Зимний поток растекался меж широких отмелей, намытых мелким песком. Лунный свет почти слепил глаза. Луна сияла так ярко, что можно было различить иголку на земле. Я остановилась у излучины реки. На другом ее берегу возвышался одинокий холм. Тихий, безмолвный, неколебимый. У моих ног журчала вода. В свете луны было видно даже гальку на дне реки. Вглядываясь в бескрайнюю пустоту вокруг, я вдруг подумала: как же здорово быть совсем одной и знать, что на всем свете тебя никто не ждет! Ничего лучше для меня и быть не могло.
И тут ветер донес до меня голос Шобханы-дидимони – он прозвучал, как крик отчаяния:
– Бошон, Бошон, ты где? Все уже давно сидят в грузовике. Иди сюда сейчас же!
Я пошла назад, со вздохом простившись с таинственным лунным светом и одиночеством.
Учительницы распекали меня на все лады:
– Какая безответственная девчонка! Ты хоть знаешь, который час? Только ты всех задерживаешь. Да что с вами сегодня, девочки?
Мне нравилось оставаться наедине с собой, хотя я была не прочь и разделить с кем-нибудь компанию. За смехом и шутками-прибаутками я забывалась. Во мне будто уживались две натуры. Когда я поддернула сари и полезла в грузовик, все подняли меня на смех. Семеро учительниц расселись на холстине, а мы, девчонки, теснясь, с трудом разместились между кастрюлями и сковородками. Девять или десять из нас забрались на крышу кузова. Кое-кому даже пришлось стоять. В кузове яблоку негде было упасть. Когда учительницы сказали, чтобы мы слезали с кузова, некоторые девчонки полезли обратно вниз и уселись на перевернутые вверх дном кастрюли и ведра, которые из-за торчащих ручек стояли нетвердо и заходили ходуном, когда грузовик тронулся с места. Все дружно рассмеялись.
Через некоторое время смех сменился пением. Грузовик катил в сторону города. Мы оставили позади утопавшую в лунном свете просторную сказочную долину и возвращались к своим тесным жилищам, нашим норам. И зачем только люди научились строить дома? В древние времена они жили в горных пещерах или ютились под сенью деревьев. Может, и я в одной из прошлых жизней была пещерной женщиной, охотилась с камнями на зверей, жарила их мясо, скиталась по горам и лесам. И жила вольной жизнью.
Так, за песнями, разговорами и смехом, мы одолели половину обратного пути. До города мы должны были добраться уже в одиннадцатом часу и потом разойтись по домам. Но не тут-то было. Как только Бандана-дидимони глянула на часы и сказала Шикхе-дидимони: «Через час, наверное, будем дома», – грузовик как-то странно зачихал.
Мы снова захихикали.
Шобхана-ди сказала с досадой: «Хватит с меня, я уж вдосталь нахихикалась. Что это с грузовиком? Спросите у шофера».
Спрашивать не было нужды. Грузовик застыл у обочины. Шофер с напарником вылезли из кабины, открыли капот и, подсвечивая себе фонариком, заглянули под него.
– Что там у вас, шофер? – спросила Мадхури-ди.
– Тяги нету. Грязь попала в двигатель, – ответил шофер.
– Дальше-то поедем?
– Конечно. Вот только все прочищу.
– И сколько времени это займет?
– Пять минут.
Пять минут превратились в пятнадцать. Потом в полчаса.
Учительницы в тревоге перегнулись через бортик.
– Почему вы скрываете, в чем дело? Ведь мы отвечаем за всех девочек. Грузовик поедет, в конце-то концов?
Шофер как-то неуверенно сказал:
– Мы стараемся, Диди. Подсос чего-то барахлит.
Шобхана-ди вышла из себя.
– Ну почему вы такой бессердечный народ? И как вы только решились на эту поездку в неисправном грузовике? Ну что теперь делать? Нам же еще ехать и ехать.
– Это же машина, Дидимони. Поди угадай, что она выкинет. Ведь только неделю назад прошла техосмотр.
Вскоре мы поняли: у грузовика серьезные неполадки. Девчонки перестали хихикать. Учительницы дали волю своему гневу.
Индира-ди сказала:
– Хоть ваш драндулет совсем заглох, нам нужно как-то добраться до дома. Идите, шофер, и поймайте другой грузовик!
И напарник пошел. Однако поздним вечером, да еще в выходные, грузовиков на дороге попадалось мало. И все же один остановился. Он был битком забит коробками с чаем. Его шофер, выйдя из кабины, взялся починить наш грузовик, но потом бросил это дело и уехал. Пара других грузовиков даже не остановилась. Притормозила частная машина – в ней сидели четверо подвыпивших мужчин. Один из них бросил нашему шоферу:
– Дружище, где ты подцепил столько девочек? Решил переправить всех в Абу-Даби под покровом ночи?
Один из более или менее трезвых пассажиров заметил:
– Разве не видишь, они все из порядочных семей? Возвращаются с пикника.
Третий предложил нашему водителю:
– Залей в бензобак пинту виски, дружище, и грузовик твой взлетит.
Долго они не задержались. И вскоре их водитель сорвался с места.
Где-то через час наш шофер снова попробовал завести грузовик. Двигатель взревел, и это вселило в нас слабую надежду, но грузовик даже не сдвинулся с места.
Индира-ди запричитала:
– Но ведь уже очень поздно. Что же нам делать?
Шофер в полном замешательстве сказал:
– Аккумулятор сел.
Тогда Шобхана-дидмони сказала:
– И что теперь делать?
– Надо толкать.
– Может, девчонки подсобят? Плевое дело, надо только чуть подтолкнуть.
