Благожелательный кивок можно расценивать как приглашение сесть? Бурцев опустился на ковер, скрестив по-татарски ноги. Непривычно, но ничего не поделаешь — стульев хан с собой не возил.
— Возьми, доблестный богатур, — хан протянул ему что-то желтое, блестящее.
В ладонь Бурцеву легла овальная золотая пластина с круглым отверстием вверху и утолщенными краями. На пластине — гравировка: летящий сокол, нехитрый орнамент и путаные письмена.
— Это охранная пайзца, — пояснил Кхайду. — На ней написано, что любой человек, причинивший тебе вред, должен умереть, а того, кто окажет содействие, ждет награда. С пайзцой ты будешь чувствовать себя в безопасности везде, где встретишь воинов народа войлочных кибиток. Это награда за твою доблесть и находчивость.
Бурцев склонил голову, как того требовал местный этикет. Хотя, честно говоря, он предпочел бы получить рыцарское звание, а не кусочек презренного металла. Рыцарю, как ни крути, все-таки проще добиться расположения краковской княжны, чем прославленному богатуру-юзбаши, пусть даже с золотой пайзцой на шее. Но, увы, в татаро-монгольском войске рыцарских шпор не раздают.
— Теперь говори ты! — позволил хан. — О чем пришел просить?
Кхайду выслушал его без эмоций. Лишь шумно вздохнул, узнав, что тевтоны бежали не в Легницу. Когда же Бурцев заявил о намерении покинуть лагерь и отправится вслед за Конрадом Тюрингским, на обветренном лице хана не проступило ни сожаления, ни гнева. Разве что щелочки глаз еще больше сузились. Это могло означать, что угодно. Хан мог отпустить, а мог и казнить как изменника — отрубить голову, или — в память о недавних заслугах — сломать хребет.
Некоторое время они молчали. По прежнему ничто не выдавало истинных чувств хозяина шатра. Характер, блин, стойкий, нордический…
Наконец, Кхайду-хан заговорил — спокойно, медленно, негромко. Он не смотрел на Бурцева. Хан задумчиво созерцал угасающие угли очага. Словно беседовал сам с собой.
— К Легнице ездили мои послы. Они предложили полякам открыть городские ворота. А для пущей убедительности показали голову князя Генриха, насаженную на копье. Поляки сдать крепость отказались. Но и обстреливать со стен моих послов не стали. А закон степи гласит: до первой выпущенной стрелы еще возможен мир.
Бурцев безуспешно пытаясь понять, к чему клонит хан. Кхайду продолжал:
— Легница хорошо укреплена. А у нас почти не осталось гремучей смеси. Жидкое огненное зелье и стенобитные орудия мы потеряли под Вроцлавом…
Ни взгляда, ни полвзгляда в сторону Бурцева.
— … Легкие стрелометы хороши в поле, крепостных стен им не одолеть, — в глубокой задумчивости говорил хан. — А помогут ли нам разбить ворота громовые шары — этого точно не знает даже сам Сыма Цзян. Да и мало их у нас.
Недолгая пауза. Огонь, отражающийся в узких глазах степняка.
— Полон свой мы распустили, а нового быстро не набрать: все окрестные крестьяне уже укрылись в Легнице. Значит, засыпать под польскими стрелами рвы, строить вокруг города тын и подносить к стенам лестницы и осадные щиты придется моим воинам. Многие из них найдут свою смерть во время штурма. А ведь мои тумены сегодня понесли большие потери. У меня не было таких потерь с тех пор, как я вступил в Польшу. Сейчас на счету каждый всадник, способный держать оружие.
Скрытый намек? Бурцев насупился. Но к чему намекать? Если хан не желает отпускать новгородцев, сказал бы прямо. Ишь, дипломат выискался!
— Да, воины мне нужны. — Кхайду все не отводил взгляда от костра. — Только что прибыл гонец от хана Бату. Посланник прискакал из-за Карпатских земель, где наши главные силы громят кипчаков и угров. Гонец привез дурные вести. Враг отступает, но войско Бату сильно ослаблено. Бату-хан считает, что пришло время объединяться. Я тоже думаю, пора собрать наши тумены в единый кулак.
Тягостное молчание…
— Мне нужны воины, — еще раз повторил Кхайду. Голос хана звучал жестко. Брови сдвинулись. Первое за весь разговор проявление эмоций. И не самое лучшее.
«Ну, все, — внутри у Бурцева что-то оборвалось, — никуда меня с новгородцами хан не отпустит, а начнем качать права — казнит в назидание другим. Сказки о трепетном отношении к союзническим договорам Дмитрий и Бурангул пусть рассказывабт кому-нибудь другому».
— Воины мне нужны, Вацалав, поэтому я не смогу выделить в помощь твоей дружине большой отряд.
В помощь?! Бурцев не верил своим ушам!
— Но ведь тебе, Вацалав, и не требуется слишком много воинов, чтобы настичь магистра Конрада и расправиться с ним.
Это был не вопрос — утверждение.
— Значит, мы можем выступать? — осторожно спросил Бурцев.
— И чем скорее, тем лучше, — ответил хан. — Напасть на магистра следует на польских землях, пока он не укрылся в каком-нибудь тевтонском замке.
Все верно. Время дорого, медлить нельзя. Бурцев кивнул. Аудиенция закончена? Нет… Еще нет.
