В то же время Федерико Фаджин, все еще тестируя прототип 4004, уже подписался на спасение 1201. Фини, единственный человек в Intel, знавший, что случилось с оригиналом 1201, тоже был партнером Фаджина. Проект двигался на большой скорости – реклама Texas Instruments сделала этот проект приоритетным.
Два человека провели время до весны 1971 года, выясняя, чему Фаджин научился, работая над 4004, что могло бы быть использовано в 8-битной архитектуре 1201. (Тот факт, что 1201 был 8-битным, а не 4-битным, был самым важным аргументом в его пользу – он мог найти применение там, где 4004 был слишком ограничен.) Когда в июне появилась реклама Texas Instruments, команда стала работать денно и нощно.
Вскоре – новое потрясение. В июле CTC вернулась в Intel и сообщила (тень Busicom!), что, учитывая новый спад цен на логические схемы, они хотят закрыть контракт. Такая новость могла бы закрыть проект 1201 – и вклад Intel в микропроцессорный бизнес, – но, благодаря связям Нойса в Японии, Intel вскоре узнал, что часовщики из Seiko Holdings Corporation искали качественную логическую схему типа 1201 для цифровых часов. Эта потенциальная сделка с Seiko была так хороша, что Intel не просто отпустил CTC с миром, но даже и не взыскал с них денег за сделанную работу. Intel, в свою очередь, получил полные коммерческие права на 1201, который вскоре получил имя «модель 8008».
И еще раз наступило время Фаджина и его команды – время выводить новый продукт на рынок. В этот раз они, однако, планировали делать это без Теда Хоффа, который уехал на техношоу и конференции, чтобы рассказать о новых планах Intel… и, если повезет, найти новых покупателей, которые оправдают такие затраты времени и денег.
К сожалению, Хофф не пытался продать просто новый продукт, он пытался продать новую парадигму. И как обычно в случае, когда ты пытаешься убедить аудиторию в том, что она должна принять радикальное новшество, идея была так далека от воплощения, что люди просто не могли понять, о чем речь.
Вспоминает Хофф: «Люди привыкли думать о компьютерах как о большом дорогом оборудовании, которое нужно охранять и использовать эффективно, чтобы оправдать затраты. Так что у людей был общий предрассудок, что любой компьютер нужно использовать именно так. Я помню встречу, на которой все обсуждали, как же чинить микропроцессоры, и я сказал: «Когда перегорает лампочка, вы ее выкручиваете, выбрасываете и ставите новую – так же и с микропроцессорами». Но они просто не могли так думать о компьютерах».[103]
Честно говоря, это были те самые четырехсотдолларовые схемы, о которых Тед Хофф говорил в 1971 году, так что замена плохих схем на новые была менее привлекательной тогда, чем сейчас. К тому же не то чтобы Intel анонимно ратифицировал идею микропроцессоров. Сам Хофф, в конце концов, был против продаж 4004, и даже Энди Гроув, будучи во главе компании, хоть и уважал технологическое достижение, все равно сомневался в наличии рынка для этих новых схем – и у него был повод, никто в Intel не объяснял, кому же нужны эти схемы и для чего.
Но самое большое препятствие для выпуска новых процессоров было в том, что воображение потенциальных покупателей не принимало подобной техники. Компьютерные ученые и программисты посвящали всю свою карьеру работе на больших ЭВМ, которые требовали загрузки информации (через карты, пленки и иногда терминалы), и занимались пакетной обработкой. Вывод обычно осуществлялся с помощью больших, шумных принтеров, которые работали, как огромные печатные машинки. Такие большие ЭВМ были размером с квартиру-студию, требовали собственных кондиционеров, стоили миллионы долларов и требовали команды операторов. Всего пятнадцать лет назад самый огромный прорыв в хранении данных – IBM RAMAC весом в тонну – был доставлен покупателю на специально оборудованном «Боинге-707».
Очевидно, что эти огромные компьютеры эволюционировали за предыдущие два десятилетия от медленных, огромных монстров до кое-чего поменьше и побыстрее – размером с пару холодильников и стоимостью всего в несколько сотен тысяч долларов. Компьютерные ученые предвидели такую эволюцию в размере, цене и мощности и все время учились новому, чтобы соответствовать.
Но приборы, описанные Тедом Хоффом, настолько сильно отличались по всем параметрам, что если бы он начал презентацию, сказав, что они пришли к нам из космоса, никто бы не удивился. В конце концов, он мог держать четыре схемы в ладони, и даже при стоимости 400 долларов они все равно были дешевле, чем терминал для ЭВМ. И теперь он говорил, что эти маленькие силикатные червячки скоро заменят Огромную Железяку, к которой все за долгое время привыкли. В завершение Хофф сказал, что эти схемки обрабатывали данные в реальном времени, так что можно вводить данные и выводить результаты 24 часа в сутки, и не только в дорогом в обслуживании кондиционированном помещении, но в любой комнате. И что можно даже использовать некоторые из существующих языков программирования, чтобы заставить их работать.
