговора она выбрать не могла.
Она сказала:
– Странно, я думала, вы все сейчас любите рэп. Данил слушает какого-то Фэйса.
Решив подшутить над ней, я ответил:
– Фэйс? Это ж депутат.
– Серьезно? – удивилась она.
– Ага. Кто сейчас слушает депутатов? Одни старперы.
Папа незаметно пихнул меня в плечо, мол, прекрати издеваться, и я покорно замолчал, оставив Веру погруженной в какие-то свои раздумья (наверное, об интересе Данила к депутатам).
Я остановился посмотреть на замерзший пруд, и это помогло мне наконец-то остаться одному – Вера с папой, держась за руки, ушли вперед. Но спокойствие было недолгим. Через минуту прибежал Данил и взволнованным голосом сообщил мне, что убил голубя. Он что-то держал за пазухой куртки, и я лишь понадеялся, что это не то, о чем я думаю. Едва признавшись, он действительно вытащил оттуда трупик голубя.
Я бы подумал, что Данил какой-то начинающий маньяк или вроде того, но ситуация его явно напугала. Недоумевая, я спросил самое очевидное:
– Зачем ты подобрал труп?
– Ну… – Он замялся. – Нехорошо как-то, надо похоронить.
– А как ты его убил?
– Я гонял голубей палкой, и они разлетались, а этот почему-то не улетел, и я случайно долбанул его по голове. И он умер.
– Ну, умер и умер, – легкомысленно пожал плечами я. – Зачем было подбирать?
Данил растерялся.
– Не знаю… Одна женщина видела. Она орать начала и спрашивать, где мои родители.
В ту минуту он казался таким напуганным и наивным, что я даже на секунду забыл, что это он сломал мне руку. А теперь он как будто искал во мне поддержки. Оттого я и сам растерялся:
– Ну… давай закопаем?
– Давай, – согласился Данил.
Мы присели на корточки прямо там, где стояли, – на берегу пруда – и начали рыть ямку. Данил – прямо руками, а я – палкой, чтобы не испачкаться. Когда мы погружали тельце в могилу, пришли наши родители и, конечно, спросили, что мы делаем.
Предчувствуя, что Данил может растеряться и наговорить ерунды, я быстро сказал:
– Мы нашли труп голубя и решили его похоронить. Ну, чтоб он не валялся на холоде, а по-человечески как-то…
Данил закивал. Вера рассыпалась в похвалах, мол, какие мы молодцы и как это сознательно с нашей стороны, а папа посмотрел на меня с хитрым прищуром, но ничего не сказал.
Все-таки правильно говорят: хочешь проверить друга – попроси его помочь спрятать тело. После этого я почувствовал, что мы с Данилом теперь… Ну, не то чтобы друзья. Но у нас появилась какая-то общая тайна, и это нас объединило.