Кхайду продолжал:
— Мне известно о тайных планах Конрада. Крестовый поход, который он замыслил, опасен и для твоего и для моего народа. Я надеялся добраться до тевтонского магистра прежде, чем он начнет осуществлять свой замысел. Но потери, которые мы понесли сегодня…
Хан тяжело вздохнул:
— А тут еще гонец от Бату-хана. Сейчас мне нужно уводить свои тумены в Венгрию. Может быть, потом… Хотя кто ведает, что будет потом. Боюсь, не суждено моей сабле срубить голову Конрада Тюрингского. Значит, это должен сделать ты, Вацалав. Пока есть такая возможность. Иначе весь наш поход по польским княжествам — впустую. Ступай.
Уже на пороге хан окликнул его.
— Желаю тебе отыскать свою жаным хатын-кыз, Вацалав. Она ведь теперь у тевтонов?
Бурцев кивнул, отвечая на заданный вопрос и выражая благодарность за доброе пожелание. Да, проницательный степняк все понял правильно: его жаным хатын-кыз, «любимая женщина», была у тевтонов, и он намеревался найти ее во что бы то ни стало.
Кхайду отвел глаза. Влево — туда, где с картины на шелку взирала черноокая восточная красавица. Хан задумался о чем-то своем.
Бурцев вышел из шатра. Все его мысли были сейчас о малопольской княжне. И о мести. За тот шрамик под левой грудью Аделаиды Казимир Куявский уже поплатился жизнью. Теперь очередь тевтонского магистра.
Глава 68
По приказу Кхайду-хана к новгородцам присоединились воины Бурангула. Изрядно потрепанная татарская сотня уже была пополнена лучниками из других отрядов. Кроме того, хан снарядил в погоню за Конрадом пять десятков отборных нукеров из своей личной гвардии. В итоге вышло двести с лишним всадников. Более чем достаточно! У отступающего магистра сейчас едва ли наберется сотня рыцарей и кнехтов.
Предводителем отряда был назначен Бурцев. Никто — даже нукеры из знатных монгольских родов — не возражал. Слово хана — закон. Да и выполнять приказы прославленного богатура, получившего в награду за доблесть золотую пайзцу, ни для кого не считалось зазорным.
С каждым всадником в погоню отправлялось по паре запасных лошадей. Еще одна тройка попеременно везла связку «громовых шаров» Сыма Цзяна. Набитые порохом китайские бомбы, были последним подарком Кхайду. Отказавшись от штурма Легницы и готовясь к походу в венгерские земли, хан счел, что «юзбаши Вацалаву» железные горшки с гремучим зельем пригодятся больше. На тот случай, если магистр укроется в каком-нибудь замке. Бурцев спорить не стал. Не принять такой дар было бы глупо.
Дорога, по которой отступили от Легницы крестоносцы, шла вдоль серебрящейся ленты Одера то углубляясь в густые чащи, то нависая над обрывистыми берегам реки. Свежие следы подкованных копыт, отчетливо видневшиеся на влажной земле, свидетельствовали, что здесь недавно, действительно, проезжал отряд тяжеловооруженных всадников. А в придорожных кустах возле порушенной паромной переправы под урочищем Глогов дозорные нашли окровавленный белый плащ с черным крестом.
Переправа не охранялась. Неподалеку возвышались стены и башенки небольшой крепостцы, но оттуда так никто и не показался. То ли местный гарнизон слишком мал, то ли страх перед неведомыми пришельцами был слишком велик.
И все же у переправы пришлось задержаться. Куда идти дальше — вот в чем вопрос?
Разведчики Бурангула переплыли реку вплавь, держась за конские хвосты и надутые турсуки. Вернулись… На противоположном — правом — берегу обнаружились следы десятка, не больше, всадников. Кто такие — крестоносцы или подъезжавший к воде напоить коней польский разъезд — не понять.
Зато на левом берегу дорога, уходившая на запад — в леса, была истоптана копытами.
— Что скажешь, Дмитрий? — обратился Бурцев за советом к новгородцу.
— За Одрой лежит путь через Великопольское княжество к Куявским, Мазовским и тевтонским владениям. Если ехать на запад, попадешь в немецкие земли. Там тоже братьев ордена Святой Марии привечают с охотой. До немецкой границы, почитай, рукой подать. Через Великую Польшу к тевтонским замкам ехать дольше. Вот и решай, Василь.
Он решил. Десяток всадников, пожалуй, маловато для свиты Конрада Тюрингского и пленной княжны. Да и нет никакой уверенности в том, что именно тевтонские лошади наследили на противоположном берегу. Другое дело — многочисленные конники, ушедшие в западном направлении. Найти среди них магистра и Аделаиду все-таки шансов больше. И следы отчетливые — не потеряются. Опять-таки — немецкая граница рядом.
Бурцев приказал сменить уставших лошадей.
— Едем на запад, — объявил он.
И лес сомкнул над ними свои сумрачные своды.
… Первым опасность почуял Бурангул. Татарский сотник натянул поводья. Мохнатая низкорослая кобылка перешла со скорой рыси на шаг. Бурцев последовал примеру кочевника. Скакавшие позади воины тоже замедлили движение.
Бурангул выглядел озадаченным и встревоженным. С чего бы это? Бурцев огляделся. Ничего подозрительного, вроде. Не видно и не слышно. Только лесные птахи беззаботно поют свои весенние песни. А свежий след чужих копыт уводит в густой ельник. Конечно, местечко глухое, зловещее. Древние стволы и молодая поросль с обеих сторон ограждают дорогу сплошной стеной. Солнечный свет едва пробивается сквозь колючие еловые лапы. Не эта же причудливая игра теней нервирует кочевника?