В полном отчаянии муж сказал мне:
– Так больше продолжаться не может. Я законченный неудачник.
Но я не теряла надежды. Несмотря на глубокое отчаяние, несмотря на огромные убытки, я знала: у меня есть драгоценности Пишимы на несколько тысяч бхори золотом. В крайнем случае можно будет их продать. Словом, как-нибудь выкрутимся.
– В любом деле всегда бывают то взлеты, то падения, – говорила ему я. – Не бойся, ведь я с тобой.
– Тебе пришлось продать свои любимые украшения.
– Ты мое самое любимое украшение!
Муж мой был человек серьезный. Немного помолчав, он сказал:
– За все эти годы никто не говорил мне ничего подобного. Я просто диву даюсь, и за что ты меня так любишь? Ведь я никчемное существо. Мне только сейчас стало ясно, что я полное ничтожество, ни на что не годное.
Я мягко сказала:
– Ты почти забросил свою таблу. Инструменты твои запылились. Я смахнула с них пыль, протерла их. Можешь играть снова, тебе полегчает. А я подыграю тебе на танпуре.
Муж очень обрадовался моему предложению. Он снова начал играть на табле и через некоторое время воспрял духом.
– Ты посоветовала мне самое лучшее лекарство, – признался он.
Мой мир вращался вокруг него. Но я любила его не за красоту и не за знатное происхождение. А просто потому, что не могла не любить. Эта любовь и поддерживала огонь жизни в моем сердце. Но все это я никому не могла рассказать. Даже мужу. Я жила и дышала ради него. А вот если бы он начал плясать под мою дудку, это меня насторожило бы. Он перестал бы быть мужчиной, если бы сделался подкаблучником. Подкаблучников не ценили и не уважали и считали тряпками. Иногда мужу совсем не хотелось выходить на работу, и он говорил:
– Лавка сегодня подождет, я хочу весь день быть с тобой.
Я тотчас же вскакивала и отвечала:
– Тогда мне придется идти.
Чтобы заставить его заниматься делом, я пускала в ход и кнут, и пряник. Такие люди по натуре бесхребетные лодыри. Стоит дать себе хоть мало-мальскую слабину, как они мигом садятся тебе на шею.
В семье все были против этой затеи с лавкой. Особенно мой свекор и его старший брат, а также мой деверь. Из-за этого у нас постоянно возникали семейные стычки. Свекор, послав за своим сыном, сказал:
– Как человек из высшего общества может заделаться лавочником? Ты опозорил нашу семью. Нам теперь будет совестно глядеть людям в глаза.
Деверь мой тоже был крайне недоволен. Он часто заявлял за обеденным столом:
– Стало невозможно пройти по улице. Друзья смеются надо мной.
Брат свекра был тихоня, но время от времени его прорывало, и он говорил:
– Это же разврат. Обольщать всех кого ни попадя.
Они знали: это я подговорила мужа открыть лавку. Однажды свекровь послала за мной и сказала:
– Они все имеют на тебя зуб. Но, если честно, я тебя совсем не осуждаю. Я рада, что Фучу перестал небо коптить и не закоснел ни душой, ни телом. Нынче вечером твой свекор желает с тобой поговорить. Только ты ничего не бойся.
Но я боялась. Я редко разговаривала с ним и с деверем. Да и что я могла им объяснить?
Я весь день сидела как на иголках. И вдруг, почувствовав, что в моей комнате кто-то есть, заметила в углу знакомое белое сари. Все ту же фигуру.
– Вот нынче будет потеха. Свекор твой больно своенравный, уж он устроит тебе взбучку.
Я сказала:
– Ну и пусть.
– Слушай, если сделаешь так, как я скажу, может, выкрутишься.
– А что я должна сделать?
– У свекра твоего есть тайна. Знаешь какая?
– Нет.
– У него есть содержанка. И зовут ее Чамели. Живет возле канала. Чем он только ее не задаривал! И деньгами, и побрякушками. Так вот, ежели он станет тебе угрожать, скажи, что знаешь про Чамели. Тогда он живо сменит гнев на милость.
Я знала: за благородными семействами водится такой грешок. И нисколько не удивилась, что у моего свекра есть любовница. Но я смолчала.
Тогда Пишима сказала:
– Что, не хочешь?
– Не могу я говорить такое.
– Ну конечно, не можешь. А хочешь, еще чего скажу? И у муженька твоего есть любовница. Камалой зовут. Думаешь, он влюблен в тебя по уши? Чушь! Может, ты считаешь себя красавицей с кучей добродетелей? Ты думаешь, будто держишь его в узде. Чепуха! Он бегает к Камале при каждом удобном случае.
Меня как громом поразило. На глаза навернулись слезы.
И тут вдруг я услышала, как Пишима заголосила:
– Все они одним миром мазаны. Все скоты да свиньи. Или думаешь, братец твоего свекра с деверем без греха? У обоих есть по сожительнице, а то и по две, а своих жен-хозяюшек в грош не ставят. Думаешь, они довольствуются только своими женушками? Они завсегда распутничали, а меня вместе с моей драгоценной шкатулкой держали дома. Но я хоть и была не в себе, зато знала про все их шалости. Был у нас тогда слуга по имени Рамхелаон. Я в ту пору вся цвела и благоухала. И телом была хоть куда. А Рамхелаон был еще совсем юношей. Зато на редкость мужественным. Ты слушаешь?
– Умоляю, Пишима, ни слова больше.
