Дальше мы гуляли уже вчетвером: взрослые болтали о чем-то своем, а мы с Данилом хоть и не болтали, но шли рядом как-то спокойно, как старые друзья, которым в общем-то не нужны разговоры и комфортно просто находиться рядом. Я был уверен, что вечер закончится без происшествий, однако на выходе из парка какая-то женщина подошла к нашим родителям и сказала:
– Вы бы последили за своим сыном, чтобы он над голубями не издевался! – И с видом человека, который только что спас мир от ужасной напасти, пошла дальше.
А бледное лицо Веры даже покраснело от этой новости. Она немедленно повернулась к сыну:
– Ты что, убил того голубя?
– Нет! – начал оправдываться Данил.
– А почему она такое сказала?!
Тогда я встрял в разговор:
– Это я его убил. Случайно.
Мое неожиданное признание застигло Веру врасплох, и она только спросила:
– Как это… «случайно»?
– Случайно ударил палкой, и он умер.
После этого на меня обрушилась вся воспитательная мощь Веры. Мы шли в сторону их дома, и всю дорогу я выслушивал ее лекцию:
– Я понимаю, что ты, может, и не хотел ничего плохого, но нельзя издеваться над животными и птицами. Гонять их палкой – это не развлечение, им это неприятно. Вообще, я считаю, что тебе стоит задуматься о том, как ты относишься к другим живым существам. Потому что, если человек ест животных, он, конечно, меньше ценит их жизни. Разве ты жестокий человек? Разве ты поддерживаешь жестокость над другими?
А мне только и оставалось отвечать, что нет.
И тогда я кое-что понял. Она только делает вид, что дает Данилу право выбора, обсуждая с ним разные вещи. На самом деле нет никакого выбора. Когда твоя мать говорит: «Эту курицу вырастили специально, чтобы убить, держали в невыносимых условиях, потом обезглавили, и она умерла в мучениях, чтобы ты съел эту котлету. Разве ты поддерживаешь жестокость?» – тебе ничего не остается, кроме как ответить «нет». Она обсуждает проблемы так, что провоцирует чувство стыда и в конце концов делает выбор, который нужен ей, а не Данилу. Теперь я испытал это на себе.
Поддерживая благую идею не есть животных, она создала ситуацию, в которой сын ест животных тайно. Как глупо. Наверное, из-за постоянного вранья он так агрессивен и водится с непонятными людьми.
21.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Иногда размеренная жизнь рушится в один момент.
Сегодня, пока в школе шел третий урок, из окна женского туалета на четвертом этаже выпрыгнула восьмиклассница.
У нас как раз на четвертом был урок географии, и мы узнали об этом одними из первых, когда по коридору, шаркая, пробежала пожилая техничка, плача и завывая:
– Ой, горе-то какое, ой, выпрыгнула!..
Наша учительница выглянула в коридор и спросила, что случилось.
Мы услышали дрожащий голос:
– Девчонка какая-то… Из окна в туалете… Выпрыгнула!
И тогда все вдруг подорвались с места и высыпали в коридор. Географичка предпринимала безуспешные попытки призвать нас сесть обратно за парты, но подействовало это не на многих. В классе остались всего несколько человек: я, Артем, Биби и Лиза Миллер. И то не потому, что об этом просила училка, а просто… Нас как пригвоздило к месту этой новостью. А остальным будто хотелось насладиться моментом, стать очевидцами трагедии, снять ее на камеру, может, даже выложить в инстаграм. Меня ужасало происходящее.
Лиза Миллер сидела, сложив руки на парте и уперев в них подбородок, и так скучающе выглядела, как будто не происходит ничего необычного. Артем и Биби все время сочувственно на меня смотрели, словно эта восьмиклассница имеет какое-то отношение ко мне. А я, наверное, и правда выглядел слишком включенным в случившееся.
Я думал про ее семью и про несколько секунд, которые разделяют жизнь на «до» и «после». Кто ее родители и где они сейчас? Наверное, на работе. И, наверное, еще ничего не знают. Я вообразил, что у нее есть мама, папа и младший брат. Очень ярко представил каждого из них. Увидел, как ее мама прямо сейчас пытается накормить кашей младшего сына, он отворачивается, отказываясь есть, а она, устав, внутренне раздражается, и уговаривает, и требует, а он плачет, и им кажется, что эта дурацкая каша – главная проблема в их жизни, но тем временем их любимая дочь и старшая сестра лежит на асфальте, а под ней расползается лужа крови – и они об этом еще ничего не знают. Представил ее папу в офисе, в строгом костюме, с кучей бумаг на столе, представил, как он ненавидит эти бумаги, как он не выспался, как он мечтает сменить работу и как думает об этом и тоже не знает, что в другой части города, в нескольких километрах от него, огромная часть его жизни рушится прямо сейчас, обессмысливая все на свете: и манную кашу, и его работу, и его раздражение.
Несколько секунд.
Несколько секунд до звонка с уроков. Я хотел растянуть эти секунды в вечности для ее родителей. Хотел, чтобы злая правда никогда для них не наступила, но это было невозможно – она уже здесь. В коридорах шушукаются, что девочка не выжила.
Это их День S.
22.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
По школе ходят какие-то строгие люди, которых учителя шепотом называют «проверка». Приехали телевизионщики с камерами, у всех пытаются взять интервью – даже у поварихи, но с ними никто говорить не хочет.
С нами проводят беседы о том, что суицид – это плохо. Восьмиклассников допрашивают, мол, догадывались ли они о планах одноклассницы, или, может, она кому-то что-то говорила. Никому не говорила. По крайней мере, они почти клянутся, что так и было.
Меня это пугает. Неужели она никак не давала им понять, что ей плохо? Неужели даже не надевала одежду с фоткой Честера Беннингтона? Наверное, нет. Если бы я увидел еще одного такого человека в школе, я бы, наверное, запомнил.
В вестибюле поставили ее фотографию в черной рамочке, под которой положили две гвоздики. Я каждую перемену смотрел на нее и понимал, что никогда прежде не видел этой девочки. То есть, может, и видел, но не запомнил. Она сливалась с остальными. Это меня тоже пугает.
Завтра похороны. Адрес объявили всем.
Артем спросил меня:
– Пойдешь?
– Нет, – сказал я. – Я никогда не видел мертвых. Только ноги.
– Это не страшно. Человек как будто спит.
– Ты пойдешь?
– Да.
Тогда и я пойду. Я же не трус. Я не трусливей Шпагина.
Психолог говорит, что психологическую работу надо проводить со всем восьмым классом. Говорит, что для них это шок, да и для всех остальных детей тоже. А учителя говорят, что это глупости и нет на это столько времени. Мол, учиться когда, если все будут по очереди к психологу ходить?
Они его к нам, кстати, не пустили. Сказали, пускай в прокуратуре разбираются, почему при нем случилось такое происшествие. Учителя с нами сами разговаривают. Вот училка по математике сказала, что надо меньше сидеть в социальных сетях, которые созданы для того, чтобы заманивать детей в суицидальные игры типа «Синий кит». А училка по истории напомнила, что смерть – это по-настоящему и что только в нашем дурном подростковом возрасте кажется, что все это несерьезно.
– Вы еще ничего не понимаете, – сказала она.
В общем, нас всех призывали не переживать из-за экзаменов, не плакать «из-за девчонок и парней», не сидеть за компьютером и не расстраивать маму с папой. Как у них все просто.
23.11.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Мы были на кладбище. Тех ребят, которые хотели пойти, организовали и привезли на специально выделенном автобусе, но мы с Артемом приехали сами, отдельно. Потому что хотели постоять в стороне.
Точнее, я хотел. Я струсил в последний момент. Сказал Шпагину, что боюсь смотреть на труп и боюсь, что все поймут, что я боюсь. И тогда он предложил поехать самим и не подходить к могиле, пока все не разойдутся.
Мы так и сделали. Простояли час в стороне, ужасно замерзли. Снег шел без перерыва. И вообще, такая хмарь была на улице, прям очень подходящая для похорон.
Потом мы подошли к могиле.
Честно говоря, до этого момента я воспринимал все как-то отстраненно, а наша поездка на кладбище напоминала шпионскую игру. Но когда мы подошли поближе и я увидел большой портрет девочки, прислоненный к деревянному кресту, и эти странные цифры: «12.03.2005 – 21.11.2019», то подумал как-то обо всем и сразу. Подумал: как мало. И зачем рождаются люди, которым суждено прожить всего ничего? Не может же быть, чтобы чья-то жизнь не имела совсем никакого смысла? И в чем тогда этот смысл? Может, некоторые люди рождаются и умирают, чтобы стать для нас уроком?
Раньше я считал, что самое главное – это оставить в истории какой-то след. Например, как Пушкин, который оставил после себя книги, или как Ньютон, который оставил открытия. Есть люди, которые оставляют после себя целые страны, а есть люди, которые приходят в эти страны и разрушают их, – и те и другие творят историю. В школе говорят, что нужно стремиться к чему-то великому. Если будешь хорошо учиться, то получишь хорошее образование, может, станешь ученым, или писателем, или президентом – и тогда все будет не зря.
А теперь я думаю, что это, наверное, неважно. Самое главное – не книги, не научные открытия, не страны, а люди. Те, кто рядом с тобой. Вот в тот момент рядом со мной стоял Артем – так близко, что я чувствовал своим плечом его плечо. И он для меня – самое главное, а я – для него. Потому что мы друзья. И папа, и Биби, и Лиза Миллер, и даже Данил – они тоже для меня самое главное, потому что они так близко, что я могу любому из них протянуть руку. Самое главное – это чтобы никто не уходил так, как мой отец, так, как Честер Беннингтон, и так, как эта девочка из восьмого класса.
И в то же время я думал о том, почему никто не протянул ей руку. Неужели никого не было рядом? На похоронах – целая толпа. Приехали ребята из разных классов. А кто был при жизни? И все говорят, что ничего не знали, не подозревали даже. Так бывает? А если бывает, то…