Все это были хорошие новости – если бы в них поверили. Плохая новость для этих жокеев ЭВМ была в проблемах владения всеми этими дорогими машинами, IT-центрами, миллионами строчек кода и тысячами операторов. Даже если маленькие схемы могли бы все это заменить (и кто-то верил, что могут), кто бы этого захотел? Хофф проводил интервью с многообещающим кандидатом в команду 4004 – и был отвергнут, потому что кандидат не считал, что у Intel достаточно ЭВМ для компании, которая хочет иметь какое-то будущее.
Хуже всего было то, что даже работники сферы продаж в Intel, которые должны были продавать эти микропроцессоры в огромных количествах для преуспевания в бизнесе, не верили в них. Как маркетинговый директор Боб Грэхем говорил Хоффу: «Смотри, другие компьютерные компании продают 20 000 мини-компьютеров в год. А мы пришли в индустрию слишком поздно. Если нам повезет, мы получим 10 процентов. А 2000 схем в год недостаточно, чтобы покрыть расходы».[104]
Как предполагал этот комментарий, внутри Intel (так же, как и снаружи) присутствовало общее неумение видеть дальше ограниченной идеи – компьютера на схеме, – чтобы увидеть микропроцессор как нечто большее, чем крошечный, встроенный заменитель для центрального процессора на большом компьютере. Если посмотреть таким образом, это было больше, чем просто новшество. Да, очень маленький и дешевый, но при этом – сравнительно медленный и масштабируемый. Даже если было бы возможно создать компьютер с некоторым количеством микропроцессоров, как-то связанных между собой, вам бы все равно понадобились все детали Большой Железяки и миллионы строчек компьютерного кода, чтобы заставить его работать.
Так что – зачем выбрасывать четверть века и миллиарды долларов на то, чтобы развивать современные компьютеры? Честно говоря, будь это вашей целью, разве не купили бы вы, как делали все компьютерные компании, кучу логических и ROM-схем?
Самое подходящее решение, вычисление, исходило от Intel. Но на данный момент, как минимум для самых агрессивных компаний типа Intel, Texas Instruments и Motorola Inc., единственным выбором было двигаться дальше и надеяться, что рынок приспособится сам собой.
В Intel, то есть в команде Фаджина, все, кто занимался разработкой модели 8008, временно приостановили работу и пытались убедить мир, что ему очень нужен проект 4004. В поездках Хоффа (и иногда Нойса) сопровождал новый маркетинговый директор Intel Эд Гелбах. Наём Гелбаха на работу, возможно, был самым случайным поступком этого времени в Intel – и еще одним доказательством того, как Intel умеет превращать потенциальные катастрофы в победы.
Первый маркетинговый директор Intel, ветеран Fairchild Боб Грэхем, был близким помощником Боба Нойса и его правой рукой почти с первого дня существования Intel. Он играл важную роль в переговорах с Busicom. Более того, он был хорошим другом и коллегой по рыбалке Гордона Мура. Но его суровое сопротивление микропроцессорам испортило его отношения с Нойсом и Муром. Переполнившей чашу каплей было то, что Грэхем слишком часто скрещивал шпаги с Гроувом. Энди не очень любил Грэхема в Fairchild, а теперь, когда ему приходилось с ним работать ежедневно, это неуважение превратилось в сопротивление. Как часто бывало с Гроувом, личное для него становилось корпоративным, и он убедил себя, что Грэхем влиял не только на его прогресс, но и на прогресс Intel.
Это постоянное противостояние с боссом, особенно с таким, как Энди Гроув, имело негативные последствия и для Грэхема и стало влиять на его способность работать.
Весной 1971 года эта война между Гроувом и Грэхемом дошла до предела. В мае Гроув пришел в офис Мура и сообщил ему, что думает уйти из Intel, потому что «для меня слишком болезненно продолжать свою работу, одновременно сражаясь с Грэхемом». Для Мура потрясение было таким серьезным, что он даже начал сгибать и разгибать канцелярскую скрепку.[105]
Зная, что Мур был так же плох в спорах, как и Нойс, Гроув вышел из офиса, не будучи уверенным в том, сделает ли Гордон хоть что-то, или в итоге ему придется уйти из компании. На самом деле Мур почти сразу спустился к Нойсу и сообщил ему новости.
Теперь решать предстояло Нойсу. Ему не нравилось быть объектом шантажа, и перспективы не казались ему радужными – ему не хотелось кого-то увольнять, особенно того, кого он уважал так, как Боба Грэхема. Но это не был Fairchild, Боб был тут для победы, и он знал, что этого никогда не случится без хорошего начальника. В Fairchild он понял это, и теперь ему нужен был кто-то как никогда. Нойс понимал, что без Гроува у Intel ничего не получится. Так что выбор был не в пользу Грэхема.
Нойс провел июнь 1971 года в поисках замены Грэхему. Он в итоге нашел замену в Texas Instruments – эксперта по маркетингу Эда Гелбаха.
Гелбах имел совсем другой характер, чем Грэхем. Грэхем был как Нойс – вовлеченный, ориентированный на покупателя визионер, тогда как Гелбах был больше похож на Гроува – жесткий, прагматичный, прямой и наблюдательный. Нойс должен был видеть сходство и понимать, что Гелбах понравится Энди и тогда он не уйдет. То, что Гелбах работал в Texas Instruments, значило, что он был знаком со спецификой работы, и это тоже было плюсом. После сложных переговоров, в которых Гелбах показал, что он будет ценен для работы с покупателями, соглашение было достигнуто.