– Э-э, ну просто живое воплощение добродетели! Почему ты не хочешь выслушать мою историю? Слушай да запоминай. В конце концов я сделала Рамхелаону намек. Он пришел глубокой ночью. Меня душила греховная страсть, и я напрочь забыла о вдовьем долге воздержания. Тело мое горело огнем. Я притаилась, точно тигрица. А этот дурачок поскользнулся на лестнице и грохнулся вниз. Что тут было! Свекор твой со своим братцем избили его до полусмерти и выгнали из дому. А их благочестивая сестрица-вдовушка так и осталась с носом. На другой же день они надушили себе запястья и отправились к своим любовницам. Так ты слушаешь?
– Я вся внимание, Пишима.
– А чего плачешь? Ладно, плачь, реви, сколько душе угодно. Уж коли наболело на сердце. А хочешь пережить свою беду, скажи свекру прямо в лицо – знаю, мол, все про Чамели. Уразумела?
– Не могу я, Пишима.
– Тогда умри, умри, умри на этом самом месте. Да поразит тебя проказа! Да постигнет смерть отца твоего, мать, братьев, сестер твоих и детей.
Я рыдала в три ручья. Грудь мою будто железным обручем сдавило.
– Ну что, вся горишь ярким пламенем? Тогда подбрось им огоньку под задницу. Пусть и они горят. Пусть весь их род займется пламенем. Воткни по колу в зад деверю своему и мужу. Пусть они сдохнут от холеры или проказы. Слышишь?
Я ничего не ответила.
– Если б ты горела, как я, ты бы знала.
Вечером все спустились в гостиную. За мной зашел свекор.
– Пошли, бума. Меня послали за тобой. Не волнуйся.
На сердце у меня сделалось совсем тяжко.
Откашлявшись, свекор сказал:
– Присядь-ка, чхото-бума. Нам надо серьезно поговорить.
Я не присела. И осталась стоять у двери, накрыв голову краем сари, точно капюшоном.
Между тем свекор продолжал:
– Вся эта затея с лавкой легла позором на нашу семью. Недостойное это занятие. Неужели хоть один человек из нашей семьи может стать обыкновенным лавочником?
Я стояла молча, с покрытой головой.
Тогда брат свекра сказал:
– Слыхали мы еще, будто свою лавку вы купили на деньги, вырученные с продажи украшений, твоего приданого. А ведь эти украшения были благословенным даром твоих стариков. Ты что, пренебрегаешь благословением старших? Продав эти украшения, ты оскорбила их.
Деверь сказал:
– Неужели было так уж необходимо открывать лавку? Существуют и другие виды предпринимательства. Какой вам доход с вашей лавки? Слыхал я, у вас были большие убытки первое время. От вас сбежал служащий с деньгами.
Свекор сказал:
– Хотелось бы услышать и твое мнение. Времена изменились. Раньше слово жен и дочерей ни во что не ставилось. Нынче же к нему стали прислушиваться. Говори же.
Но я ничего не сказала. Уж очень они были злые сейчас. И что бы я ни сказала, у них могло вызвать сомнение.
Тогда свекор продолжал:
– Что верно то верно, пропажа драгоценностей Рашомойи причинила нам кое-какие неприятности, но это дело поправимое.
Я не поняла, что значит дело поправимое. И наконец тихим-тихим голосом сказала:
– В прошлом месяце рис с маслом сильно подорожали. Бюджет наш заметно сократился. А долг перед поставщиком бакалейных товаров вырос.
– Как мне сообщили, – пояснил свекор, – скоро в Пакистане будет продана часть нашей земли с озером. Как только получим деньги, нам больше не о чем будет беспокоиться.
Я ушла к себе. А чуть погодя пришел муж. И сказал:
– Они советуют продать лавку.
На что я мягко ответила:
– С завтрашнего дня тебе не придется ходить в лавку. Я сама всем займусь.
– Ты?! – удивился он и уставился на меня, разинув рот от изумления.
Я посмотрела на него влажными глазами и сказала:
– Мне нужно еще кое-что тебе сказать, прямо сейчас. Обещай, что не будешь злиться.
Он с удивлением проговорил:
– Ладно, говори.
– Ты любишь другую женщину?
– Что-что?
– Ее зовут Камала?
Он мигом как будто сник. Каким же беспомощным выглядел этот стройный красавец!
Я сказала:
– Только не юли. Если тебе нужна Камала, женись на ней и веди ее сюда. Я смирюсь.
Он рухнул на постель и закрыл лицо руками. Ему было стыдно.
Тогда с полными слез глазами я сказала:
– Не надо ходить к ней тайком. Скрытность порождает страх, стыд и отвращение, и это делает человека уязвимым и ввергает в грех. А я не хочу, чтобы ты из-за всего этого впал в грех.
Он еще долго сидел, уткнувшись лицом в ладони. Затем, обратив на меня страдальческий, потерянный взор, сказал:
– Кто рассказал тебе про Камалу?
– Это так важно?
Он вздохнул и сказал:
– Я не собираюсь на ней жениться. Да и был я у нее всего пару раз с тех пор, как ты появилась здесь.
– Прости меня за то, что я говорю. Я желаю тебе счастья. И самое главное, хочу гордиться тобой. Ты мой герой. Ничего не скрывай. И пойми, я не могу плохо думать о тебе.
– И ты не презираешь меня?
– Нисколько. И не винись передо мной. Не унижайся.