«Мы отработали весь аккомпанемент вместе, – продолжает Мэй, – а затем Дэвид предложил необычную идею для создания вокала. Все знали, что он иногда писал тексты, собирая разные кусочки бумаги с записями и цитатами. И мы сделали что-то подобное, написав первую строку песни. Когда минусовка была готова, Дэвид сказал: „Теперь давайте каждый из нас зайдет в вокальную кабинку и споет мелодию так, как, по его мнению, она должна звучать – просто из головы – и мы соберем из этого вокал“. И мы так и сделали. Некоторые из исходных строк попали в итоговую запись. Например, Фредди со своим скэтом[415] – „бу-бу-бу-бум-ба“, который был частью чернового трека, – он просто вошел и спел его спонтанно, из головы. Странно, правда? Вот поэтому слова такие странные, по крайней мере, некоторые из них. Потом настал момент, когда кто-то должен был взять все под контроль, и я думаю, следует отдать должное Дэвиду, который взвалил этот груз на себя. Он захотел привести в порядок текст, а затем объяснил, как, по его мнению, нам нужно это спеть»[416].
«Песня была написана с нуля в ту ночь, когда я посетил их студию, – рассказал Боуи на своем веб-сайте в 2004 году. – Думаю, рифф уже был написан Фредди и остальными, поэтому мы просто сообща собрали отдельные кусочки мелодии, чтобы сделать из них единое музыкальное произведение. Затем мы с Фредди добавили несколько своих строчек в композицию. Поэтому, когда вы слышите Фредди, то он поет то, что написал он, а если вы слышите меня – это написал я. Затем мы вместе поработали над словами. Я до сих пор не могу поверить, что все было записано за одну ночь. Для такой довольно-таки сложной песни это больше похоже на подвиг».
Запись песни была настолько спонтанной, что компания звукозаписи Queen даже не знала о ее существовании (песня первоначально называлась „People On Streets“). Однако, когда им стало известно, что Queen и Боуи вместе сочинили песню, они решили как можно скорее ее выпустить. Работа над песней была завершена в студии Power Station в Нью-Йорке, где оба – Боуи и Меркьюри – присутствовали при микшировании вместе с Роджером Тейлором, который взял на себя роль миротворца в этом процессе.
Восемнадцатичасовая сессия была чрезвычайно тяжелой и чреватой непредсказуемыми последствиями, так как Боуи и Меркьюри настолько погрязли в спорах, что Боуи, как сообщается, угрожал вообще запретить выпуск „Under Pressure“ в качестве сингла. «Было тяжело, – вспоминает Брайан Мэй, – потому что там сошлись четверо очень одаренных парней плюс Дэвид, который мог затмить нас всех. Дэвид взял на себя текст песни. Оглядываясь назад, стоит признать, что это отличная песня, но ее нужно было смикшировать по-другому. Фредди и Дэвид ожесточенно спорили на эту тему»[417].
Фактически, несмотря на чрезвычайную одаренность и битву талантов, работающих над „Under Pressure“, Дэвид Боуи был непревзойденным партнером. После его смерти в январе 2016 года многочисленные комментаторы писали, как он «использовал свою масштабную известность, чтобы популяризировать других исполнителей, у которых без него было мало шансов»[418]. Queen уже была очень успешной группой, но история создания „Under Pressure“ демонстрирует необычайную щедрость Боуи по отношению к коллегам. Хилтон Алс писал: «Рок-звезды обычно не особенно великодушны по отношению к другим исполнителям. Чтобы встать на ноги и быть таким же великим, требуется многое. Боуи очень рано понял, что он был самим собой – становился самим собой – в большей степени, когда наводил мосты между разными мирами»[419].
Представленная публике как совместная работа Queen и Дэвида Боуи, песня „Under Pressure“ была выпущена в конце октября 1981 года. Она стала вторым синглом группы, занявшим 1-е место в Великобритании, почти через шесть лет после первого хита – „Bohemian Rhapsody“. „Under Pressure“ также возглавила чарты в Аргентине и Нидерландах и вошла в десятку лучших хитов еще в девяти странах. Тем не менее в Соединенных Штатах сингл достиг лишь 29-го места, хотя журнал Slant Magazine назвал его «лучшим одиночным синглом у обоих исполнителей [Queen и Дэвида Боуи], выпущенным в 80-х годах».
Глава 26
Январь 1981 года в Нью-Йорке выдался ужасно холодным. Пятого января температура упала до минуса 23 градусов по Цельсию, но в городской больнице Св. Луки-Рузвельта, на 1111 Амстердам-авеню, врачи не очень беспокоились о погоде. Их больше тревожило состояние молодого пациента по имени Ник, чья жизнь была под угрозой. Ника доставил в больницу его бойфренд в ноябре прошлого года, после того как у того случился приступ. Не зная, с чем они столкнулись, врачи поставили молодому гею диагноз: токсоплазмоз – болезнь, обычно встречающаяся у кошек. У него также были заметны признаки саркомы Капоши, что озадачило городских врачей, так как в том месяце в Нью-Йорке уже наблюдалось около 20 подобных случаев поражения кожи. «Все использовали один и тот же ингаляционный наркотик, амилнитрат. Мы подозревали, что он может быть причиной», – размышлял доктор Элвин Фридман-Киен[420].