Как только мы это услышали, все разом взялись помочь. Почему бы нам не подтолкнуть грузовик? Мы что, совсем беспомощные? Или не ели баранину на обед? Некоторые из нас спрыгнули на землю. Учителя стали в голос возражать:
– Даже не вздумайте! Что если грузовик вдруг тронется? Не девчачье это дело.
Грузовик был размером с дом. Несмотря на то что мы дружно подналегли, он не сдвинулся ни на дюйм.
Шикха-ди выкрикнула из кузова:
– Погодите, сейчас мы вам поможем! И запомните, толкать нужно всем вместе. И не хихикайте. Будете смеяться, не хватит сил толкать.
От ее слов мы рассмеялись еще громче.
Учительницы тоже выбрались из грузовика. Индира-ди сказала:
– Разве вы не видели, как это делают железнодорожные рабочие? Они, когда сцепляют вагоны, всегда кричат: «Раз, два, взяли!» И нам надо делать то же самое.
Она затянула песню Харабайю Бой Беги:
– «Я стану крепко руль держать / Ты будешь парус поднимать / Теперь все вместе: раз-два, взяли! / Дружно навались, раз-два!..»
Мы чуть не лопнули со смеху.
Шукла сказала:
– Мы же не тянем, Дидимони, а толкаем.
– Это одно и то же.
И то правда. Но мы так громко смеялись, что у нас не осталось сил толкать. Грузовик даже не почувствовал, что мы его толкаем.
Наконец мы перестали смеяться. Грузовик медленно тронулся вперед, дергаясь при каждой попытке шофера запустить двигатель.
Ух-х ты-ы!.. – разом удивились мы, когда двигатель вдруг ожил. И дружно прокричали: «Ура!»
Дальше дорога вела через джунгли. Скрючившись неловко в уголке, я сидела и грустила. Мы возвращались домой. Вот только зачем?
Я даже не заметила, как ко мне подсела Прити. И со слезами на глазах сказала:
– Бошон, не знаешь, где я обронила левую сережку?
– Почем мне знать?
– Застежка отвалилась. Сережка, должно быть, потерялась, когда мы толкали грузовик. Что мне теперь делать?
– Что ты так беспокоишься? – сказала я. – Такой славный пикник, такая великолепная луна – ради этого можно пожертвовать и сережкой.
– Странная ты какая-то, ведь мама будет ругаться на чем свет стоит.
– Ну и пуcть. Твой Нитиш подарит тебе еще кучу побрякушек.
Прити возмущенно сказала:
– Да, знаю, за ним не станется. Но что я скажу маме?
Одна потерянная сережка разом перечеркнула для Прити ночь, луну и все это неисчерпаемое богатство нынешнего вечера. Она сидела вся такая угрюмая. Для девчонок вроде нее все это было пустым звуком. Прити куда больше заботили мысли об убогих жилищах, мужьях, семейной жизни и беспокойном хозяйстве.
А меня? Даже не знаю.
Мне вдруг стало жалко ее. Вид у нее был такой подавленный.
– А что если твоя сережка не потерялась, ты не допускаешь? – спросила ее я.
– Как это? Разве такое возможно?
– А почему бы и нет? Твоя сережка, наверное, лежит там же, где упала. Верно?
– Ну да. Значит, она где-нибудь точно лежит. Вот ты и представь, что сама оставила ее там.
– Какая ерунда! Ты несешь полную чушь!
Вернувшись домой поздно ночью, я получила легкий нагоняй и пошла спать. Но еще долго не могла заснуть. Я была как пьяная. В голове у меня, точно в котелке, все кипело от сегодняшней радости. Да так, что едва не срывало крышку. Разве я могла уснуть? Это походило на то, как моя мать пыталась высыпать в маленькую жестянку здоровенный пакет сахара. Она все сыпала, а он все пересыпался. Ну просто беда. Вот и со мной творилось то же самое.
Прити потеряла сережку. А я? Я оставила всю мою жизнь в той уединенной, залитой лунным светом долине. Я все еще чувствовала, как гуляю там. Распущенные волосы, медленная поступь, льющаяся из души песня, огромная луна, осыпающая золотой пылью все вокруг. Глухой плеск волн, бьющихся о речные камни. Непостижимо глубокий и прекрасный сон…
Определенно, после смерти я обращусь в призрак. И буду скитаться по самым далеким горам, лесам и песчаным берегам на свете. А когда грянет буря, я буду встречать ее со смехом. И гулять под дождем. Я уже больше никогда не явлюсь на этот свет в облике женщины.
И вдруг под утро я услышала, как сумасшедшая, бывшая когда-то замужем за отпрыском семейства Чаттерджи, нестройно затянула песню:
«Копите денежки,
Скопите столько, сколько сможете
И кушать мед не смейте.
Работа – дело скучное, запомните,
Копите денежки, копите денежки…»
Оставаться в постели я не могла. Мне было жаль ее. Ее комната располагалась аккурат напротив моего окна, всего в паре ярдов. Четыре года назад, когда Сримойи вышла замуж и вошла в их семью, все предсказывали, что она будет трудиться в поте лица. Чаттерджи слыли скрягами, и скряжничество было их семейной чертой. Скрягой был их дед, отец и сын. Чару Чаттерджи служил адвокатом. Однако гонораров от клиентов ему было мало – он вторгался к ним домой и брал с них еще и мзду овощами, которые они выращивали у себя в огородах. Словом, Чару Чаттерджи зарабатывал предостаточно. Его сын Сумит был государственным служащим. Они ничего не выбрасывали – ни рисовый крахмал, ни овощную кожуру, ни пшеничную лузгу. Новоиспеченная невеста не смогла смириться с такой с