Мы с ней немного прошли по Оксфорд-стрит, затем свернули налево, к Уоррен-стрит, и там попали в один из тех странных лондонских районов, какие нельзя назвать трущобами, хотя и до приличных они не дотягивают. Наше путешествие закончилось у дверей маленького домика, который чем-то напоминал тот, где проживал полковник Кэрразерс, но выглядел намного более опрятным и ухоженным. В чрезвычайно сложной английской классовой системе я поместил бы его тремя ступенями выше нижнего уровня социальной лестницы. На окнах висели чистые занавески, у входной двери красовался ярко начищенный дверной молоток в виде русалки. На подоконниках даже стояли горшки с геранью.
Я ненадолго задержался у входа, вытащил из кармана записную книжку и сделал вид, что сверяю адрес, затем поднял русалочий хвост и решительно постучал в дверь.
Мне открыла дородная благодушная женщина в белоснежном фартуке. На руках она держала ребенка, завернутого в шаль. Я мельком увидел, что дверь в одну из комнат приоткрыта. Судя по всему, за ней находилась гостиная: в очаге уютно потрескивали дрова, каминная полка была уставлена стеклянными и фарфоровыми безделушками.
А перед камином, на бархатном пуфике, протянув к огню свои пухлые ножки, сидела прелестная малышка в чепчике – та самая, что давеча так доверчиво вцепилась в третью руку Вдовы.
Самой Вдовы, да и Кавалера, если на то пошло, здесь не было, зато в гостиной находились еще трое или четверо детей разных возрастов. Эти аккуратно одетые, заботливо причесанные малыши, излучавшие здоровье и благополучие, мирно играли друг с другом.
Когда я наконец понял, что все это значит, то был ошеломлен. Женщина, открывшая мне дверь, зарабатывала на жизнь с помощью этой маленькой девочки и остальных детей. Она попросту сдавала их напрокат людям вроде Вдовы и Кавалера, которые, в свою очередь, существовали за счет попрошайничества, воровства и тому подобных беззаконий, где наличие детей помогало в работе.
Мои размышления были прерваны хозяйкой дома.
– Да, сэр, чем я могу вам помочь? – проворковала она тем вкрадчивым голосом, каким обычно говорят бродячие торговцы, предлагающие разные безделушки и талисманы, и неискренность которого всегда вызывает у меня брезгливое чувство. Однако, не желая вызывать у нее подозрений, я учтиво поинтересовался, могу ли я видеть миссис Харрисон.
– Думаю, вы ошиблись дверью, сэр, – ответила она, – никакой миссис Харрисон здесь нет.
Я поблагодарил ее и удалился.
Мне не терпелось узнать у констебля Паунда, с которым мы должны были увидеться после поимки преступников, арестован ли Кавалер, и передать ему сведения, касающиеся Вдовы, а главное, ребенка.
Мы встретились в скромной маленькой кофейне неподалеку от Скотленд-Ярда, где Паунд, очевидно, бывал не раз, потому что официантка, дама средних лет, приветствовала его, как старого знакомого, назвала Бертом и провела нас в небольшую заднюю комнатку, где больше никого не было.
Паунд сообщил мне, что Кавалер, он же Джонни Уилкинс, задержан. В его кармане при обыске нашли похищенный ридикюль пожилой дамы и предъявили ему обвинение в краже, за которую он, учитывая его уголовное прошлое, вероятно, отсидит два или три года в Пентонвильской тюрьме.
Что касается Вдовы, то Уилкинс дал ее адрес в районе Клеркенуэлл, однако, явившись туда, Паунд ее не нашел: то ли женщина успела сбежать, то ли Кавалер намеренно дезинформировал констебля.
– Но вы об этом не беспокойтесь, – бодро заверил меня Паунд. – Рано или поздно и до нее доберемся.
Когда я рассказал Паунду о фальшивой руке, он рассмеялся:
– А, старый трюк! Бывает, они и без третьей руки обходятся: рукав болтается пустой, будто рука ампутирована, а на самом деле прячут ее под одеждой. Это работает, да еще как, особенно ежели щипач оденется бывшим солдатом и нацепит на грудь медали!
Потом я упомянул о девочке, и улыбка сошла с его лица.
– Да, вы правы, – ответил он, – ребятишек и впрямь поденно сдают напрокат.
– А когда дети подрастут? – спросил я.
– Ну, скажем так, их сдают напрокат уже для других целей, особенно девочек.
– О, Холмс! – вставил я, ужаснувшись услышанному. – Неужели мы ничего не можем для них сделать?
– Для той самой девочки – ничего. Вы забыли, что вся эта история случилась много лет назад. Однако ей все же оказали помощь, причем человек, от которого этого ждали меньше всего. Отгадайте, кто это был?
– Кто-то из действующих лиц вашей истории? – предположил я, заинтригованный этой тайной.
– Да, именно.
– Но тот, о ком и не подумаешь?
– Никогда не подумаешь.
Я некоторое время безмолвствовал, пытаясь угадать, кого он имеет в виду. И тут меня осенило.
– Тогда это младший священник Форогуд, ведь он вполне подходящая кандидатура. Что ж, если бы мне пришлось биться об заклад… – продолжал я, но тут Холмс от души расхохотался. Впрочем, взглянув на меня, он успокоился и сказал:
– Горячо, дружище!