К сожалению, Нику не удалось помочь, и он скончался 15 января 1981 года. Всего за месяц до этого – и, похоже, вначале никто не заподозрил никакой связи – в израильском госпитале Бет-Изрейел на Первой авеню в Нью-Йорке умер пациент из Германии. Тридцатитрехлетний немец поступил в больницу в июне 1980 года с кровавой диареей и низким уровнем лейкоцитов. Он работал шеф-поваром на Гаити в течение трех месяцев, но никто не увидел в этом ничего подозрительного. Несмотря на лечение, в последующие месяцы у пациента появились признаки когнитивного нарушения[421], а глаз был поражен цитомегало-вирусом.
Цитомегаловирус (ЦМВ) является распространенным вирусом, который относится к семейству вирусов герпеса и распространяется через биологические жидкости. Обычно он развивается только у людей с ослабленной иммунной системой, например, у людей, не проходящих курс лечения от ВИЧ. Немецкий пациент умер в декабре 1980 года, а всего месяц спустя еще один пациент – медбрат, страдающий пневмоцистной пневмонией, – также был госпитализирован в Бет-Изрейел. Он вскоре умер, и вскрытие показало, что он тоже был заражен цитомегаловирусом.
Донна Милдван, заведующая инфекционным отделением больницы, в течение ряда лет изучала у мужчин-геев инфекции кишечника, передающиеся половым путем. Она не сомневалась, что перед ней признаки новой болезни. Она отправилась к коллеге, Дэну Уильяму, в Департамент здравоохранения Нью-Йорка, чтобы рассказать ему о своих подозрениях. Будучи сам геем, Дэн работал над случаями заболеваний, передающихся половым путем, у жителей города. Для этого он собрал группу гомосексуалов и внимательно изучал их, чтобы иметь на руках конкретные случаи болезни и подробные данные по ним. В ходе исследования он заметил, что у некоторых из них опухли лимфатические узлы. У троих из них также развилась саркома Капоши – еще одно заболевание, являющееся следствием иммунной недостаточности. Когда он сообщил об этом Донне Мильдван, они начали опасаться худшего: «Мы просто прозрели – картина целиком была прямо перед нашими глазами, – вспоминает она. – Нам и в голову не могло прийти, что оно достигнет таких масштабов. Было страшно. Мы правда испугались»[422].
На другом конце города доктор Элвин Фридман-Киен из Медицинского центра Нью-Йоркского университета проводил осмотр мужчины-гея, симптомы которого поставили в тупик других врачей. Осмотрев пациента, он обнаружил на его ногах пурпурно-фиолетовые пятна, которые больше никто не заметил. Сделав биопсию, Фридман-Киен был удивлен, когда результаты показали, что это была саркома Капоши. Через две недели Фридман-Киен осматривал другого человека, актера, у которого были подобные отметины на лице и который изо всех сил пытался скрыть свою саркому Капоши под макияжем. Единственным связующим фактором между этими случаями было то, что все пациенты были геями. Фридман-Киен поспешно сформировал группу врачей-геев, которые специализировались на лечении гомосексуальных мужчин, и в течение четырех недель они обнаружили 20 случаев саркомы Капоши только в Нью-Йорке.
Фридман-Киен позвонил Маркусу Конанту, своему коллеге из Сан-Франциско. Конант был дерматологом и смог предоставить Фридману-Киену информацию еще о шести случаях саркомы Капоши в Сан-Франциско. И опять во всех случаях пациенты были геями. Когда Конант обсудил это с Мэрион Зальцбергер, деканом кафедры дерматологии в Калифорнийском университете Сан-Франциско, та сказала: «Это не новое проявление старой болезни. Гомосексуальность была здесь как минимум со времен Александра Македонского, и мы такого раньше не встречали. То, что вы видите, – это новая болезнь»[423]. Вскоре и другие врачи стали звонить и сообщать о подобных случаях в их практике, но на этом этапе никто не осознавал всей серьезности ситуации.
В Лос-Анджелесе также был зафиксирован первый случай с симптомами, подобными тем, что были замечены в Нью-Йорке и Сан-Франциско: «Его звали Куини, так он себя называл, Куини, – говорит доктор Джером Групмэн. – Он был очень грустным молодым человеком, лет восемнадцати, с осветленными волосами. Работал он уличной проституткой. Ему диагностировали пневмоцистоз. Затем у него развилась тяжелая внутренняя перианальная герпетическая лихорадка, которая была настолько агрессивной, что ее не удавалось локализовать и потребовалось хирургическое вмешательство. Это было просто ужасно. И, в конце концов, он умер»[424]