«Энджи, ты прекрасна, но, может быть, нам пора прощаться? Я все еще люблю тебя, вспомни, сколько всего мы оплакали вместе».
Не знаю, о ком думал дед, когда снова и снова слушал эту песню, о какой давней любимой, а я оплакивал сразу все свои разбитые мечты, и даже сам слышал – этот фантастический голос впервые поет с таким острым, рвущим душу чувством, моим собственным. Я не сразу понял, что где-то невидимый мне гитарист начал подбирать мелодию. Потом присоединился барабанщик, за ним бас-гитарист.
«Все наши мечты обратились в дым, и я прошепчу тебе на ухо: Энджи, куда же нам теперь идти?»
Не помню, когда я услышал, что пою не один. Пак вступил вторым голосом – мастерски, как умел он один. У него в руке не было телефона, он никуда не подсматривал, так откуда он знает текст? Я встретился с ним взглядом, и в его глазах было даже больше печали, чем обычно. Линхо слов не знал, но чувство музыки у него было фантастическое, и он мягко подпевал «у-у-у», «о-о-о», держа верхние ноты.
«Вытри слезы, Энджи, с тобой никто не сравнится, и вкус твоих поцелуев навсегда останется со мной».
Джо воспользовался паузой перед припевом и вклинился c рэпом – было кристально ясно, что он придумывает на ходу, и обаянию его неуклюжих страстных строк невозможно было сопротивляться. Рэп был создан для того, чтобы его читали вот так, кричали о своей любви и потере на заваленных мусором улицах. И когда он умолк, мы с Паком, не сговариваясь, вступили с припевом, но громче – получилось яростно, искренне, потрясающе, а Джо и Линхо подстроились с теми словами, которые успели запомнить. Музыка была везде, и я впервые кожей почувствовал, что такое группа: каждый творит свою особую магию, и вместе у нас получается настоящий взрыв. Мы все были собой, и поэтому мы были «Тэянг».
«Энджи, разве не здорово просто быть живым? Они не смогут сказать, что мы не пытались».
В этой песне была тоска и надежда, и когда иссякла последняя нота, тишина еще несколько секунд звенела, как струна. А потом зал взорвался такими аплодисментами и криками, каких я не слышал никогда, даже в записях с концертов знаменитых групп.
Мы с ребятами кланялись и кланялись, положив руки друг другу на плечи, зал колыхался, как сияющее море лиц, мой грим потек и щипал кожу. А выпрямившись, я заметил в первом ряду золотой блеск. Лис в своем расшитом золотом ханбоке стоял и улыбался, глядя на меня так, будто я сделал все даже лучше, чем он задумал. Или, может, мне привиделось, я уже ни в чем не уверен.
Когда нас отпустили со сцены, я на негнущихся ногах отправился в ближайший туалет, заперся в кабинке, и там меня вырвало. Я сидел на полу в своих изумительных концертных брюках и трясся от холода, пока в дверь не постучали.
– Эй, чудик, – сказал Пак. – Ты как?
Я в ответ что-то промычал. Мы не общались по нерабочим поводам уже почти месяц, и я не знал, где лучше разместить свой ответ на шкале от «Все нормально, сейчас выйду» до «Все ужасно, иди сюда, я расскажу тебе о своих бедах».
Послышалась какая-то возня. За верх кабинки ухватились бледные руки, затем показалось лицо, а потом Пак подтянулся и перевалился через дверь целиком. Он брякнулся на пол напротив меня. Это смотрелось очень странно, потому что он тоже был в крутейшем концертном наряде.
– Ну? – спросил он таким добрым голосом, что индикатор на шкале выбора ответов стремительно унесся к «Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, у тебя найдется пара часов, чтобы послушать мою безумную историю в деталях?».
Но изо рта не вырвалось ни звука, и в этот раз не из-за проделок Лиса. Просто… Недаром ведь у меня никогда не было друзей, да? Делиться с кем-то своими тайнами – значит дать ему власть над тобой, а десять школьных лет в статусе сына незамужней матери-одиночки полностью отбили у меня способность кому-то доверять, чтобы опять не превратиться в то жалкое посмешище, каким я тогда был. Один раз я расклеился и изменил принципам, когда поделился с Паком мечтой поразить своими успехами неведомого отца, и сами помните, что после этого было.
И теперь я смотрел в лицо Пака, такое родное, с грубыми скулами и поплывшим от жара софитов гримом, и сказать хоть одно настоящее слово было куда страшнее, чем бросить вызов продюсеру, генеральному директору, Лису и всем оборотням этого мира. Я прислонился затылком к стене и помотал головой.
– Все нормально. Перенервничал, – сказал я.
Потому что правда, самая настоящая правда обо мне состоит в том, что быть добрым, заботливым и благодарным – лучшая защита. Выглядишь нормальным членом общества, просто немного нелюдимым. Отношения с другими людьми – слишком большой риск, лучше уж лавировать среди них, не приближаясь, чем собирать потом осколки разбитого сердца.
Мы молча сидели на полу туалета, глядя друг на друга, потом Пак вздохнул и поднялся.
– Ну ты вроде не умираешь, так что давай-ка так. Сейчас ты поедешь в общагу, умоешься, ляжешь спать, а завтра в десять придешь в переговорную на собрание.
