Я похож на Джастина Тимберлейка, хотя мечтаю выглядеть, как Джим Моррисон. Мои кумиры – Курт Кобейн, Микки Рурк и Моррисси. Классические лузеры! Ну и еще немного Тупак Шакур, из-за музыкального стиля, в котором я работаю. Нашу тусовку предал только Билли Корган, возродивший «Smaskin Pumpkins»…
Я мечтаю быть лузером, просто не могу себе пока этого позволить, врубаетесь?!
Я продираюсь сквозь эти говенные тернии, чтобы стать звездой, а став звездой, – потерять все и уйти на пике. Исчезнуть, стереться, раствориться. Остаться в истории принтом на тинейджерской футболке…
Рука устает держать микрофон. Я опускаю голову, и слеза капает прямо в стакан с «Dewars». Мир – сплошное дерьмо, окружающие – уроды. Телки меркантильны, а друзья бесполезны. В общем, все очень плохо…
Я мог бы стать лузером прямо сейчас, бросив работу и начав бухать по-черному. Организм молодой, но если к водке прибавить наркотики, все можно ускорить. Для того чтобы сдохнуть от передоза, не нужно тратить время на пробивание к Олимпу, достаточно тупо опустить руки. Правда, папа может помешать – отправить за границу, положить в клинику, и прочее. Но это можно решить, смывшись в Питер или Иркутск. Не… в Иркутск не поеду, у меня там нет знакомых…
В общем, для того, чтобы сдохнуть лузером, необязательно зарабатывать миллионы долларов. Все предпосылки есть и сегодня… Предпосылки есть сегодня. Известности нет. А умирать неизвестным лузером не прикольно… но, видимо придется. Хотя бы со смертью мне повезло. СПИД – это не банальность типа автокатастрофы. Вот только умирать, пусть даже с такой «звездной болезнью», совсем не хочется…
Корпоратив
Когда Таня Буланова закончила на бис «Ясный мой свет», а аплодисменты отгремели, расторопные официанты обнесли гостей роллами, и в зале погас свет. Затем зазвучали бравурные трубы, и на сцену вышел ведущий.
– Дамы и господа! – истерично начал он. – Уважаемые гости! Через несколько секунд на сцене появится долгожданный сюрприз! А пока разрешите передать микрофон старому другу юбиляра, партнеру по бизнесу, и не только… – ведущий оторвался от бумаги и игриво оглядел зал. Послышались сдержанные смешки. – Не только по бизнесу, но и по футболу! Алексею Ивановичу Добрусину! Просим, Алексей Иванович!
– Что значит «партнер по футболу»? С каких это пор в футбол играют вдвоем? – удивился Ваня.
– Может, они в настольный футбол гоняют? – предположил я.
– Скорее, играют в одной команде сдвоенный центр. Нападающие таранного плана, – криво усмехнулся Антон.
Тем временем ассистентка ведущего, взмахивая рукавами вечернего платья, перелетела на другой конец зала и вручила микрофон тучному лысому господину, обладателю окладистой бороды и очков в золотой оправе. Мужчина встал, отер салфеткой губы, пару раз крякнул и начал:
– С возрастом понимаешь, что дороже всего стоит настоящая мужская дружба…
– Добрусин стоит три с половиной ярда, – раздался сзади чей-то шепот.
– Господи, прости нас всех! – Антон закрыл лицо ладонями.
– Ты тут не бесплатно работаешь, моралист, – шепнул я ему на ухо.
– Так вот, хочу сказать, что Владимир Яковлевич, а для меня просто Вова, – Добрусин обвел взглядом близлежащие столы, – является эталоном настоящей дружбы…
– Интересно, им всем один и тот же копирайтер речи пишет? – спросил Ваня, отправляя в рот «Калифорнию».
– Копирайтеры разные – уровень один, – улыбнулся Антон.
Я постепенно начинаю оживать. После виски, мрачных разговоров с самим собой и борьбы со временем я незаметно уснул. Удивительно, но мне ничего не приснилось, я даже не потел, как сегодняшней ночью. Разбудил меня Антон, который начал долбить ногой в дверь, бросив попытки до меня дозвониться. Он вошел, сделал кофе, дал мне сигарету и таблетку успокоительного, поговорил со мной минут десять и привез в «Паризьен». И вот я сижу за столом вместе с ним и Ваней и украдкой ощупываю себя под мышками и в паху. Лимфоузлы все еще увеличены, зато в животе перестало урчать, и ломота в теле почти прошла. Я даже пытаюсь улыбаться присутствующим, прошу виски, но, увидев настороженный взгляд Антона, наливаю себе сока.
– Чуваки, загадать загадку? – предлагаю я. – Что такое: «первое слово дороже второго»?
– Не знаю. – Ваня сдвигает брови. – И что же?
– Кока-кола! – ржу я.
– Не понял? – переспрашивает Ваня.
– Ну, кока дороже колы, что тут непонятного?
Ваня заходится в приступе хохота.
– Это не его, ему Саша Соркин рассказал, – уточняет Антон. – Нехорошо юзать чужие шутки!
– Ой, я тебя умоляю! Какая разница? – говорю я и отворачиваюсь.
Добрусин продолжает свою телегу, пересыпая речь фразами типа «прошли разные жизненные ситуации», «вырастили детей», «вспоминается молодость», «вместе уже долгие годы» и «счастье иметь такого друга». Мы практически синхронно поглощаем роллы, уставившись на ведущего.
– «И крепкого здоровья», – произносит Антон.
– Чего? – не понял я.
– И, конечно, крепкого тебе здоровья! – закончил поздравление Добрусин.
– А-а-а… – понимающе кивнул Ваня.
