Телевидение 2015 года – это давно не то же самое телевидение, которое формировало нынешние поколения медиапотребителей. С конца 1990-х меняются технологии вещания, резко увеличивается количественное предложение (в сотни раз и по числу каналов, и по объему контента), возникают различные формы интерактивности.
«Золотой век телевидения» – это как раз период до начала 2000-х, когда у «зомбоящика» практически не было альтернативы.
Нынешнее вещание и его форматы (включая пропагандистские и насилующие сознание) – результат эволюции ТВ как раз под давлением конкуренции, как раз под атакой со стороны альтернативных методов коммуникации.
Изменение телевидения началось – и уже никогда не остановится – в тот момент, когда появилась возможность смотреть его не в реальном времени; фактически с момента, когда стали доступны бытовые видеомагнитофоны. Категорически последовательный, привязанный ко времени вещательный нарратив оказался разорванным в угоду меняющемуся поведению потребителя.
Возвращаясь к мысли о том, что мы не можем оставить в стороне наши эмоции, когда анализируем будущее телевидения: для того чтобы пережить вызовы цифровой эпохи, современное телевидение, что «плохое» (пропагандистское, манипулятивное), что «хорошее» (качественное, общественное), прибегло к главному инструменту аудиовизуальной коммуникации – к содержанию были добавлены все более нарастающие эмоции. Человек формирует свое отношение к контенту прежде всего через эмоциональную реакцию (что, в частности, находит подтверждение даже на уровне биохимии мозга) и по мере «погружения» в ту или иную эмоцию все больше начинает зависеть от ее источника.
В некотором смысле это напоминает наркотическую зависимость, когда постоянно требуется поддержание или наращивание дозы наркотика, чтобы избегать «ломки».
Именно это нравится и не нравится нам в современном телевидении – повышенная, даже невротическая эмоциональность; стремление донести до нас «напряженность», «конфликт», «трагедию» (при том, что это либо вообще выдумано, либо значительно преувеличено относительно реального веса).
Для «зависимых» это очередная доза «обезболивающего», для независимых это истерический, невротический бред, который пытается найти щелочки иррационального в сознании, чтобы проникнуть туда и закрепиться.
Кстати, это характерно не только для российского телевидения – практически все вещатели мира вынуждены в той или иной мере обращаться к этим «механизмам» в борьбе за доли рынка, рекламные и подписные доходы, политический и социальный вес.
Закругляя ответ на исходный вопрос – «телевидение» перестанет быть таким, каким мы его ощущаем сегодня, ровно в тот момент, когда исчерпает эту свою «технологию». Как показывает опыт более развитых обществ, возможности этого инструмента исчерпаемы; общество может находиться в невротическом состоянии 5–6 лет, после чего ему становится необходима разрядка, возвращение в материальную реальность из навязанного мира «высоких эмоций» и постоянно растущей дозы.
Появятся ли в будущем летающие автомобили или они никому не нужны?
В неуспехе нынешних экспериментов с авиамобилями (Aeromobil, PAL–V, Terrafugia) я уверен – увы, как и любые гибриды, они изначально ущербны: уж слишком отличаются требования к автомобилям и к летательным аппаратам. Любой гибрид на дорогах будет уступать обычным машинам, а в воздухе – самолетам или вертолетам. Но развитие аккумуляторных технологий и создание в будущем единой беспилотной транспортной инфраструктуры так или иначе не обойдется без трехмерности – сперва появятся дроны, а потом и полноценные летательные грузо-пассажирские аппараты с вертикальным взлетом и посадкой. И вот тогда дни наземного транспорта будут сочтены.
Будут ли массово применять виртуальную реальность в кино?
Трудно спрогнозировать, будет ли это массово востребовано и уж тем более – в какие сроки: в отличие от 3D, чей возраст почти равен возрасту кинематографа, VR предполагает не дополнительный инструмент для фильма, а целый набор новых.
Фильмы с использованием виртуальной реальности откажутся от «авторитарной» режиссерской оптики: авторам придется программировать и режиссировать все направления, куда посмотрит зритель, то есть субъективность восприятия вырастет еще в разы, смотря куда и как долго смотрел зритель, как он выстраивал индивидуальный «сюжет». Тут есть ловушка: возможно, я описываю модель идеального VR-фильма, в котором открывшееся пространство будет обживаться в полной мере, в нем не будет «сцены» и красивых декораций для атмосферы, то есть, например, массовые сцены можно будет рассмотреть в подробностях: кто с какой стороны бежал, кто упал, кто стрелял и так далее, будто мы сами по улице идем. Тут же возникнет вопрос, окажется ли зритель в позиции главного героя (как в «Хардкоре») или просто сторонним наблюдателем, посетителем условного Парка Юрского периода, защищенным от контакта с виртуальным миром.
