списаться в убогой пародийности происходящего и не начать называть вещи своими именами? Например, на сейлах писать «Скидка 70 % для лохов, не знающих, сколько это стоит в Европе», на перетяжках – «Неделя гастролей великого шеф-повара, которого мы и в глаза не видели, просто больше нечем заманить людей в ресторан», на именных пригласительных – «Имя не указываем, все равно придет ваша секретарша»? Можно ли вместо идиотского «Петр Листерман – Теневой человек года по версии журнала „GQ“», просто написать: «Приз за то, что он нам тоже подгонял телочек»? Можно или нет?
– Гениально… – Ваня все-таки роняет ролл. – Про VIP особенно круто. Сам придумал?
– Гости подсказали, – отвечаю я.
– И это говорит человек, который в качестве протеста обществу потребителей вчера избил плюшевого промо-медведа! – говорит Антон, склонив голову набок. – Дрончик, ты сегодня в ударе! Когда выйдем, начинай читать агрессивно, пускай всех накроет жестью!
– Про медведа ты не мог не вспомнить, да? – злюсь я.
– Так, ребята, за кулисы, ваш выход через десять минут, – говорит появившийся откуда-то Шитиков. – Нажраться не успели?
– Как можно?! С таким шоу?! За кого ты нас принимаешь! – язвлю я.
– Шутка. Знаешь, всякое бывает с вами, артистами! – ржет Дима. – Значит так, матом не увлекайтесь. И попрошу без гомосексуальной эстетики на всякий случай. Исполняете только те пять треков, что я прочел.
– А про трансвеститов можно? – кривится Антон.
– В другой раз, чувачок. В другой раз. – Дима примирительно хлопает его по плечу.
За кулисами мы выпиваем по сотке виски для лучшей артикуляции, семь минут выжидаем, обнимаемся и по кивку ассистентки выходим.
– Ты в порядке? – шепотом спрашивает Антон.
– В полном, – так же шепотом отвечаю я.
– На сцене гангста-рэп группа… – слышу я голос ведущего, читающего практически по слогам, – «Московский Первый». Молодые дарования, так сказать. Встречайте!
– Гангста-трэш, козел, – шепчу я, – первый пошел!
Антон скрывается за занавесом.
– Второй пошел!
Следом двигает Ваня.
– А! А! А-е! Свет включить, музыку выключить! Приготовиться к досмотру! – кричу я в микрофон, интонируя, как опер из ФСКН. – Здесь гангста-трэш клан «Московский Первый»! Без пощады! Без репетиций!
На экранах начинается видеоролик – кадры выступлений Тупака Шакура, смонтированные с нашими фотографиями:
– Права не дают, их берут! – начинаю я.
– Вот это тема, вот это гут! – пританцовывает рядом Ванька.
– Права не дают, их берут! – краем глаза я смотрю, как Антон управляется с вертушками.
– Права – халява, бери сколько хочешь! Либо ты в теме, либо в телик дрочишь! – выходит на передний план Ваня. – Рок – это гамбургер, плюс сосиска в тесте. Константин Кинчев, мы вместе!
– Права не дают, их берут! – Я подхожу к краю сцены и вытягиваю руку вперед, как Эминем.
Резво отчитываем «Права», потом «Макара». На треке «Фантом, опера Свиркина» самые молодые из присутствующих девочек и мальчиков протискиваются к сцене и начинают нелепо имитировать R&B танцоров. Пара сильно пьяных мужиков дает гопака. Юбиляр со свитой смотрит заинтересованно. Рядом стоит Шитиков и что-то ему втирает. Ларионов часто кивает. Женщины за столами укоризненно шушукаются. Лицемеры. Ближе к концу трека на танцпол подтягивается более пожилая публика. «Сейчас отвиснем, ветераны ДК», – усмехаюсь я про себя.
После лихих скретчей Антона я без паузы выплевываю в зал очередь свинцовых слов «Перелета»:
– В первом классе под первым, как обычно. Лондоны, Парижи, Нью-Йорки, все привычно. Те же стервы, расклады на языках разных. Иногда впечатление, что глаза завязаны, друзья вмазаны, старые раны кровоточат – неперевязанные. У какого жлоба на меня ствол найдется? Этой паскуде, видно, неймется.
В зале вдруг начинается какая-то нездоровая движуха. Все встают, подходят ближе к висящим мониторам, тычут в них пальцами и начинают говорить на повышенных тонах, часто оборачиваясь на Ларионова. Я перевожу взгляд в его сторону и вижу, что Шитиков стоит с абсолютно серым лицом, на котором выделяются только белые губы и горящие глаза. Поскольку происходящего на мониторе мне не видно, я пытаюсь понять, что происходит, глядя на лица ребят. Но те лишь пританцовывают, не врубаясь в происходящее. Ларионов стоит, упершись кулаками в стол, смотрит то на меня, то на экран, и что-то отрывисто гавкает.
– Не успокоишься, пока я не скажу. Макаром своим ему слово всажу… – читаю я, спрыгивая со сцены, чтобы посмотреть на крайний монитор, – а вид за окном: океан где-то снизу, он из тех, кто не требует визу…
Шитиков пробегает мимо меня за кулисы. Я наконец оказываюсь в удобном положении и поднимаю глаза на монитор. А там…
На мониторе – полная катастрофа! Абсолютно голый Андрей Миркин лихо занимается любовью с девушкой, сидящей на столе. На глазах девушки – черный прямоугольник, который используется в телевидении, когда нельзя демонстрировать лицо говорящего. Но я-то знаю, что это за лицо, непонятно только, как диск хоум-порно с участием Ритки оказался здесь?!