– Значит, мне следует поставить на преподобного Сэмюэла Уиттлмора.
– Превосходно, Уотсон! – воскликнул Холмс, похлопав меня по плечу. – Прямо в яблочко! Это действительно был Уиттлмор, и он отлично справился со своей задачей! Когда я вновь пришел в дом священника, чтобы сообщить ему об аресте Уилкинса, который участвовал и в похищении ридикюля его прихожанки – леди Ди, мне пришлось упомянуть о малышке и о месте, где содержали ее и других детей. Уиттлмор, в свою очередь, сообщил мне, что леди Ди, которая была очень и очень богата, основала благотворительное общество под названием «Цветочки святого Матфея». Лично я ни за что не дал бы такое название, но, как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку.
Но этим ее добрые дела не ограничились. Знаю, Уотсон, вы любите, чтобы все кончалось хорошо, поэтому счастлив поведать вам, что та девочка, которую прежде звали Пити, теперь носит имя Рут и что леди Ди, которая так и останется неназванной, удочерила ее. Теперь Рут – очаровательная наследница большого состояния, она удачно вышла замуж за члена палаты лордов и ныне является патронессой благотворительного общества, основанного ее приемной матерью. Так что, дорогой друг, если опять прибегнуть к избитому выражению, нет худа без добра.
Убийство в Пентре-Маур
– Что вы знаете об Уэльсе? – спросил меня однажды утром Холмс, отрываясь от письма, которое он читал.
– О вальсе? – переспросил я, не расслышав вопроса. – Ну, это бальный танец, который…
Холмс громко расхохотался, а я смущенно умолк.
– Да не о вальсе, дружище! Я говорю о княжестве[46], лежащем к западу от Англии. Об Уэльсе!
Я тоже рассмеялся, хотя был слегка задет тем, что Холмс потешается над моей вполне объяснимой ошибкой. Тем не менее его оживленная реакция втайне порадовала меня, поскольку последние дни он сильно хандрил из-за того, что ему не подворачивалось никаких интересных дел, способных дать пищу его уму. По опыту я знал, что это чревато опасными последствиями. Несмотря на все мои усилия отвадить Холмса от дурной привычки, он до сих пор время от времени баловался кокаином, когда его, по собственному выражению, начинало тяготить «унылое однообразие»[47]. Единственным противоядием от этого состояния, помимо инъекции наркотика, являлось новое, запутанное дело, с помощью которого он смог бы отточить свое уникальное мастерство.
– Боюсь, я мало что знаю об Уэльсе, – ответил я. – Он славится своими угольными шахтами и мужскими хорами, вот, наверно, и все. Но почему вы спросили?
– Из-за этого письма, – сказал он, помахав листком бумаги, который держал в руке. – Пожалуй, я не буду его зачитывать, лишь вкратце перескажу. Местами оно чересчур многословно. Прислал его некий доктор Гвин Пэрри, практикующий врач из деревушки под названием Пентре-Маур (кажется, я правильно произношу). Он просит моей помощи в «крайне трагичной ситуации». Итак, один его пациент, местный фермер по имени… – тут Холмс обратился к посланию и зачитал небольшой отрывок из него: – «…Дай Морган был зарезан два дня назад у себя на ферме. Его сын Хувел арестован за убийство и в настоящее время томится в тюрьме Абергавенни в ожидании суда».
Судя по всему, именно Хувел Морган нашел тело отца и вызвал на место убийства доктора Пэрри, который и произвел первичный осмотр тела. Доктор замечает (цитирую), что «Хувел – работящий, богобоязненный молодой человек, который не способен на такое жуткое преступление, как отцеубийство». Кажется, доктор Пэрри присутствовал при рождении Хувела и на этом основании полагает, будто знает его очень хорошо, но лично я не уверен, что его утверждение примут к сведению, когда начнутся перекрестные допросы. Так что вы думаете, Уотсон? Стоит ли мне принять любезное приглашение доктора и заняться расследованием этого убийства?
Мне чрезвычайно польстило, что Холмс советуется со мной; он нечасто обращался за помощью, когда дело касалось его профессиональной деятельности. Я знал, что сейчас он ничем не занят, а потому скучает и не находит себе места. Путешествие в Уэльс могло избавить его от хандры и вернуть бодрость духа. Поэтому я быстро согласился. Дело тут было не только в Холмсе и его потребностях: мне вовсе не улыбалось в течение бог знает какого времени иметь под боком брюзгливого, угрюмого соседа.
– Почему бы и нет, Холмс? – отозвался я. – Я никогда не бывал в Уэльсе. Неплохо было бы сменить обстановку, а?
– Наверное, – ответил Холмс, но голос его звучал как-то вяло. – Что ж, пусть будет Уэльс, хотя насчет места действия у меня имеются серьезные сомнения. Ферма в валлийской глубинке едва ли сулит интересные впечатления. Остается только надеяться, что там не слишком много коров. По моему мнению, это самые скучные из всех животных, даже хуже, чем овцы. Да, я должен предупредить, Уотсон: путешествие, по всей вероятности, окажется крайне утомительным. Согласно маршруту, расписанному доктором Пэрри, нам предстоят две пересадки, причем одна из них – в захолустном Херефорде.