В своем идеальном воплощении полнометражный VR-фильм, вероятно, окажется очень дорогостоящим, представить полную свободу в блокбастере, который в первую очередь должен провести зрителя из пункта А в пункт Б и показать X, Y, Z, тоже сложно. В любом случае для этого понадобится новый киноязык, а возможно, и новый формат проката. Учитывая, что менее революционное в плане восприятия и повествования 3D свой общий язык так и не обрело (речь про то, что зачастую 3D просто создает объем, а не использует эту возможность для каких-то новых трюков и смыслов, как это делал Годар в «Прощай, речь», например), в «массовости» я бы усомнился, но пророчествовать и так уверенно «заглядывать» в будущее все-таки не рискну.
Правда ли, что инженеры делают технику, которая со временем специально ломается?
Здесь играет роль совокупность факторов.
Во-первых, устройства стали гораздо сложнее. В них существенно увеличилась роль электронных компонентов, которые куда более уязвимы, чем механика.
Во-вторых, в силу технического прогресса такие компоненты гораздо быстрее морально устаревают, а соответственно, нет смысла делать их «на века». Просто потому, что в этом случае они окажутся еще и существенно дороже.
Наконец, изменилось восприятие подобных устройств. Их не берегут. Сегодня по-прежнему есть люди, упаковывающие пульт от телевизора в целлофан, но это уже маргинальный подход.
Большая часть мелкой бытовой техники и электроники достаточно доступна, и во многих случаях проще купить новую, нежели чинить ее.
Допустим, у вас сломался чайник, утюг или телефон. Да, вы можете отвезти все это в сервис, где на починку уйдет месяц. Вы месяц будете жить без чайника или телефона? Нет, конечно.
Немного иная ситуация с крупной бытовой техникой и дорогой электроникой, но и там, если вы заметили, мало кто что-то там паяет.
Неисправный модуль заменяется целиком. Так проще, и так дешевле в том числе и производителю. Пользователь же имеет возможность получить необходимый сервис у себя дома, а устройство заработает вновь в течение часа.
Почему графеновые аккумуляторы, которые на порядок лучше химических, все еще не применяются на практике?
Чтобы понять, почему одни технологии выходят в свет и достигают потребителя, тогда как другие остаются в «закулисье» научного мира, достаточно обратиться к тому, что составляет огромную часть современной цивилизованной жизни – экономике.
На самом деле, человечеству (в широком смысле) повезло узнать о графеновых технологиях – появился шанс испытать их влияние на своих жизнях. Множество великих изобретений ученых прошлого остались в виде проектов и макетов. Так, например, свет не увидел огромное количество изобретений Николы Тесла, хотя многие из них имели серьезный потенциал к изменению жизни человечества.
Почему? Не нашлось инвесторов.
Любое изобретение должно быть распространено, а для этого необходимо наладить его производство, и если не стоит вопрос технологического оснащения, то возникает вопрос экономической целесообразности: по законам современной экономики производитель должен получать прибыль. Иначе он попросту обанкротится, и никто не станет выручать его.
Даже если у потенциального производителя есть на руках бизнес-план, открывающий прибыльность проекта, не каждый инвестор решится ввязаться в предприятие, если оно относится к инновационным и требует большого количества сопутствующих изменений в других системах технологий и тому подобного.
Скажем, если говорить о переходе от использования средств передвижения на бензиновых двигателях к средствам передвижения на электрических двигателях (или ином альтернативном источнике энергии), то встает вопрос совместимости огромного количества деталей, использующихся для производства средств на бензиновых двигателях; вопрос возможности использования имеющихся заводов с их технологиями и инструментами для производства новых форм средств передвижения – переоснащение заводов потребует новых затрат; и так далее.
Таким образом, приходим к простому выводу: чтобы новые технологии вошли в нашу жизнь, нужно, чтобы этому событию удовлетворяло огромное количество факторов, относящихся к технологиям, экономике и социологии.
Каким образом шифруются сообщения в мессенджерах вроде Viber, WhatsApp и Telegram?
Каждый из мессенджеров использует свой протокол. В основном все они используют протоколы с типом шифрования end-to-end. То есть информация передается от пользователя