и. Хотя казалось бы мы все должны были резко протрезветь, поскольку быть застреленными в те годы было значительно проще, чем найти экземпляр журнала Playboy с Негодой. Под занавес старший бритоголовый с заднего сиденья, который всю дорогу благоухал чесноком и тыкал мне в затылок потертым волыном, спросил у меня домашний адрес, пообещав приехать в Москву «навестить». Я назвал настоящий. Как флегматично заметил Эрнст следующим утром, во время позднего завтрака в нашей солнечной академ-столовке, – правильно сделал:
– А если бы ты спиздил, он бы это точно почуял…
– …И нас бы тогда пристрелили, – лукаво жмурясь, добавил Андрей-Вадимыч, который даже в столь ранний час умудрялся найти какую-то субстанции для опохмела.
Это ночное приключение никоим образом не остудило наш пыл: мы по-прежнему совершали ночные вылазки в курортную Ялту, умудряясь при этом не пропускать божественно-вкусные завтраки, которые стряпала светлокожая коротко-стриженная блондинка Таня, про которую бдительный Эрнст превентивно всем вожделеющим объяснял: она замужем.
Саша Любимов к тому времени уже свалил в Москву. Пролив здесь немало крови.
У него вообще какие-то кровопотери фатальные на протяжении всей жизни. 18 марта 2005 года на 33 км Дмитровки «Мерседес-320» Любимова выехал на встречку и врезался в «Ровер»: водителя служебной машины Юрия Завалишина «вывих пальцев левой стопы», у пассажира – «открытый перелом левой голени». Мне Саша рассказывал, как он истекал кровью на заднем сидении и с профессиональным любопытством репортера наблюдал одновременно за мертвой пробкой, по которой «Скорая» не прорвется и одновременно за процессом наполнения темной соленой влагой коврика в его ногах, пытаясь вычислить объем резинового корытца и соотнести этот расчет с тем медицинским фактом, что потеря двух литров крови приводит к летальному исходу. Он всегда относился к травмам по легионерски. Я никогда не видел его паникующим или истерящим. Победителем рожден, Фортуною взлелеян…
Возвращаясь к мега-кровавому инциденту в Никитском. Телефоны в пансионатовских номерах поставили позже, а тогда наличествовал только аппарат на стойке дежурного, внизу. И еще один в чудо-лифте, на случай если кто-нибудь из академиков там застрянет.
С первого этажа вдоль левой стороны фасада поднималась лестница. Лестничные площадки от жилых этажей отделяли стеклянные стены. В которые врезаны были стеклянные же двери.
И оба этих обстоятельства (телефон+стена) едва не стоили самому харизматичному ведущему «Взгляда» жизни.
«Люби» (с дарением на «ю»; так его в ту пору звали все приятели) был очень, факт, деятельным. Отправляясь тем летом с нами в Никитский, заставил присягнуть на верность здоровому образу жизни. Который трактовался как непременная утренняя пробежка с последующим плаваньем кролем. До завтрака, само собой.
Потом уже было позволено легкомысленно бухать дешевое разливное вино, ошпаривать себя черноморским ультрафиолетом, окрашивать легкие никотином, трескать недожаренные шашлыки на набережной, практиковать незащищенный секс с полоумными студентками и делать множество других летних вещей, категорически полезных для оттачивания кармы. Но до завтрака – полчаса спорта. Хотя бы полчаса.
В первый день Александр-Михалучу было единодушно отказано в джокинг-компании с мотивом «вчера же только прилетели, блин». Во второй на основании тотального обгара конечностей. Ну а на третий… уже по сложившейся традиции.
Любимов рассекал по утреннему Саду соло, пугая глупых пернатых и полусонных ящериц. За завтраком ворчал, стебался, клеймил нас позором, обвинял в предательстве интересов гласности и перестройки, всячески хотел в Москву и требовал от нас компенсаций в виде посильного участия в программе «Взгляд», что всерьез тогда никем не было воспринято.
Я совершенно не понимал зачем надо остервенело бегать ранним утром, когда можно сколь угодно плавать днем. Тем более что вечерами все упивались также как в Москве. Только вот вино здешнее было вкуснее и дешевле.
Однажды, когда мы, вернувшись с ужина, болтали, сидя на балконе и лениво любовались огнями вечерней развратной Ялты, смешивая аромат реликтового можжевельника с ядовитым дымом болгарских сигарет «Опал», дежурный, деликатно постучав в дверь, сообщил:
– Любимова к телефону, Лысенко из Москвы.
Саша, ждавший звонка руководителя «Взгляда», стремительно ломанулся на выход. Слишком быстро. И неправильно. Траекторию не выстроил. Через мгновение раздался ужасающий грохот, немузыкальный звон, стенающий мат. Переглянувшись, мы вскочили, едва не опрокинув столик с южными яствами. Костя распахнул дверь номера. На лестнице, метрах в пяти – шести от нас, покачиваясь, живописно сползал по стене окровавленный «Люби»: эритроциты хлестали из десятков порезов, разукрасивших двухметровую стать ведущего. Саня просто прошел сквозь прозрачную стену, взрезав, как тогда казалось, все артерии своего могучего организма раскрошенным в калейдоскопические осколки стеклом. Он шарил руками по загорелому корпусу, растерянно пытаясь перекрыть хлещущую кровь, которая превратила его полосатые шорты в алые. Ни у меня, ни у Кости в тот момент не было сомнений, что страна лишилась своего ТВ-кумира: столько красной влаги мы видели только в голливудских боевиках. Липко-красным залито было все: стена, лестница, площадка. Пара тонких багровых ниточек украсила даже потолок.