Я еще не решил, как быть дальше: прийти на собрание, сбежать в Китай, податься в монахи, уйти в запой, – поэтому сделал головой какой-то неопределенный жест: ни да ни нет. Пак зло фыркнул, резко распахнул дверь кабинки и обернулся.
– Как же ты люто, чудовищно меня бесишь, – выдохнул он. Я моргнул от неожиданности. – Ты же у нас такой славный парень, никогда не говоришь ничего лишнего. Никто не знает, чего ты хочешь, о чем думаешь и что вообще с тобой не так. Поначалу это выглядит классно, ты типа такой загадочный, но потом… – Пак сжал ручку двери так, будто собрался ее оторвать и ею же меня прикончить. Я замер, глядя на него с пола. – Давай-ка вспомним, как ты сбежал в Ботанический сад снимать заклятие. Я-то думал, мы – одна команда, все делаем вместе, но нет! Ты застрял на долбаной томатной ферме, так, может, стоило хоть слово кому-нибудь написать? Нет, зачем, ты даже матери в основном смайлики с медвежатами посылал, у тебя же всегда все в порядке! Голос вернулся? Чудесно, сиди и молчи об этом среди томатных грядок! Если сидеть тихо, никто тебя просто не заметит, это же так удобно. – Губы у Пака скривились от ненависти. – Вот только люди тебя замечают. И знаешь что, козел? Им тяжело быть рядом с человеком, который со своими воображаемыми друзьями общается больше, чем с реальными людьми. Теряюсь в догадках, как Лис ухитрился услышать твое желание попасть в «Тэянг», потому что ты наверняка его даже вслух не сказал!
Кто-то заглянул в туалет, услышал лютый голос Пака и немедленно скрылся. А я сидел на полу, заледенев от того, как сильно били его слова, и думал: «Так вот с чего все началось, вот когда Лис меня услышал». Я все-таки произнес свое желание вслух. Мы с мамой смотрели по телевизору новости о «Тэянг», и я сказал ей: «Если бы только я умел петь, пошел бы к ним на кастинг».
Видимо, молчал я слишком долго, потому что Пак вдруг яростно пнул перегородку между кабинками. Я вздрогнул, очнувшись от размышлений.
– Опять? – прошипел Пак. – Никто в жизни не узнает, что ты там думаешь, пока ты не скажешь вслух! О, но тебе ведь поэтому и нравится общаться с фанатами. Это безопасно: можешь выдавать только то, что хочешь, они далеко, ты выполняешь свою повинность по освещению мира добром и справедливостью, при этом никто к тебе не лезет. Идеально! Но знаешь что? – Он нагнулся ко мне, и я невольно вжался спиной в перегородку. – Ты сам впрягся в одну упряжку со мной и еще двумя придурками. И мне плевать, что там с тобой произошло на концерте и какие диалоги ты с собой на эту тему ведешь. Но я по глазам вижу, что ты хочешь сбежать. Ты всегда сбегаешь. Только попробуй, я тебя из-под земли достану. Сейчас ты отсюда выйдешь, улыбнешься, поблагодаришь всех за крутую работу, а завтра придешь на собрание и приступишь к работе над туром вместе со всеми. Это ясно?
Я еле заметно кивнул, и он пошел к двери.
– П… подожди секунду, – выдохнул я. Мне было очень больно, потому что все это была правда, и мозг зацепился за тему, которая не доставляла таких страданий. – Откуда ты знал текст песни?
Пак повернулся очень медленно, и какое-то мгновение я всерьез думал, что сейчас он меня убьет.
– Классная важная информация, давай ее обсудим, – белыми от гнева губами произнес он. – Мы услышали песню на улице, она мне понравилась, я нашел текст и иногда пел ее для разминки. Еще вопросы есть?
– Ты тогда сказал, что песня – тоска.
– Но я не сказал, что это плохо. Тоска – базовое состояние всех вещей.
И с этими словами он вышел и захлопнул дверь.
Глава 19. Правда
Бао опустила планшет, с которого зачитывала заголовки новостей, и обвела нас довольным взглядом.
«Выступление века! Необычный номер на концерте „Тэянг“ взорвал интернет».
«Импровизация или хитроумный маркетинг?»
«Звездные болезни скандальной группы „Тэянг“: депрессия Кибома, лицевая деформация Пака, психоз Ли Хёна… что дальше?»
«„Тэянг“: океанская волна вдребезги разбивает рамки».
Было десять пятнадцать, за чистейше вымытыми окнами сияло солнце, день обещал быть жарким.
– Тридцать миллионов просмотров за двенадцать часов! – воскликнула Бао. – «Энджи» сейчас самое просматриваемое видео в Сети и имеет все шансы стать самым просматриваемым в истории корейской поп-музыки.
– А что вообще пишут про то, что Хёна ни с того ни с сего переклинило и все пошло наперекосяк? – спросил распластанный в кресле Линхо. Он был в темных очках и держался за голову так, будто она сейчас отвалится. – Я ничего еще не читал, отмечал полночи. Имею право!
– Пишут, что Хён – гениальный, но нестабильный парень, и вчера на сцене у него произошел приступ острого психоза, – спокойно сказала Бао. – После чего он выдал лучшее в жизни выступление, которое импровизированно подхватили другие члены группы, поразив всех своим талантом и сотворив настоящее музыкальное чудо.
По взгляду Бао я понял, что в распространении этой информации не обошлось без маркетингового отдела концерна «Ай-Интертейн».