Потом я спустился вниз, к дедушке, и спросил:
– Скорая тоже приехала?
Это было не обязательно спрашивать – карета скорой помощи стояла во дворе. Но я все равно зачем-то спросил, хотя, наверное, и без этих вопросов был ему невыносим.
– Там они уже…
– Надо подняться. Вдруг помощь нужна.
– Я туда больше не пойду… Пусть твой отец любуется, ему полезно!
– О чем ты?
– Довел ее…
Он что-то еще говорил, но я не стал слушать.
Поднявшись на второй этаж, я остановился перед дверью нашей квартиры. Вход домой? Нет, дом уже развалился. Это – дверь в катастрофу.
Я снова погрузился в атмосферу самоубийства, о котором раньше приходилось слышать только мельком.
В квартире даже воздух казался застывшим. Яркие шторы на кухне выглядели какой-то насмешкой над ситуацией.
Тело уже сняли с веревки, над ним суетились санитары. Я не стал подходить, остановился возле папы в коридоре – его допрашивал человек в полицейской форме.
– Вы кто?
– Муж, – ответил папа.
– Что-нибудь предпринимали до приезда скорой и полиции?
– Переживал.
Полицейский оживленно разглядывал то меня, то папу.
– Вы не ругались накануне с суициденткой?
– Это она для вас «суицидентка», а для меня – жена, – устало отвечал папа.
– Она не сумасшедшая? – в лоб спросил полицейский.
– Не знаю. Нет.
– Тем хуже.
Когда вышли из подъезда, я, почувствовав свежий воздух, глубоко вдохнул. Стало полегче. Но вокруг была толпа: соседи, полицейские машины, карета скорой помощи.
Тогда я подумал о том, что видел много ужасных вещей на картинках и в фильмах. Однажды я был в гостях у одноклассника, и мы за один день посмотрели «Пилу», «Человеческую многоножку» и «Бешеных псов». Кровавые кадры из этих фильмов поражали меня своей отвратительностью, но впечатления забывались уже через несколько дней.
В День S я не увидел ничего такого. Я заметил лишь ноги, висящие над табуретом. Но знал: это самое ужасное, что мне приходилось видеть, и, скорее всего, ничего хуже уже не будет. Мне предстоит всю жизнь об этом помнить. Даже если буду совсем старым и начну забывать собственное имя, этого я не забуду никогда.
21.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Я не зря вчера много писал о Дне S. Мы с папой начали его так называть, чтобы не говорить каждый раз: «Это был день, когда мама повесилась» или «После того дня, когда мама повесилась». Легче говорить: «Это был День S». День суицида.
Во сне мама снова пришла ко мне и начала ругаться, мол, я так много думаю о ней и прокручиваю в голове разные ситуации, что она не может отдохнуть как следует.
– Мы себя там плохо чувствуем, когда вы нас тут не отпускаете, понятно? – раздраженно говорила мама.
Она опять была в своей мужской одежде, и на часах снова было четыре часа. Я помнил, как быстро время истекло в прошлый раз, и старался успеть спросить как можно больше:
– А где – там?
– На небесах.
– Бабушка говорит, что самоубийцы попадают в ад. Там ад?
Мне было неудобно такое спрашивать, потому что это не очень-то вежливо, но я решил, что во сне можно.
– Нет, – ответила мама. – Ад – здесь.
Мне стало холодно. Я нахмурился.
– Мне здесь нравится. Я не чувствую, что я в аду.
– Знаю, – хмыкнула мама. – Если когда-нибудь почувствуешь себя здесь как в аду – поймешь, почему я это сделал.
Опять «сделал» без буквы «а». Я хотел спросить, почему она так использует это слово, но мама спросила первой:
– Когда ты покажешь записку отцу?
– Я ему не покажу, – сразу сказал я.
– Почему?
– Не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым. Ему и так все говорят, что он виноват.
– Не хочешь, чтобы чувствовал себя так, как он того заслуживает?
Мне не понравился ее тон, на секунду мне даже показалось, что это не мама, а бабушка, дедушка, полицейские – все сразу, кто обвинял раньше папу.
– Он не виноват, – процедил я.
– Вспомни, что он говорил в участке.
– А что он говорил в участке?
– Он сказал, что я психически больной человек.
– Нет! – почти закричал я. – Он сказал, что у тебя депрессия, но это же болезнь!
Мама рассмеялась:
– Депрессия – это когда ты психически устал, а не психически болен.
Я вдруг почувствовал, как мама начинает ускользать от меня, рассеивается в пространстве. Но еще не было пяти и кукушка не выскочила из часов – все начало пропадать раньше, чем в прошлый раз. Ко мне возвращалось ощущение настоящего мира: я чувствовал одеяло, подушку под головой, запах порошка. Захотелось разреветься: не договорил с мамой!
Я резко сел на кровати, сердце стучало в ушах. Принялся пересчитывать свои пальцы, чтобы успокоиться: один, два, три, четыре, пять… Потом снова: один, два, три, четыре, пять. Не знаю зачем. Я никогда так раньше не делал и знаю, что их пять на каждой руке, но все равно пересчитывал, а потом еще и еще, пока не заснул.
Но мама больше не снилась.
22.08.2019
Привет, тетрадь в клеточку.
Вчера в наш новый город приехала бабушка. Мы увиделись с ней в кафе, куда меня привел папа, и я был очень удивлен, потому что есть люди, которых привыкаешь видеть только в одних и тех же местах. Например, я привык видеть бабушку в нашем прежнем городе в ее однокомнатной квартире возле старого квадратного телика или, в крайнем случае, на нашей старой кухне, где она часто готовила обед, когда следила за мной. Но я не ожидал увидеть ее в другом городе, как будто бабушка просто не умеет перемещаться в пространстве, хотя это глупая мысль.
Папа оставил меня возле кафе и даже не стал заходить. Думаю, ему не хотелось здороваться с бабушкой – они никогда не ладили.
Поэтому я прошел туда один, а бабушка, увидев меня, сразу подскочила с места, побежала ко мне, и начала щупать меня за голову и плечи, и, наверное, раз тридцать поцеловала меня в каждую щеку. Потом спросила:
– Ты в порядке?!
Это звучало так, будто она уже не надеялась увидеть меня живым.
– Конечно, – ответил я. – А что такое?
– Как «что такое»?! Твой ненормальный папаша увез тебя из города!
– Но мы вместе так решили! И папа сказал, что предупредил тебя.
– Да! А я ему сказала: только через мой труп!
Я, садясь за ближайший столик, нахмурился.
– Уже достаточно трупов.
Бабушка, неловко замолчав, села напротив меня. Кажется, я смутил ее своим ответом.
К нашему столику подошла официантка, положила перед нами меню, и бабушка спросила:
– Что ты будешь?
– Ничего, – ответил я.
– Почему? Не стесняйся!
– Я не стесняюсь, просто ем только дома, потому что в общепите могут готовить еду грязными руками, плохо мыть посуду и использовать некачественные продукты.
Когда я это сказал, официантка неловко закашлялась. Бабушка посмотрела на нее, как будто пыталась извиниться взглядом, и сказала мне:
– Это же надуманные глупости. Маловероятно, что ты чем-то заболеешь, если поешь здесь.
– Вероятность не равна нулю.
Бабушка хмыкнула:
– Наверное, не существует событий, вероятность которых равна нулю. Разве что это совсем невозможные события, например мужчина, который родит ребенка, ну или вроде того. А все остальное всегда может случиться.
Меня напугали ее слова, потому что они были правдивы. Нет никакой гарантии, что среди посетителей кафе не сидит кто-нибудь со взрывчаткой в сумке и вот-вот нас всех не подорвет! А что, такие случаи ведь бывают. Иногда я гадаю, как чувствуют себя люди, которые просто пришли пообедать в кафе, или посмотреть спектакль в театре, или как угодно еще хорошо провести время, а тут их берут в заложники. Наверное, с точки зрения вероятности, это круче, чем выиграть миллион долларов в лотерее, но с точки зрения жизни – это полный отстой.
Я так забеспокоился о том, что в кафе есть террористы, что на секунду забыл о микробах, но потом, уже сделав заказ, бабушка спросила меня:
– Это отец рассказывает тебе всякую чушь про микробы?
– Нет, – ответил я. – Я сам про них начал думать и читать.
– Зачем?
Я пожал плечами.
– Марина Викторовна говорит, что это из-за обсессивно-компульсивного расстройства.
– Какого расстройства? – Бабушка так нахмурилась и сосредоточилась, как будто услышала что-то очень сложное.
– Обсессивно-компульсивного, – повторил я. – Марина Викторовна сказала, что это такая болезнь, когда людям приходят в голову разные неприятные мысли и они не могут их не думать. Например, я не могу не думать про микробы…
Я хотел рассказать еще, как все время мою руки и нашу новую квартиру, но бабушка перебила меня:
– Кто такая Марина Викторовна?
– Это врач, к которой меня отвел папа. Она хорошая. И она дала мне таблетки, чтобы мне было лучше. – С этими словами я полез в рюкзак, чтобы продемонстрировать ей лекарство.
Папа купил мне специальную таблетницу в форме пилюли, внутри которой все таблетки были распределены по отсекам, чтобы я не запутался с временем приема. Я открыл ее, и бабушка посмотрела так, словно я показал ей что-то ужасное, типа отрубленной руки.
– Они пичкают этим ребенка?! – возмутилась она.
Я, испугавшись ее тона, растерялся.
– Эти таблетки опасны! – продолжала бабушка.
– Почему? Мне стало лучше…
Мне правда стало лучше: до таблеток я намыливал руки пятнадцать раз подряд, а теперь только пять, и я больше не тру их до крови. Кроме того, раньше я хотел себе специальный костюм, внутри которого будет стерильно, но теперь понял, что полная стерильность сделает меня слабым.
– Это что, какие-нибудь антидепрессанты или транквилизаторы, да? Такие же принимала твоя мать! Помнишь, чем это закончилось?
– Мама умерла из-за таблеток? – удивился я.
– Конечно! Они же изменяют сознание. Ты читал к ним инструкцию?
– Нет… – проговорил я, вылупившись на бабушку.
– Всякую чушь про микробы читаешь, а того, что действительно опасно, под собственным носом не видишь! – Она говорила так, будто ругает меня. – У всех этих таблеток в инструкции написано, что они доводят до самоубийства. А даже если не доводят, человек потом становится наркоманом и жить без них не может! Хочешь стать наркоманом? Хочешь быть как Витька из второго подъезда, чтобы у тебя потом тоже ноги отказали?!