Напомню, что тайный пансионат располагался на границе заповедника, в самом глухом закоулке Никитского ботанического сада. Никакая «Скорая» не нашла бы этот зашифрованный оазис за полчаса, которые отведены были пострадавшему.
У пристани, метрах в трехстах от нашего интимного пляжа оставляет на ночь свой старенький «Москвич-423» какой-то морской человек, которому можно позвонить, он живет рядом с Верхним садом, дрожащим голосом сказал офигевший от брутального зрелища дежурный. Он же включил чудо-лифт, доступ к коему вечером был запрещен. Минут через пять-десять мы были на импровизированной парковке, где ночевал серенький латаный-перелатаный универсал. Ждать хозяина с ключами никто не намеревался. Но грамотно вскрывать автомобили – проволокой или линейкой – никто из нас тоже не умел, впрочем. Булыжником рассадили стекло с пассажирской стороны.
«Люби», невзирая на серьезность ситуации, продолжал с невозмутимым видом шутковать:
– Неее, ни фига, я сюда не сяду, там битое стекло, вдруг порежусь.
Однако нам было не до стеба. Само собой, в кино сто раз видели как угонщики заводят машины на прямую, но опыта ни у кого из нас не было.
Тем же массивным образцом местной гальки, которым мы разбили стекло, я снес язычок, блокирующий рулевую систему. Разбираться с цветом проводов в темноте не было возможности; Костя отодрал сразу все провода и собрал их в плотный пучок. Включилось сразу все: стартер, зажигание, габариты… даже «дворники», по-моему.
До засыпающей Ялты домчались, как казалось, за пару минут, с почти истерическим надрывом распевая любимую (тогда) Сашей We Will Rock You группы Queen. Кстати, любопытный эпизод с этой песней был у команды Кнышева: в одном из выпусков «Веселых ребят» они сделали стеб-адаптацию хита с припевом: «Вывел, вывел пятна!» (этакий гимн некоей химчистки). Но кое-кто решил, что речь о знаменитом пятне на челе генсека Горбачева. Телевизионщики ждали репрессий, поскольку трактовка припева у конспирологов была однозначна. Но обошлось. Вот.
Переполох в приемном отделении был знатный. Накладывать три дюжины швов сбежался десяток медиков: всем сестрам хотелось потрогать живого ведущего мега-программы. Программы, работать над очередной выходом которой он улетел на следующий день.
Вопрос с компенсацией за экстренное надругательство над заслуженным «Москвичем» Костя как-то сам разруливал. С владельцем залитого кровью автомобиля ни я, ни Любимов так и не познакомились.
Там же, в Никитском саду я познакомил Эрнста с его тезкой Кинчевым. Костю Панфилова, лидера питерской рок-команды «Алиса» я знал через тусовку Миши Королева, в которой были супруги-наркоманы, жившие в одном доме с будущей рок-звездой, знаменитом 25-этажном здании рядом с гостиницей «Космос».
Костя Панфилов-Кинчев, про которого фанаты из грозной «Армии Алисы» желают ведать, что он родился на какой-нибудь питерской помойке между котельной Виктора Цоя и сакраментальной кафэшки «Сайгон», на самом деле – единственный ребенок в семье респектабельного столичного профессора.
Начинал рокер с исполнения бардовской лирики, не без элементов тонкого стеба. Стихи писал нежные, музыку плавные. Все очень неплохо, но абсолютно мимо кассы своей демонической красоты. Гитарист ленинградского бит-квартета «Секрет» Андрей «Забл» Заблудовский надоумил Константин-Евгенича сменить имидж и перебраться в рок-столицу СССР, где под патронажем генерала КГБ Олега Калугина не без успеха функционировал знаменитый рок-клуб.
Не вспомню, что в Крыму делали тем летом Кинчев со своей женой Сашей Амановым… Скорее всего, «Алиса» гастролировала: все же курортный сезон – время чесов. Как бы то ни было, я пригласил их погостить в чудо-пансионате.
Естественно, парочка остановилась в нашем номере. И, опять же естественно, ночью Кинчев дал концерт на балконе. И кто однажды слышал это, «тот не забудет никогда». Во всяком случае, разбуженные гитарой академики на следующее утро, за традиционным завтраком выговаривали Эрнсту строго, с опаской косясь на мрачного с похмелья разтутуированного «Доктора Кинчева» с его ослепительной спутницей.
Тогда же, за диетическим завтраком родилась идея снять клип на одну из песен «Алисы». Клип «Аэробика» стал первой кино-работой биолога Эрнста. И показана эта работа была в самой популярной программе страны.
Там вышла история. Костя вложился багажом всем своих знаний и снял фактически мини-кино минут на семь. С длинным монохромным заходом, где Кинчев (его персонаж) просыпается в квартире, плюет в разбитое зеркало в ванной и так далее. А потом, после всей этой надрывной и офигительно точной по тогдашней конъюнктуре синематографической красоты под обработанную нарезку совхроники + проходки музыканта по какому-то подвальному коридору, идет собственно песня. О премьере шедевра была проинформирована вся рок-общественность.