– Слово предоставляется Маргарите Николаевне Волковой, главному бухгалтеру «Транс-бетона»! – так же восторженно взвизгнул ведущий.
Встала Волкова, женщина лет пятидесяти, похожая на сувенирную поделку народных умельцев: матрешкообразная фигура затянута в красный пиджак и прямую юбку, массивные золотые украшения из дутого золота, высокая прическа, очки.
– Я хочу прочесть стихи, – произнесла она, кашлянув и немного покраснев.
– Ну, Маргарита Николавна, как всегда! Оригинал! Творческий человек! – послышалось в зале. Кое-кто захлопал. Выдержав паузу, Волкова начала читать по бумажке:
Вы ведете наш корабль
Сквозь работы океан.
Если где-то ждет буран,
Все предвидит капитан.
«Трансбетонный» коллектив
Знает – он такой один!
Без сомнений и укоров
Всем подскажет Ларионов,
Но и мы не отстаем!
Золото побед куем…
– Интересно, она сама эту хуйню написала? – осторожно спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Нет, это Шиллер, в ее переводе, – так же в никуда бросает Антон, отодвинув приборы.
– Кто? – разворачиваюсь я к нему.
– «Но ничего не отвечу, ничего не отвечу тебе я», – отвечает он цитатой из «Кровостока».
– Когда же эта муть закончится? – Ваня устало смотрит на часы.
– Счастья, радости, веселья вам желает бухгалтерья! – закрывает тему кораблей и капитанов Вол кова.
– Это поэтическое поздравление от нашей поэтессы Маргариты Николаевны. Аплодисменты! – кричит ведущий.
– А теперь долгожданный сюрприз! Номер, так понравившийся вам на прошлом новогоднем празднике! Танцевальное шоу Алексея Трефилова! – объявляет ведущий к вящей радости нашей троицы.
«На Тихорецкую состав отправится, вагончик тронется, перрон останется», – зазвучало из динамиков, и на сцену высыпались пять девушек в лохматых париках, обтягивающих, сильно декольтированных платьях и с микрофонами в руках. Они принялись выписывать на сцене лихие коленца, садиться на шпагаты и демонстрировать элементы акробатического рок-н-ролла. Одна девушка извлекла из складок платья гавайскую гитару. В общем, все это походило на многочисленные корпоративные шапито, коими Москва наполняется в предновогодние деньки. Если бы не одно «но»: приглядевшись к танцующим грациям, я понял, что это трансвеститы. Судя по раскрывшимся ртам друзей, я просек, что и они в теме.
– Это что? – тихо спросил Антон.
– Чистый ахтунг, – застыл Ваня с роллом, зажатым палочками.
Следующие полчаса мы молча наблюдали происходящее. Трансы довольно похоже пародировали весь набор российской поп-сцены: Киркорова, Пугачеву, Распутину, Моисеева. Они меняли парики и наряды, один танцевальный номер сменял другой. Большая часть присутствующих бросилась танцевать вокруг сцены. Женщины толкались, подняв руки и потрясывая грудями, мужчины степенно двигали плечами, улыбаясь. Некоторые танцевали парами. Оставшиеся за столами подпевали, изредка чокаясь. В зале царила атмосфера безбашенного угара, подобного тому, что витает в амстердамских клубах. За тем лишь исключением, что в Амстердаме так же нередки танцующие на сцене трансы, вот только русских колхозников в качестве зрителей не наблюдается. Когда солист группы вышел (вышла?) изображать Тину Тернер, я не выдержал и довольно громко произнес:
– Когда культурный досуг добропорядочных, в общем, мещан скрашивают трансвеститы, я говорю, что мир изменился. С нетерпением жду появления карликов, разносящих кокаин на серебряных подносах. Чистые балы Фредди Меркьюри…
– Еще недавно, в славные девяностые, все эти люди слушали Михаила Круга. – Антон достал сигарету. – Что же могло испортить их вкусы? Когда они успели пристраститься к зажигательным шоу сексуальных меньшинств?
– Нет, я одного не понимаю, как в них все это сочетается? – Ваня выхватывает из пачки Антона сигарету и берет зажигалку. – Наверняка, все эти люди осуждают голые жопы на экране телевизора, мат в литературе и употребление легких наркотиков в кино. Наверняка все они плюются словами «безобразие», «запретить» и «раньше-то их бы всех!». Наверняка…
– Ты же не куришь? – спрашиваю я его.
– А! – отмахивается Ванька. – Я просто не врубаюсь, как в их крошечных головах могут мирно ужиться «семейные ценности» и адский отжиг под шоу трансвеститов!
– А как в их желудках могут мирно сочетаться соленья и оливье, а потом суши с роллами? – Антон глубоко затягивается и выпускает дым. – Одно сытно, другое модно. Так и с мозгами.
– Я пойду в туалет, не могу тут больше сидеть, – говорю я. – Это просто тошнотворно.
– «Ты тут не бесплатно работаешь, моралист!», – цитирует меня Антон и ржет.
– Меня просто бесит, – начинаю я заводиться. – Почему в этом городе все вещи извращаются до неузнаваемости? Почему музыка из «Saturday night fever», под которую сотни тысяч ноздрей закидывались чистейшим первым, становится фоном для рекламного ролика семейного автомобиля? Почему шоу трансвеститов, бывшее атрибутом ночных клубов типа «Studio 54», превратилось в гвоздь корпоративной программы для колхозников? Почему закрытые вечеринки Москвы – это когда сотни менеджеров среднего звена закрывают своими телами барную стойку? Почему пиво рекламирует Луи Армстронг, а французский коньяк – Дима Быков, хотя должно быть наоборот? Почему аббревиатура VIP у нас расшифровывается как «Владелец Икарусного Парка»? Чего бы всем тут не ра