– В страну бейсбола из страны бейсбольных бит, – на автомате продолжаю читать я, но музыка и свет вырубаются. – По российским раскладам я лучший гид… – только успеваю начать, как отключается микрофон. Я оглядываюсь на сцену и вижу трех охранников, один из которых крутит Антона. Ваньки почему-то уже нет. Бросаю взгляд на экран и вижу, как девушка переворачивается, и Андрей Миркин, то есть я, входит в нее сзади. На глазах у всех присутствующих! В зале поднимается визг, кто-то (скорее всего, Ларионов) орет «Уберите этих пидорасов!». Значит, танцующие трансвеститы – это по понятиям, а читающие рэп – непременно пидорасы? Оригинальные у него взгляды! Может, он просто на «жлоба» в тексте обиделся?
Я пытаюсь надеяться на лучшее, но экраны гаснут и не оставляют мне ни единого шанса.
Дальнейшее происходит как в боевиках Гая Риччи. На меня бегут два охранника, но в этот момент какой-то пьяный молодой менеджеренок с возгласами: «Нихуя себе! Оп-па-па-па!», шатаясь, выходит на танцпол, оказавшись между мной и быками. Охрана сносит его на пол, один бык при этом падает на менеджеренка. «Вот тебе и оп-па-па-па, тоже мне, фанат youtube», – я зачем-то запускаю в уцелевшего после столкновения охранника микрофоном и попадаю ему прямо в лоб. Тот ойкает и шлепается на задницу. Оглянувшись по сторонам, я быстро врубаюсь, что к главному выходу не пробиться, а на сцене, за которой второй выход на улицу, тоже стоят охранники. Ситуация патовая. Сзади кто-то спрыгивает со сцены, натужно крякая, и я понимаю, что это, скорее всего, не Антон. Краем глаза вижу, что охранник, получивший в лобешник, встает, а его напарник заламывает руки менеджеренку, в то время как в зале продолжают звучать женские визги, ругань и крики. Мне кажется, все вокруг меня замирает, а я стою, вращая башкой по сторонам, как затравленный заяц. И когда я уже собрался было отдаться в руки судьбы/охранников, мой взгляд уперся в край шатра, где клеенчатая стена неплотно сходится с землей, оставляя зазор в полметра. Я рву к зазору, ныряю под тент и вылезаю с другой стороны, на СВОБОДЕ!!! В последний момент меня пытаются схватить за ногу, но я дергаюсь, и, как пружина, распрямляюсь в ночь. Выбежав на улицу, слышу сзади топот преследователей, слышу, как захлопываются дверцы автомобиля, и проношусь мимо сонных охранников, сидящих в будке у парковки. Рев двигателя настигает меня на обочине Ленинградского шоссе. Я оборачиваюсь и почти упираюсь в огромных размеров джип со слепящими фарами. Варианта два: погибнуть под колесами джипа или проносящихся по Ленинградке машин. Если джип не задавит – добьют охранники, поэтому я сигаю через шоссе. Сумасшедший визг тормозов, отчаянные сигналы, но, не обращая на них внимания, я перебегаю дорогу до разделительной полосы, оборачиваюсь и вижу, что джип едет за мной! Не раздумывая, несусь дальше и, уже достигнув тротуара на противоположной стороне шоссе, снова слышу сигналы, тормоза, удар, еще один, а потом жуткий хруст сминаемого железа и стекла. Обернувшись, становлюсь свидетелем следующей картины: джип, принявший удары сразу двух легковых авто, стоит поперек полосы, напоминая огромную помятую бочку. Единственное, о чем я успел подумать в ту секунду: быстро двери открыть не смогут. Не дожидаясь, пока в погоню бросится водитель джипа (если выжил), я скрываюсь в глубине Петровского парка.
«Надо иметь силы, чтобы уйти на пике, – думаю я, – как Джамирокуай…»
Побег
Решение валить в Питер пришло сразу после того, как я позвонил отцу. Поочередно я набрал номера его московского и французского сотовых, но оба телефона ответили мне что-то типа «…n’est pas disponible». На всякий случай я попытался соединиться с его офисом, но, понятное дело, в это время никого, кроме охраны, там не было. Отдышавшись в кустах Петровского парка, я понял, что вариантов-то, в сущности, нет. Небольшим (по сравнению с прочим геморроем) сдерживающим фактором была история с Ленкиной беременностью. «Ну, ничего не поделаешь! Вернусь через неделю, как раз все уляжется. По приезде и разрулю», – размышлял я. Конечно, жаль, что ей наверняка все откроется и она, скорее всего, надумает рожать, несмотря на ВИЧ. Остается небольшая надежда на то, что сроки заражения у нас с ней разные и ее анализ даст отрицательный результат. Тогда еще лучше – ребенку нужен живой отец, а не павший от рук сотрудников ЧОПа неизвестный герой. Короче говоря, валить, валить отсюда на хрен! От проблем, увольнений, болезней, залетов и чужих охранников…
Я мечусь по квартире с рюкзаком в руках и судорожно запихиваю в него все, что мне кажется необходимым: документы, заначку в полторы штуки долларов, ноутбук, два блокнота, три футболки, джинсы, кроссовки, свитер. В итоге обнаруживаю, что забыл самое необходимое: зубную пасту, зубную щетку, бритву, крем для бритья, одеколон и дезодорант. Выкинул из рюкзака кроссовки и положил весь этот скарб путешественника на высвободившееся место. Все это я делал при свете дисплея телефона (из которого предусмотрительно извлек, сломал и выкинул в окно sim-карту) – свет в квартире включать опасно, сразу выпалят, если приедут. Чтобы хоть как-то отвлечься от состояния стрема, я включаю «i-Pod», выбираю альбом КАЧ «Касса», и вот уже в моих наушниках звучит резкий бит: